— Да-а. Я думала, он тут.

Миссис Толливер снова подняла свои карты и разложила их аккуратным веером.

— Очень рада вас видеть, — сказала она.

Я ощутила, что беспричинно покраснела. Мне ничего не оставалось, как извиниться, распрощаться и уйти.

Выйдя в фойе, я стала искать Дэниела. Его не было, но я увидела светящуюся вывеску бара, направилась к ней и нашла его там одиноко сидевшим у стойки спиной ко мне.

Я была возмущена:

— Почему вы так оттуда сбежали?

— Дамы, играющие в бридж, — не моя компания.

— И не моя тоже, но иногда с людьми нужно перекинуться словом. Я чувствовала себя такой дурой. Хотела представить вас, а вы растворились в воздухе. Там была миссис Толливер из Пенмаррона.

— Я знаю. Выпейте.

— Ну, если вы знали, что там была миссис Толливер, тогда ваш поступок еще большая грубость.

— Вы говорите как автор пособий по этикету. Какое мне дело до миссис Толливер? Только не надо мне говорить, я знать этого не хочу. Я тут пью виски, а что вам заказать?

— Не уверена, что вообще хочу пить, — я по-прежнему была расстроена.

— Но мы ведь именно за этим сюда пришли.

— Хорошо, — я уселась на стул рядом с ним. — Я выпью светлого пива.

Он заказал мне пива, и мы продолжали сидеть молча. Стена бара за полками с выпивкой была зеркальной, и наши отражения смотрели оттуда на нас. Дэниел вытащил сигару и прикурил ее, а бармен принес мне мое пиво и сделал пару замечаний о погоде. Он поставил перед нами тарелочку с арахисом. Когда он ушел в другой конец длинной барной стойки, Дэниел произнес:

— Ладно, я приношу извинения.

— За что?

— За оскорбление миссис Толливер и за то, что грубо поступил с вами. На самом деле я часто веду себя грубо. Об этом полезно знать, прежде чем между нами завяжется бессмертная дружба, — он посмотрел на меня и улыбнулся.

— Вы не оскорбили ее, — сказала я уныло. — По правде говоря, я ее тоже не очень люблю.

— А как у вас с ней завязались столь близкие отношения?

— Разговор у карточного стола еще не означает близких отношений.

— Но вы ведь очень хорошо ее знаете?

— Да нет. Но с ней обычно играет в бридж моя мать, когда приезжает погостить у Фебы. А вчера я ехала в поезде вместе с ее маленькой внучкой, Шарлоттой Коллиз. Ее мать — Аннабель Толливер. Она сидела рядом со мной и выглядела довольно жалобно, так что мы вместе пошли обедать. Возникла проблема… — я решила не вдаваться в детали постигших Шарлотту неприятностей, — и она не могла оставаться в своей школе-интернате, поэтому ей надо было провести неделю с миссис Толливер. Феба говорит, что она одинокий ребенок. Она все время проводит в Холли-коттедже, потому что ей не с кем поговорить.

Дэниел спокойно курил свою сигару и молчал. Я заподозрила, что нагоняю на него смертную скуку, и решила взглянуть, не пытается ли он вежливо сдерживать зевоту. Ничего подобного. Он просто сидел, оперевшись локтем на стойку бара, и смотрел в пол без всякого выражения. От его сигары поднимались ароматные кольца дыма.

Я сделала глоток вкуснейшего ледяного пива.

— На самом деле, если верить словам Фебы, миссис Толливер не хотела, чтобы Шарлотта у нее гостила. Она даже не приехала на станцию, чтобы ее встретить, и мы с Шарлоттой добирались вместе на такси мистера Томаса. И теперь миссис Толливер играет в бридж, оставив девочку со своей экономкой. Вряд ли Шарлотта получает от всего этого большое удовольствие. Ей ведь всего десять. Ей надо общаться с другими детьми.

Немного помолчав, Дэниел сказал:

— Да. — Он вытащил изо рта не докуренную сигару и раздавил ее в пепельнице с такой силой, словно она была его злейшим врагом. Он допил свое виски, поставил пустой стакан, с улыбкой повернулся ко мне и неожиданно спросил:

— Завтра. Не приедете ли вы пообедать со мной?

Застигнутая врасплох, я не сразу нашлась, что ответить. Он мягко добавил:

— Если, конечно, Феба вас отпустит. И снова одолжит свою машину.

— Я думаю, она не будет против.

— Тогда спросите ее, когда вернетесь.

— Хорошо. А куда мне приехать? Сюда, в отель?

— Нет, я встречу вас в закусочной в гавани Порткерриса. Возьмем деревенский обед, стаканчик пива и, если погода позволит, отправимся на стену гавани и будем ощущать себя туристами.

Я улыбнулась:

— В котором часу?

Он пожал плечами:

— Скажем, около половины первого.

— Договорились, — мне было очень приятно, что он меня пригласил, — в половине первого.

— Хорошо, — сказал он, — а теперь допивайте свое пиво и я провожу вас до машины.

Мы вышли из вращающихся дверей отеля и оказались во власти влажной темноты. Когда мы подошли к машине, Дэниел открыл передо мной дверь, но прежде чем я успела туда нырнуть, он обнял меня за шею, притянул к себе мое лицо и поцеловал в губы. Его лицо было мокрым от дождя, и в то мгновение, когда мы стояли там, я чувствовала холод его щеки рядом с моей.

Мы попрощались, и я пустилась в обратный путь в Пенмаррон. Голова у меня кружилась, и я чувствовала себя такой пьяной, словно выпила значительно больше, чем полпинты светлого пива.

Мне не терпелось рассказать обо всем Фебе и завести долгий и подробный разговор о Дэниеле, миссис Толливер и Шарлотте, но, вернувшись в Холли-коттедж, я застала ее дремлющей у огня. Проснувшись при моем появлении, она обнаружила, что очень устала. Рука у нее ныла, гипс был тяжелым, а прошедший день — долгим и полным волнений. Она действительно выглядела усталой, ее лицо, едва видное под полями шляпы, вытянулось и потемнело. Поэтому я рассказала ей только о том, что Дэниел пригласил меня пообедать с ним завтра, и спросила, как она на это смотрит и могу ли я вновь воспользоваться ее машиной. Как я и думала, она не имела ничего против, так что я отправилась на кухню и налила ей бокал оставшегося вина, а затем пожарила яичницу и мы съели ее, сидя у огня.

После этого она решила лечь в постель, хотя была еще только половина девятого. Я помогла ей подняться по лестнице, включила одеяло с подогревом и задернула занавески, спасавшие от прохладной темноты. Когда я уходила, оставляя ее уютно устроившейся в огромной кровати, она читала книгу при свете прикроватной лампы. Закрывая дверь и спускаясь по лестнице, я знала, что она скоро заснет.

На следующее утро я встала раньше ее и спустилась вниз. До появления Лили Тонкинс оставалось еще много времени, поэтому я сама собрала поднос с завтраком для Фебы, сделала кофе, тост и отнесла все наверх. Она уже проснулась и через открытое окно смотрела на восходящее солнце. Когда я появилась в дверях, она повернула голову на подушке, увидела поднос и заявила со всей присущей ей энергичностью:

— О господи, Пруденс, ты же знаешь, что я никогда не завтракаю в постели!

— А сегодня тебе придется.

Она приподнялась на своих подушках, я поставила поднос ей на колени и пошла закрывать окно.

— Красное небо во время восхода — ждет пастуха непогода. Боюсь, сегодня будет дождь.

— Не стоит унывать. Почему ты не принесла и себе чашку кофе?

— Я подумала, ты захочешь позавтракать одна, чтобы никто не беспокоил.

— Ненавижу сидеть одна. Я люблю за завтраком поболтать. Пойди и возьми себе чашку. — Она сняла с кофейника крышку и заглянула внутрь. — Да тут на десять человек, ты должна мне помочь это выпить.

В постели, которая была, пожалуй, единственным местом, где она не надевала свои щегольские шляпы, она выглядела иначе: женственной, может быть, более пожилой, беззащитной. Ее густые жесткие волосы были заплетены в косу, перекинутую через плечо, а сама она завернулась в пушистую шаль. У нее был такой уютный вид, что я спросила:

— Почему бы тебе не полежать здесь все утро? Лили Тонкинс справится с хозяйством, да к тому же от тебя с твоей рукой все равно мало пользы.

— Может быть, — ответила Феба, не желая связывать себя обещаниями, — может быть, я так и сделаю. А теперь иди скорее и принеси себе чашку, пока кофе не остыл.