От поцелуев у Оливии кружилась голова, и в глубине души она была рада опереться на него, пока не перестанут подкашиваться ноги. Она была все так же смущена и расстроена, но диссонансом к этим чувствам прибавилась нотка физической страсти, какой она в себе и не подозревала. И это пугало еще больше: приходилось признать, что за всю свою жизнь она никогда так не наслаждалась, как в прошедшие мгновения. И похоже, что Лоуренс тоже наслаждался ими! Она повернулась к нему:

— Почему ты…

— Потому что тебе была нужна поддержка, не так ли? — ответил он, улыбаясь. Этого вопроса он ждал. Оливия повернулась к нему спиной, понимая, что он прав, и все же ища едкие слова, которые поставили бы его на место. Слова эти, однако, не находились, и ей пришлось негодовать молча.

— Так или нет? — переспросил он, тихонько приблизившись к ней сзади и положа руки ей на плечи. — Все нормально, маленькая птичка, люди целуются по самым разным причинам, и сердитые поцелуи порой так же хороши, как и любые другие.

— Но я не хотела, чтобы они были хороши для меня! — воскликнула она с позабавившей его непосредственностью.

— Я знаю, — рассмеялся он, сжав ее плечи, — я знаю, что ты не хотела, но мне понравилось! И тебе тоже, не так ли?

Он притянул ее к себе, ожидая ответа. Но она молчала, и он не настаивал.

— Ну что же, теперь наши вещи здесь, и нам следует поторопиться, а то брат Бернард придет за нами, когда мы еще не будем готовы. Наши территориальные проблемы мы решим позже, а сейчас надо переодеться. Пойдем, я покажу тебе где.

Он взял ее за руку и отвел в маленькую гардеробную, в которой был занавешенный угол, предназначавшийся для вещей, и стоял стол для умывания. Все ссоры были временно позабыты, и следующие несколько минут они помогали друг другу отыскать нужные вещи. Лоуренс специально разделся при ней до пояса. Чем скорее она привыкнет к нему, тем проще будет потом, подумал он и улыбнулся про себя, заметив, как она искоса бросала на него любопытные взгляды.

Оливия же разделась и вымылась, плотно прикрыв за собой дверь гардеробной. Она наслаждалась горячей водой, чистыми полотенцами сурового полотна, а потом и новым блио, подаренным ей на прощание Кэтрин. Потом, вернувшись в большую комнату, она наклонилась над своей сумкой, порылась в ней и вытащила синий кожаный пояс, чтобы подвязать им блио, которое сидело на ней слишком свободно. Выпрямившись, она увидела, что Лоуренс стоит рядом с ней и держит ее золотой обруч, ожидая, пока она выпрямится.

— Ты можешь одолжить его у меня, но только на сегодняшний вечер.

— Благодарю тебя, сэр. Ты так уверен, что хочешь получить его обратно?

— Я ни в чем никогда не был более уверен, дамуазель. Позволь мне привязать тебе кольцо на руку.

Она протянула ему руку, с которой свисали длинные концы ленты, и не отрываясь смотрела, как он завязал бант на ее запястье. Он был так близко, что ее дразнил и будоражил этот запах мужчины. Его близость и прикосновение пальцев к запястью вновь заставили ее потерять способность мыслить здраво и превратили колени в дрожащий кисель. Неужели он знает, думала она, как сильно все это на меня действует?

В дверь вновь постучали, и они поняли, что пора идти.

Возвращаясь из аббатства на закате солнца, Лоуренс и Оливия мирно беседовали. Он был рад рассказать ей об ожидавшем их будущем и о своих делах, но боялся, что все будет воспринято неправильно. Ее неверное понимание мотивов его поступков и резкое неприятие той торопливости, с которой он устраивал их брак, были вполне понятны. И все же под этой бурей возмущения чувствовался жар разожженного им огня. Ее сопротивление происходило не от отвращения, а от страха перед неведомым, который, как он знал, можно со временем победить, если быть терпеливым. Его невеста была очень смелая девочка, но ему стойло огромных усилий воздерживаться от искушения испытать ее смелость. Он озабоченно взглянул на быстро темнеющее небо, раздумывая о том, удастся ли развеять эти страхи еще до того, как они вернутся в их комнату.

Оливия первой заговорила об их будущем.

— Кэтрин сказала мне, что я буду жить у твоей сестры до того, как…

— До того как мы поженимся, — договорил он за нее. — Да, Элизабет живет совсем недалеко от меня. Тебе будет хорошо у нее. Она и ее муж Арчибальд — очень добрые люди. Они тебе понравятся, я уверен.

Тяжелые капли начали падать с неба, и Лоуренс схватил ее за руку и повлек к дому для гостей.

В комнате было тепло, в камине горел огонь, отбрасывая теплые отблески на беленые каменные стены. На каминной полке был укреплен небольшой факел, там же лежали свечное сало и фитиль. У стены стояла большая корзина с дровами. Оливия заметила, что их разбросанные вещи убраны и все следы их торопливых сборов исчезли как по волшебству. Она сняла мокрую обувь, тряхнула влажными волосами и опустилась на колени у камина, грея руки. Пальцы были как ледышки и тряслись; когда ударил гром и разразилась гроза, она задрожала всем телом, страшась не только той бури, что бушевала за окном, но и той невидимой бури, что была в ее душе. Она обернулась и увидела, что Лоуренс снимает свою длинную, доходившую до икр синюю тунику. Сверкнувшая в этот момент молния осветила его фигуру пугающим бело-голубым светом. Одновременно со страшным ударом грома, эхо от которого прокатилось по долине, Оливия вскочила на ноги и бросилась к двери — все, что угодно, только бы убежать от него, от его близости в этой темной комнате. Следующий оглушительный удар грома сотряс стены их дома, и она невольно вскрикнула, замерев от леденящего душу страха.

В это мгновение он подхватил ее на руки и понес. Она открыла рот, чтобы закричать, но не успела издать ни единого звука, как почувствовала, что ее осторожно кладут на кровать, закутывая при этом в покрывало так, что ее ноги и руки оказались скованными, как крылья бабочки в коконе. Лоуренс передвинул ее на середину кровати, и в этот момент новая вспышка молнии осветила комнату. Она увидела своего будущего мужа, склонившегося над ней с бледным в этом призрачном освещении лицом, а потом снова все погрузилось во тьму. Й в этой темноте она почувствовала тяжесть его тела и губы, покрывавшие поцелуями ее лицо, услышала нежные, успокаивающие слова.

— Тише, маленькая моя птичка, успокойся. Ну что ты, птичка, тише!.. — Его низкий голос продолжал уговаривать ее, словно у нее действительно были крылья, чтобы улететь. — Ну же, это всего только гроза! Успокойся, моя маленькая птичка, успокойся, моя голубка.

Его руки нежно гладили ее виски, теплые губы касались щек и подбородка. За окнами грохотал гром и лил дождь, а он продолжал согревать ее, успокаивать дрожь в ее теле и бурю в ее душе ласковыми прикосновениями рук и нежными словами. И постепенно ей стало необыкновенно приятно лежать так, чувствуя его рядом, ощущая прикосновение ласковых губ к лицу, горячее дыхание, мягкое щекотание бороды. Каждое его движение бросало в сладкую дрожь и посылало теплые волны, расслабляющие ее. Постепенно она совсем успокоилась, гроза ушла куда-то в сторону и его голос упал до шепота. Они еще долго лежали не двигаясь, слушая шум дождя и ветра.

Наконец он встал и со словами «пора укладываться», к полному ужасу Оливии стал раздеваться. Покончив с этим, он подошел к кровати и, потянув за конец покрывала, выдернул ее из кокона. Она лежала у стенки с широко раскрытыми глазами и не шевелилась. Он ждал, пристально глядя на нее. Наконец Оливия не выдержала.

— Я не могу раздеваться при тебе!

— Я думаю, что ты сможешь, если постараешься. Давай! — Одним движением руки он стащил ее с кровати и поставил перед собой.

— Ну-ка, повернись!

Она покорно повернулась, и он помог ей снять с себя все, кроме сорочки. Тут она заупрямилась.

— Я не могу снять сорочку. Не могу. Правда, Лоуренс. Пожалуйста, не настаивай.

Он помедлил.

— Ложись в постель, птичка.

Она нырнула под теплое одеяло, размышляя над тем, где же он собирается лечь, а он налил в кружку немного эля из кувшина, оставленного на подносе, и подал ей.