Усатый упитанный сержант, пробиваясь к переносному прилавку с жареными крестьянскими колбасками, даже не смотрел в сторону шагающего следом парня.

   - Тибальт, господин сержант.

   - Тибальт, значится. Тибальт, Тибальт, - задумчиво повторял стражник имя напарника, словно пытаясь что-то вспомнить. Ему очень мешали дразнящий аромат колбасок и глубокое декольте пышногрудой продавщицы. - Ты точно нездешний? Я, часом, не мог знать твоих родителей?

   - Нет-нет, господин сержант, я родом из Аноревы, маленького городка на юге королевства.

   - Из Аноревы, значится. Ну, тогда понятно. Ты, часом, не участвовал в той заварушке, что у вас была в прошлом году? Две семьи что-то не поделили, кровь пролилась.

   - Да так, немножко. В ней поневоле участвовала большая часть жителей городка, господин сержант.

   - Доброе утро, Жанночка! Ты сегодня такая аппетитная!

   - Только сегодня? - притворно насупилась продавщица.

   - День ото дня ты аппетитнее, Жанночка! С каждым днём всё хорошеешь и хорошеешь!

   - Вас послушать, так совсем аппетитной я стану к старости! - продавщица надула губки. - Чего вам надо?

   - Дай-ка нам парочку булочек с колбасками! Сверху полей белым соусом, как я люблю. И перцу побольше, Жанночка!

   Продавщица нагнулась, доставая с прилавка лакомство. Сержант облизнулся, созерцая в вырезе платья её соблазнительные формы.

   - Нет, дай-ка лучше две пары булочек и в два раза больше колбасок, Жанночка!

   Спустя пару минут стражники уплетали вкуснейшие в Лавраце булочки с колбасками.

   - Ты у нас, значится, впервые, сынок?

   - Так точно, господин сержант. - Тибальт закашлялся, открыл рот, часто вдыхая воздух, чтобы остудить горящую от острых специй глотку. - П-п-после п-погра-аничной службы.

   - Слушайся старших по званию, значится, держись меня, сынок, и устроишься как положено. Через десять - пятнадцать годков будешь, как я! - усач похлопал себя по объёмному животу. - У нас вообще город спокойный, земля орденская, значится, так что воров мало, а те, что есть, нам, значится, дань плотят. Они нас не беспокоят, мы их не трогаем.

   - Так ведь говорили, господин сержант, в Лавраце преступности нет.

   - Преступность, сынок, везде есть. Только у нас она умная и денежная. У нас она живёт, а в иных местах промышляет. Уяснил, сынок? Значится, город у нас тихий, мышь без нашего разрешения не пискнет, собака не гавкнет.

   В этот миг дальше по улице толпа спешащих по своим делам прохожих заволновалась, в считанные секунды смятение докатилось до жующего патруля стражи. Люди встревожено оборачивались, стремились поскорее убраться прочь. В конце концов, человеческая масса расступилась, явив взору завтракающих стражей правопорядка грязного голодранца, придерживающего неопределённого происхождения каменюку, скованную с его худой ногой ржавой цепью. Он довольно резво убегал от человека в чёрной одежде. Пробегая мимо стражников, застывших с отвисшими челюстями, оборванец противно заверещал:

   - Карау-ул! Стража! Убива-ают!

   Ошеломлённые стражники неподвижно смотрели вслед погоне. Крошки падали изо рта усатого сержанта, пачкая соусом лёгкие доспехи.

   - Собака не гавкнет, - произнёс Тибальт. - Город тихий.

   Запиликала сверчком прицепленная к мочке уха наподобие серьги Всеслышащая Раковина - дар монахов-ведунов городской страже. Как и Всевидящее Око, Раковина была чудесным предметом, помогающим, во-первых, подслушивать разговоры обывателей, и, во-вторых, общаться страже между собой, что значительно облегчало поимку преступников. Всеслышащая Раковина имела вид крошечной улиточной раковины. Сержант приложил её к уху, Тибальт еле различил доносившиеся оттуда ругательства. Усач невольно выпрямил спину; верно, с ним говорил старший по званию. Окончив сеанс связи, сержант заорал на напарника благим матом, перемежая нецензурную речь со словами приказа, суть коего сводилась к преследованию особо опасного еретика, только что бежавшего по улице.

   - Которого из двоих? - робко уточнил молодой стражник.

   - Ловим обоих, а там разберутся! Чего встал? Непонятно, что ли? - гаркнул сержант оглушительно.

   Тем временем другой патруль, руководствовавшийся точно таким же приказом, выступил навстречу бегущим. Завидев их, сержант издали закричал:

   - Именем графа Сержа ди Камбро, наместника короля в городе Лавраце, приказываю остановиться!

   Повеление стражников, очевидно, не устраивало закованного беглеца. Он стремглав ринулся в боковой туннель узеньких переулков, петляющих между зданиями. Заметив, что приказ не возымел должного действия, стража бросилась наперерез человеку в чёрном.

   - Стоять! - истерически взвыл сержант.

   В этот момент святой охотник уразумел три вещи: его не знают, ему не доверяют, и потасовка с блюстителями закона неизбежна. Несколько удивлённый реакцией стражи на его появление, он притормозил. Ему противостояли два полноватых стражника, вооружённые крепкими дубинками - закон запрещал носить на городских улицах острое металлическое оружие. Зато умелый боец дубинкой мог раскроить череп.

   Не теряя время на бесплодные уверения в собственной невиновности, Давид контратаковал. Ближайший стражник неожиданно взвился в воздух, испытав приступ страшного неудобства от встречного удара ногой в грудь, и, дрыгая толстыми конечностями, с чавкающим звуком приземлился на напарника.

   Бывший узник как раз приостановился у невысокой стены, превращавшей переулок в тупик. На той стороне тянулись от дома к дому бельевые верёвки, сушилось бельё. Старик озирался, ища другой путь. Его окружали двух и трёхэтажные дома зажиточных горожан, но не было ни одной двери. Окна начинались со вторых этажей.

   - Понастроили, демоны, честному человеку укрыться негде, - кряхтел беглец, перелезая стену.

   Святой охотник быстро оторвался от стражи. Другое дело, что исчезнувший среди кирпичных зданий старик словно сквозь землю провалился. Адами рыскал злым волком, не желая мириться с потерей. Разве можно кого-то найти в этом лабиринте? Напрашивался однозначный ответ: невозможно. Также созрела идея: чтобы кого-то здесь найти, необходимо подняться повыше, осмотреть сразу большую часть квартала. Крыша! Нужно забраться на крышу! Как это сделать без лестницы? Просто!

   Стенка, разделявшая переулок, точно специально высилась в десятке шагов от Давида. Святой охотник с разбегу заскочил на неё и увидел внизу скрюченную фигуру, замотанную с ног до головы в просторное сероватое одеяние, смахивающее на старую простыню. Голову покрывал кружевной женский чепец, лицо было спрятано под густой марлевой вуалью. Фигура семенила к противоположному концу переулка.

   - Эй, уважаемая! - окликнул Адами. Особа, не оборачиваясь, продолжала идти мелкими шажками. Святой охотник позвал громче: - Эй, старушка, постой! - фигура встала, повела головой из стороны в сторону. "Вот глухая тетеря!" - в сердцах подумал Давид. Он спрыгнул с края стены, догнал таинственную персону, отметив про себя её выпирающий живот. Активно жестикулируя, он спросил: - Ты не видела старика с цепью на ноге?

   - Ась? - выдохнула особа.

   - Старик! - терпеливо пояснял Адами, показывая жестом, будто приглаживает длинную бороду, хотя по обыкновению был выбрит. - С цепью на ноге! - он произносил слова медленно, громко, делая паузы меж словами. Вдобавок он дёрнул ногой, имитируя затруднённое передвижение. - Старик! С цепью! На ноге! Куда пошёл? Видела? - в завершение он двумя пальцами ткнул себе в глаза, после чего направил пальцы в глаза таинственной персоны, намереваясь сорвать вуаль. Та взвизгнула, видимо, испугавшись движений святого охотника, отпрянула и подняла руку с указующим перстом в сторону конца переулка. Перст был длинный, узловатый, с грязью под массивным продолговатым ногтем.

   Самым удивительным было то, что живот особы вдруг провалился, и на ступню Адами упало нечто тяжёлое и твёрдое, вызвавшее взрыв острейшей боли. Тут же он почувствовал хлёсткий удар в лицо. Вокруг потемнело. Когда зрение восстановилось, он узрел улепётывающую "старушку", несущую знакомый булыжник, прикованный цепью к ноге. Мелькали женские шерстяные панталоны, надетые, надо полагать, для достоверности образа. Напяленные, стоит заметить, в спешке, задом наперёд. Надо же! Ведь она с самого начала показалась ему подозрительной, и лишь врождённая скромность не позволила ему сорвать марлевую вуаль немедля!