Святой охотник зарычал. Стена, о которую ему пришлось опереться, холодила спину, но он не ощущал прохлады. Боль пронзала ступню тысячами раскалённых игл, в глазах расползались тёмные пятна, поглощающие мир. Нет, он не сдастся! Давид рванулся за беглецом, схватил краешек серого одеяния. Манёвр задержал беглеца ровно на одно мгновение.

   Старая влажная простыня покачивалась в руке никчёмной тряпкой, старик в лохмотьях пропал за углом. Рычащий молитву Адами двинулся за ним нелепыми, неуклюжими скачками, стараясь не ступать на повреждённую ногу. За углом оказался тупик, на сей раз перегораживавшая дорогу стена была куда выше предыдущей. Неужели беглец ушёл окончательно? Справа чернел дверной проём, возле него покоились остатки разбитой двери. Святой охотник погрузился в темноту, прислушался к звукам дома. Над ним кто-то шаркал босыми подошвами, шарканье сопровождалось позвякиванием. Старик? Кто, кроме него?

   Привыкнув к темноте, Давид разглядел очертания ведущей наверх лестницы.

   Старик был уже на третьем этаже, но, как ни странно, нигде не находил выхода на ту сторону улицы. Из окон открывалась панорама на центральную площадь города. Поражающий размерами Собор Трёх Богов, находившийся в центре площади, походил на гигантский разноцветный леденец. Пылающими свечами праздничного пирога казались четыре Башни Ведовства, стоявшие по углам квадратной площади, огороженные коваными заборчиками наподобие того, что окружал резиденцию Ордена Карающих.

   Беглец укорил себя за недостойное сравнение, мысленно попросил прощения у Творца. Последние двадцать лет он питался червями, древесной корой, листочками, изредка чёрствым хлебом, приносимым крестьянами, и неуместная ассоциация со сладостями устыдила его. Старик выбрался на обнаруженный балкон, перегнулся через парапет. Придётся прыгать, другого пути вниз нет. Осуществить спуск с куском стены, прикованной к ноге, будет чуточку проблематично. Обняв булыжник, точно ценнейшее сокровище, он прыгнул.

   И повис вверх тормашками. Кто-то - беглец даже знал, кто - держал его за цепь и не давал упасть.

   - Отпусти, подпевала демонской власти! - взвизгнул старик.

   - Упадёшь - разобьёшься, дурак, - прохрипел багряный от натуги святой охотник. - Ты мне живой нужен.

   - Не отпустишь - прокляну! - фальцетом пригрозил беглец. - Мы, отшельники и пророки, проклинать ещё как умеем!

   - Ты кто? - просипел Адами.

   - Я - Эстебан Вернье, отшельник! - попытался гордо вскинуть подбородок старик, отчего его всклокоченная борода попала ему в рот. Гордый вид никак не соответствовал его облику, особенно телесного цвета панталонам. Отплевавшись, он снова стал угрожать: - Отпусти, хуже будет!

   Святой охотник пропустил угрозы мимо ушей, и беглец перешёл к их выполнению. Он достал Давида свободной ногой и резкими движениями принялся массировать ему челюсть. Адами по возможности отворачивался, но после болезненного попадания вонючей шелушащейся пятки в нос всё-таки выронил старика на мостовую. С противным хрустом тот шмякнулся о каменные плиты, сверху на него упал сроднившийся с ногой кусок стены. Беглец хекнул, выражая удовлетворение от полученной свободы и вместе с тем неудовольствие от жёсткого покрытия мостовой, и некоторое время пролежал неподвижно, с широко открытыми глазами, внушая святому охотнику самые мрачные подозрения. К величайшему удивлению Давида, порхающих голубей и гуляющих по площади людей старик встал и, опьянённый долгожданной свободой, неровной походкой направился к Башне Святого Ведовства. Кусок стены тащился диковинным хвостом, царапая плиты; сильно подволакивающий ногу беглец не утруждался подобрать его для удобства передвижения.

   Дежурившие у ворот Башни Святого Ведовства стражники напряглись, лицезрея приближающегося более чем странного субъекта. Старик тоже готовился. Он, наконец, поднял волочившуюся каменюку и умело раскручивал её над головой, тем самым вызвав чуть ли не панику у стражников, привыкших считать ворон на фонарных столбах, а не сражаться с тяжеловооружённым противником. С балкона Адами видел, как сержант что-то прокричал старику, отдал троим подчинённым команду нападать и юркнул в ворота башни, чтобы запереть их изнутри. Колебавшиеся стражники атаковали грамотно, с трёх сторон, однако, взмаха глыбы хватило, чтобы опрокинуть одного, выбить дубинку из рук второго и вынудить третьего побежать за помощью. Позже настал черёд хлипких ажурных ворот, брызнувших искрами и приветливо распахнувшихся после мощного удара едва не развалившимся куском стены. Сержант устремился к деревянной двери, ведущей в Башню, и распростёрся на пороге, сбитый с ног стариковской глыбой. Старик неспешно поднялся на крыльцо, деликатно переступил через подёргивающееся тело стражника и, вытолкав его наружу, затворил за собой дверь.

   С исчезновением старика Башня Святого Ведовства содрогнулась, словно живое существо. Святой охотник почувствовал мгновенную дрожь земли, всколыхнувшую площадь и здания, по каменным плиткам мостовой зазмеились трещины. Из-под островерхой крыши башни ослепительно сверкнуло, стены замерцали призрачным зеленоватым свечением.

   Совиный голубь летел вниз. Хлопающие крыльями вороны остались где-то вверху, торжество ясно читалось в их мерзких гляделках. Жаль, что всё закончилось именно так. Ну, хоть послание доставлено по назначению. Работа сделана, и красивая ленточка не достанется врагам. Жаль, не покормили в пункте прибытия. Правда, хотели покормить; перед глазами стоял образ толстых, нежных, розовеньких мясистых отростков, похожих на уменьшенные копии излюбленных троллями сосисок. Тролли давали почтовому птаху сосиски на обед раз в неделю. Собственно, питался он раз в неделю. Чего он такого содеял, что его выкинули из окна? Сами предложили поесть, он принял предложение и... Нет, люди - существа противоречивые, с ними опасно иметь дело.

   Совиный голубь расслабился. Ничего не изменить, трепыхаться бесполезно. Нужно с достоинством встретить конец Великого Полёта. В ушах гудел ветер, воздух пеленал тело прохладой, проносились окна ставшей ненавистной башни. А в небе спокойно плыли облака. Перистые, светлые облака на синем фоне. Как прекрасно! Впервые в жизни совиный голубь заплакал. Солёные капли стояли в круглых светло-коричневых глазах, отрывались и парили перед или, вернее, над клювом впечатлительной птицы. Совиный голубь плачет, предчувствуя свою гибель. Так утверждал его первый хозяин, тролль, выведший его из синего в белую крапинку яйца. Синего, как небо, белого, как облака...

   Удар! Тело птаха подскочило вверх и скатилось по плотной ткани, рухнув на каменные плиты.

   - Едрить твою налево! - выругался карлик в пёстрой одежде, правивший волами. - Что за пакость?

   - О, птишка упала, - сочувственно прошепелявил громадный лысый детина в лиловых шароварах. - Штранная птишка. Больная, наверно. Шильно больная.

   - Не трогай каку, Бегемот, - посоветовал сидевший рядом с карликом горбун. - Может, она заразная. Тебе ещё подхватить какую-нибудь болячку не хватало.

   Крытая повозка затряслась от взрыва хохота. Засмеялся и великан, равнодушно перешагнувший через распростёртое птичье тело, не подававшее признаков жизни.

   - Школько нам ходить вокруг этой башни? - вопрошал Бегемот. - Мне нужен жубной лекарь, я уштал!

   - Может, тебе лучше Жубную Фею поискать? - передразнил беднягу горбун. - Устал он! Ходить будем, сколько понадобится. Секретарь преподобного ди Сави сказала, он занят весьма важным делом, и отвлекать его нельзя. А ходим мы, если ты забыл, чтобы нас не поймала стража. Она в одно место, а нас там уже след простыл, потому что мы в другом!

   - Этот ди Шави хоть жубы вштавить может? - угрюмо поинтересовался великан.

   - Бегемот, я тебе сейчас сам вставлю, если ты не заткнёшься! Лечить потом будет нечего!

   - Ой-ой-ой, какие мы грожные! Нет-нет, молчу, молчу! - примирительно показал ладони гигант. Помолчав, он сказал: - Вшьо-таки я уштал. Можно в повожку?