Касаясь толкования вопроса о бессмертии в трудах аль-Фараби, Ибн-Туфейль писал, что предшественник Ибн-Сины в одном месте утверждает бессмертие как злых, так и добрых душ, в другом — только добрых, совершенных. а в третьем вдруг говорит о блаженстве в посюстороннем мире, объявляя представления о вечности души «россказнями и бреднями старух». Последнее положение, высказанное Абу-Насром в отличие от двух первых точек зрения в эзотерическом сочинении (комментарий к «Никомаховой этике»), выражает мнение восточных перипатетиков вообще, включая и Абу-Али. Но рассуждения о вечности души у них тоже имеют определенный смысл: человеческий интеллект, достигший ступени приобретенного разума, приобщается к вечным истинам и тем самым оказывается причастным вечности, обретая одновременно блаженство, поскольку именно в этом состоит предназначение человека как родового существа. Рай для философов — познание истины, ад — невежество, и, исходя из такого представления, рассматривает аш-Шейх ар-Раис науку логики — «журчащий источник неподалеку от стоячего источника жизни» — как гарантию того, что если человек «испробует сладкой воды его», то «адское воинство не скатит его в преисподнюю» (наст. изд., с. 226).

Но в отличие от некоторых других восточных перипатетиков, в частности Ибн-Рушда, Абу Али подчеркивает мысль о бессмертии индивидуальной души — факт, особенно волнующий неотомистов [6]. Эта специфика учения Абу-Али о душе может быть объяснена двояко. Во-первых, ее можно истолковать как следствие различия в понимании Ибн-Синой и Ибн-Рушдом первого определения первоматерии: для Абу-Али, как мы знаем, таковым является телесная форма, а для кордовского мыслителя — неопределенная протяженность. Отсюда убеждение Ибн-Рушда, «что именно первая материя, содержащая потенциально все формы бытия, таит в себе возможность появления на земле разумной жизни и что, поскольку все потенциальное необходимо переходит в актуальное состояние, в той или иной своей части она должна непременно порождать философскую мысль и ее носителей» (56, 111). Для Ибн-Сины же носителем философской мысли выступает конкретное тело, предрасположенное к принятию разумной души, ввиду чего, «отделившись от своих тел, души продолжают быть единичными в силу различия материй, в коих они находились, в силу различия во времени их возникновения и в силу различия в их устройстве» (17, 250). Между тем у Ибн-Рушда речь идет о бессмертии абстрактного человека, взятого как родовое существо, т. е. «коллективного» разума человечества. Во-вторых, указанную специфику можно истолковать как результат различного подхода того и другого философа к решению проблемы абсолютной истины. По учению Ибн-Рушда, познание абсолютной истины есть процесс, осуществляемый в бесконечном чередовании людских поколений, так что, подытоживая это учение, Э. Ренан писал: «Не будучи выражено с такой точностью, какая в настоящее время требуется от философских изысканий, подобное решение удовлетворяло основным условиям проблемы и определяло с достаточной ясностью роль абсолютного и относительного в деле познания» (56, 124). По мнению же Ибн-Сины, абсолютная истина может быть постигнута усилиями имеющего соответствующие предпосылки индивида, а именно посредством интеллектуальной интуиции.

Аналогом «потусторонней» жизни души, по Ибн-Сине, служит сон, когда мыслительная сила (воображение) приобретает самостоятельную жизнь, независимую от внешних чувств, которые в этом состоянии как бы теряются в тени. Точно такую же самостоятельную жизнь приобретает рациональная сила души тогда, когда в тени оказываются не только внешние, но и внутренние чувства, включая и пограничную в данном случае область воображения. В чувствах потенциально содержатся умопостигаемые формы. Последние сами по себе не способны перейти в актуальное состояние, ибо самостоятельная актуализация потенциального вообще невозможна. Актуализирующим началом для них выступает деятельный разум, который так именуется именно потому, что все потенциальное делает актуальным, действительным. Деятельный разум как всеобщая и необходимая связь пещей является, с одной стороны, принципом, определившим существование души в данном теле, а с другой — принципом, с которым эта душа рациональной своей частью сливается по достижении ступени приобретенного разума. В этом и состоит, согласно Абу-Али, философское понимание «возврата» души в прежнее свое обиталище в горнем мире (маад). Поскольку же всеобщая и необходимая связь вещей носит вневременный, вечный характер, то и концептуальное отражение ее в душе имеет неизменную и непреходящую природу; а коль скоро «душа сама по себе принимает это отражение без посредства какого-нибудь орудия, то, следовательно, и душа является вечной» (3, 274). Другими словами, человеческая, рациональная душа вечна потому, что вечны мыслимые ею объекты, а в процессе умопостижения умопостигающее и умопостигаемое тождественны.

Но процесс умопостижения есть движение, а именно от состояния материального разума к состоянию приобретенного разума. Подобно Другим мыслителям мусульманского средневековья, Ибн-Сина толковал это движение как особого рода беспокойство, по сути своей сходное со стремлением физических тел к свойственным им естественным местам. Приобретенный разум выражает собой то состояние покоя, в которое приходит человеческий интеллект на завершающем этапе своего движения от известного к неизвестному, когда он созерцает всеобщую и необходимую связь вещей в единой идее необходимо-сущего (бытийно-необходимого), которая не поддается никакому определению и никакому описанию. Созерцание этой целокупности бытия есть интеллектуальная интуиция.

Последняя отлична как от непосредственного по своей природе чувственного восприятия, так и от того или иного рода мистического прозрения. Подобно чувственному восприятию интеллектуальная интуиция — это созерцание объекта, выразимого лишь посредством тех «общих обозначений», о которых говорилось в связи с логическим учением Абу-Али; но в отличие от ощущения это не только созерцание: ум одновременно и созерцает и мыслит, а в рассматриваемом здесь акте интуиции он подводит итог предшествующей мыслительной деятельности как в высшем проявлении единства знания о существующих вещах. В «Трактате о Хайе, сыне Якзана» это находит символическое выражение в образах полюса, стоячего источника жизни и журчащего источника: необходимо сущее (полюс) постигается через интуицию (стоячий источник), которой предшествует основанное на законах логики дискурсивное знание (журчащий источник).

В основе мистического прозрения, согласно Ибн-Сине, лежат реальные психические процессы, однородные с теми, которые вызывают сновидения: познание «сокровенного мира» — это то же сновидение, но наяву. Точно так же обстоит дело с откровением: пророки постигают тайны «сокровенного мира» в бодрствующем состоянии с помощью воображения, т. е. способом, в принципе вполне поддающимся естественнонаучному объяснению. Отличительная черта пророков — способность совершать чудеса, побуждающие уверовать в них «широкую публику», и выражать свое знание в образно-символической, доступной простонародью форме. Чудес, по убеждению Абу-Али, не бывает, и речь здесь может идти лишь о белой магии, т. е. о фокусах, направленных на благо людей; такие же фокусы, совершаемые со злокозненной целью, говорит аш-Шейх ар-Раис, относятся к области черной магии. Пророчество в целом составляет предмет практического разума, и те несколько строк, которые Ибн-Сина считает нужным уделить этой теме в «Книге знания», завершаются словами: «Это последняя стадия человечности, связанная со степенью ангелов. Такой человек (пророк. — А. С.)является на земле заместителем бога. Существование заместителя не противоречит разуму и для человечества необходимо. Это мы объясним в другом месте» (3, 280), т. е. там, где речь должна идти о политике. С эпистемологической точки зрения откровение интересует нашего философа лишь в одном отношении, о котором в «Книге исцеления» говорится так: «И не плохо было бы, чтобы его (пророка. — А. С.)речь содержала в себе символы и намеки, кои побудили бы к философскому исследованию тех, кто по натуре предрасположен к умозрению» (96, 11).