– «Уааааа!»
– Вот именно. И что прикажешь делать тут в конторе без тебя? Поверь, мне больно это показывать, но тебе придется приложить немало усилий, чтобы сохранить свой статус в иерархии…
– Знаю, знаю.
– Ты только и делаешь, что показываешь мне эти знаки. Короче, когда тебя ждать «хууууу»?
– Я собираюсь на пару дней в деревню, в Кобем, в группу, где я родилась, надеюсь причесать там шерстку. Ухну в понедельник. И, конечно, Мартин, я признаю твое старшинство в конторе, я преклоняюсь перед твоим бриллиантовым пенисом, ты утренняя звездадница моего анального небосвода. Я бесконечно наслаждаюсь исходящим от тебя запахом…
– Все в порядке, Сара, ты хороший подчиненный, поезжай-ка к групповым и расслабься.
Сара села на электричку на вокзале Виктория и отправилась в Байфлит. [70]Было жарко, Грейси тяжело дышала; вокруг нее вились мухи, она все время трясла головой и раздраженно ржала. На вокзале Сара купила ей съестного, но крошечная лошадка быстро все подмела и к концу поездки вся издергалась.
– Ну что ты, что ты, все будет в порядке «чапп-чапп-чапп», – успокаивала Сара Грейси, расчесывая ее карамельную гриву.
Одновременно Сара читала «Космополитен» – пальцами одной задней лапы держала его раскрытым, а пальцами другой переворачивала страницы. Номер был забит рекламой искусственных седалищных мозолей, одежды, под которой седалищная мозоль выглядела больше, клиник по увеличению объема седалищных мозолей, курсов и книг о том, как извлечь из своей седалищной мозоли максимум, а равно письмами читательниц: «Я прожила в одном гнезде с самцом целый год!», «Я присоединилась к трем группам за одну течку!» и т. д., и т. п. Спаривание, спаривание, спаривание, подумала Сара, вот все, о чем пишут эти самочьи журналы, будто кроме спаривания на белом свете и нет ничего.
Но даже эта античувственная мысль вызвала у Сары воспоминания о том, как с ней спаривался Саймон. Его скорость в тот второй раз – пока что последний – была просто феноменальной. Ей показалось, что оргазм разорвет ее пополам, от седалищной мозоли до пасти, вывернет кишки прямо на смятые простыни. «Мне нужен самец с проворными лапами,/ Мне нужен молниеносный самец, / Мне вовсе не нужен какой-нибудь тормоз – / Пусть лучше кончает, едва вставит конец». Знаки этой песенки в стиле соул вспомнились сами собой – в некотором смысле это был их с Саймоном гимн. Они пели ее вместе – она обычно махала лапами, а он вокализировал… тут Сара заметила, что тихонько издает эти самые вокализации и барабанит сама себя по седалищной мозоли этими самыми знаками. Когда поезд подкатил к станции Байфлит Западный, на ее морде красовался бодрый румянец, а Грейси ржала во всю глотку.
У платформы за рулем группового «рейндж-ровера» ее ждал преподобный Дэвис, побочный второй самец Пизенхьюмов.
– «Хуууух-Грааа», – пропыхтел-проухал он, едва она выпрыгнула из вагона.
Платформа в единый миг заполнилась какофонией других приветственных уханий, и Сара, окинув взглядом раскинувшиеся вокруг зеленые сады, почти обрадовалась, что выбралась в пригороды, в Суррей.
«Хууууу» я тут, вот я где, – замахал лапой преподобный, – а ты, между прочим… – Он вынул из жилетного кармана часы на цепочке и посмотрел на них, эту его привычку Сара терпеть не могла. – Ты опоздала на семь минут, как насчет трахнуться «хууууу»?
Не тратя время зря, он тут же и взял ее, Сарина голова паровым молотом колотилась об открытую пассажирскую дверь джипа, а преподобный держался за внешнюю ручку той же двери, чтобы не упасть.
– Твоя мать уже практически накрыла стол для раннего первого ужина, – показал священник, выруливая на дорогу в Кобем. – Хотя из группы мало кто дома, самцы отправились в Оксшот, спариваться с Линн – ты знаешь, у нее сейчас течка.
– «Уааааа» еще бы я не знала! – Сара ткнула преподобного в бок, означивая свое раздражение. Линн ухала Саре утром. Тупая самка только что передние лапы не переломала, показывая, как она устроилась в новом доме, как она не будет в эту течку принимать противозачаточные таблетки, как сильно Джайлс хочет детеныша теперь, когда они завели собственную группу, как она украсит детенышскую, и разве Саре не кажется, что эти игрушечные деревья милы до невозможности, их как раз продают в «Конране» [71]… Сара едва сдержалась, чтобы не отчитать Линн за бестактность и не оборвать связь на полужесте.
– Не чувствуешь себя «грyyyннн» одинокой, а, херувимчик мой «хуууу»? – ткнул пальцами преподобный в шерстистый Сарин живот, немного задрав ей блузку с целью извлечь из ее шерсти катышки своей уже почти засохшей спермы. Сара обрадовалась такому проявлению нежности.
– Прошу прощения, Пит, «хух-хух-хух» я полагаю, мама уже распоказала тебе, что случилось…
– Верно, верно, Сара, но не думай, что я начну читать тебе проповедь о нравах «чапп-чапп» – нет, этого не будет. По мне, так в нынешние времена юная самка моложе тридцати имеет полное право жить в одном гнезде с самцом, не формируя группу. Мы не можем больше формировать группы или присоединяться к существующим подгруппам сразу, как только у нас случилась первая течка; времена меняются. Кстати, как он «хуууу»?
– Боюсь, ничего нового, он все несет этот бред про макак и людей. Его лечащий врач думает, у Саймона трудности с восприятием самого факта, что он шимпанзе. Не знаю, не знаю, – Сара покачала головой, – мне так не кажется.
И туту Сары нашелся повод вспомнить, за что она любит преподобного, кроме, конечно, его типично англиканской терпимости к «неортодоксальному» поведению (он сам, как ей было хорошо известно, в юные годы слыл активным гомосексуалистом), – Питер Дэвис никогда не настаивал на продолжении беседы и не тянул резину, если ему нечего было показать. Так они и проехали остаток пути, более-менее бессмысленно теребя шерсть друг друга, наслаждаясь посткоитальной расслабленностью и радостью встречи, изредка перетыкиваясь парой знаков про новую обивку кресел в «рейндж-ровере», про предстоящую Сариному вожаку операцию на простате и про задуманную преподобным лотерею.
Глава 9
Скучное, обычное больничное утро. Пыхтенье и уханье нормальных шимпанзе на улице отвратительно дисгармонирует с воплями и рыками сумасшедших шимпанзе в отделении имени Гафа и скулением невротиков в отделении имени Лоуэлла. Доктор Джейн Боуэн сидит в своем кабинете, отложив в сторону номер «Гардиан», раскрытый на разделе «Общество», и разглядывает листки бумаги, зажатые в задней лапе. Эти листки дежурная медсамка Доббс только что принесла из палаты Саймона Дайкса. Почерк его разборчивее не стал, но стиль, слава Вожаку, стал яснее, – кажется, теперь он уделяет тексту больше внимания. Впрочем, пациент даже не пытался отвечать на вопросы в сколько-нибудь понятном порядке, а просто написал про свои последние дни в больнице, про то, как все выглядит с его точки зрения – если это можно назвать точкой зрения. Вдобавок значь художника постоянно прерывалась восклицаниями и разсумасшествлениями о том, в чем заключается причина его страданий.
Я чувствую себя хорошо. Даже отлично, не чувствую никакой боли – что, скажу вам, большое улучшение по сравнению с прошлым. Прошлое – это до того, как я оказался в вашем психдоме. Ну, вы знаете, я, значит, проснулся и вместо моей самки, Сары, обнаружил эту сраную макаку, эту обезьяну, не знаю, как правильно называть. И еще была миниатюрная лошадь. Я видел миниатюрную лошадь. Не думаю, что вы мне поверите, но это правда, поверьте. Пожалуйста, поверьте мне. Я попытался прогнать эту сраную макаку, орал, звал Сару. Но зверюга оказалась чертовски сильной. Она избила меня. Бог ты мой, вы даже представить себе не можете, как я перепугался. И все это было абсолютно реально, не как во сне, не как под кайфом, а по-настоящему. По-реальному реально. А потом я не знаю, – наверное, я потерял сознание. Не знаю, что происходило. Когда пришел в себя, макак в комнате стало еще больше. И все били меня! Да-да, били. Мне до сих пор больно. Они на меня напали! У них были жуткие зеленые глаза, и они так быстро двигались! А сильные какие! Я готов поклясться, что все это было на самом деле. А потом, к счастью, я снова потерял сознание.
Я не знаю, сколько времени провел здесь. Знаю только, что я в психиатрической лечебнице. Все выглядит так, как и должно выглядеть. Думаю, я в больнице «Чаринг-Кросс». Я что, правда в «Чаринг-Кроссе»? Но этот психоз, эта галлюцинация – если вы это так обозначаете – продолжается. Каждый раз, когда кто-то входит в палату, чтобы сделать мне укол, – этот кто-то оказывается сраной макакой, или обезьяной, или как там полагается звать этих мерзких чертей. Я не видел ни одного человека с тех пор, как лег спать с Сарой, в гнезде, четыре дня назад. Я знаю, я сошел с ума. Если вы психиатр, почему вы не можете мне помочь? Я знаю, я сошел с ума. Даже эти вопросы, что вы мне прислали (кстати, хочу поблагодарить вас за то, что запретили макакам заходить ко мне, это большое облегчение), – тоже часть психоза. Что вы хотите узнать про людей, про бабуинов? Я – ЧЕЛОВЕК. Поверьте, Я ЧЕЛОВЕК. Пожалуйста, помогите мне, пришлите ко мне мою экс-первую самку, или моих детенышей, или Сару, или еще кого-нибудь. Я больше не могу это выносить. Я бы покончил с собой, если бы мог. Помогите мне, пожалуйста.