Команда села в лифт и поехала наверх, в психиатрическое отделение.
– «ХуууГраааа» держитесь-ка поближе друг к другу, ребята, – показал Буснер под свист тросов. – Обезьяна, которая здесь начальник, не очень-то меня любит, так что, возможно, придется принимать экстренные меры. А для вас это, как вы понимаете, возможность кое-чему научиться.
В самом деле, Уотли ждал их прямо у дверей лифта, – видимо, кто-то успел ему заранее ухнуть. Вместе с ним была д-р Боуэн. Буснер отреагировал немедленно – щелкнув пальцами Боуэн, громко забарабанил по металлической двери и заорал что было мочи:
– «Вррррраааа!»
Боуэн не заставила себя ждать, и вдвоем они бросились на Уотли. Консультант швырнул наземь зажатые в лапах бумаги, попятился, оступился и упал, коллеги с быстротой молнии втоптали его в пол и с грохотом и улюлюканьем понеслись в другой конец коридора.
– «Хууууу» вижу, ваш вожак не забывает старые привычки, – показал Уотли вытянувшимся вдоль стены Буснеровым подросткам. – Как всегда, сразу стремится показать, кто здесь главный, да так, чтобы сомнений не возникло «хууууу»! А вот они уже и обратно бегут…
Уотли перекатился к другой стене – весьма проворно для шимпанзе его возраста, – едва успев увернуться от ветряной мельницы передних лап и сметающих все на своем пути задних лап старшей по отделению и ее союзника. Роль пены на гребне обезьяньей волны исполняли подбрасываемые нападающими в воздух картонные коробки, утки, пустые пакеты из-под капельниц и прочие подобные предметы, у самих же союзников шерсть стояла дыбом, оба оглушительно лаяли. Кроме того, у Буснера была эрекция – его член розовым столбом торчал из паха. И он, и Боуэн заливали окружающих потоками слюны и мочи.
Присутствующие шимпанзе – как персонал, так и пациенты – собрались в противоположных концах коридора и махали лапами, обсуждая, насколько впечатляющим получается представление. Буснер и Боуэн без устали носились взад-вперед, не забывая пинать все, что попадалось под лапы, выть и извергать разного рода выделения. Дорогу им преградила тележка с лекарствами – именитый психиатр и старший врач не успели обежать ее с разных сторон, и к потолку мигом взметнулся фонтан из разноцветных таблеток, стеклянных ампул и использованных и неиспользованных шприцев. Увидев это, Уотли решил, что дело плохо и пора опускать занавес. Когда агрессоры в очередной раз приблизились к лифту, они повстречались с его угловатой, волосатой задницей, чьи великолепные складки перекрывали коридор наподобие шлагбаума.
Буснер едва не налетел на преграду и остановился, дрожа от ярости.
– «Ррррааааа!» Что это такое, Уотли «хууууу»?
– «Хххх-Грррнннн» это моя задница, «хууууу» о Великий и Ужасный!
– Да неужели «хууууу»? Что покажешь, Джейн «хууууу»?
– Похоже, он не прочь капитулировать, – отмахнула стройная самка, приглаживая растрепавшуюся шерсть.
– Верна ли эта догадка, Уотли «хууууу»?
– «Хууууу» да, о премногоуважаемый носитель ученейшей из мантий, «хууууу» обладатель самой морщинистой и блестящей задницы в Лондоне!
– «Гррруунннн» отлично, отлично, не такая уж ты плохая обезьяна, по правде показать. На самом деле ты мне просто-таки нравишься. Вот что, давай-ка заберемся в твой кабинет, отдохнем и почистимся. А тем временем твой персонал и мои ребята приведут коридор в порядок.
Три старших психиатра аккуратно прочетверенькали через кучи разбросанного двумя из них мусора в кабинет Уотли. Внешне Зак Буснер был сама гордость – чинно вышагивает, шерсть на задних лапах топорщится, словно на нем этакие тестостероновые штаны, – но внутренне именитый психиатр надрывался от боли. Передние лапы, особенно левая, горели, словно кто-то пересадил ему под кожу ящик фейерверков, а потом запустил их.
Уотли махнул секретарю, что его ни для кого нет, и троица прошествовала в дверь и устроилась в кабинете дружественной кучей. Уотли улегся на стол, свесив задние лапы, а голову примостил в ящике «Входящее», Боуэн уселась на полу у него в ногах и тонкими пальцами и еще более тонким языком принялась чистить пальцы начальника, извлекая из шерсти осколки стекла, пыль от таблеток и прочее.
– «Ххх-ххх-хиии-хиии», – захихикал Уотли, – осторожнее там, Джейн, не забывай выплевывать остатки таблеток, ты же не хочешь проспать мертвым сном до конца дня «чаппп-чаппп».
– «Грррнн» не беспокойся, мой сладенький «чуууу»!
Буснер уселся в кресло Уотли и принялся играть с разнообразными ручками и кнопками, которые меняли положение и жесткость спинки и сиденья во всех мыслимых вариантах. Когда ему это надоело, он стал нежно гладить седеющий лоб Уотли, периодически барабаня ему по морде:
– Уотли хороший, Уотли замечательный, Уотли вежливый… – а Боуэн, разумеется, барабанила примерно то же самое по его ступням.
Так продолжалось некоторое время, затем, напоследок дернув Уотли за ухо, Буснер дал знак прекратить чистку. Консультант уселся по-турецки на столешнице, а Боуэн выползла в приемную, ухнула и показала секретарю:
– «Хууууу» Марсия, принесите-ка нам историю болезни Саймона Дайкса, будьте так добры.
Пока ждали историю, никто не проронил ни жестa, ни звука, а когда папку принесли, жесты продолжили отсутствовать, а вот звуки появились: Буснер углубился в чтение переписки Дайкса и Боуэн, урча, но не показывая на своей морщинистой морде никаких эмоций. Закончив, он передал папку Уотли – тот просто грохнул ее об стол. Буснер еще глубже зарылся в кресло и пальцами задних лап принялся развязывать и завязывать свой мохеровый галстук.
– «Хууууу», – ухнул именитый психиатр, – что же, Уотли, если вы не против моего участия в этом деле, я, пожалуй, найду способ убедить Дайкса согласиться на обследования. Пока не сделаем энцефалограмму и прочее, мы не выясним, есть у него органические повреждения или нет. Аналогично, пока не добьемся возможности общаться с ним мордой к морде, мы не узнаем… как бы это показать… – Пальцы великого психиатра замерли, он изменил их наклон: – Знаете, иногда мне просто не хватает английских знаков, чтобы выразить кое-какие весьма сложные вещи, с которыми нам приходится работать…
– «Гррррннннн» понимаю, о чем вы, – вставила лапу Боуэн.
– Да, мои жесты выглядят нелепо, но я думаю: если бы наша система знаков была устроена иначе, если бы жест был не данностью, а как бы дополнением к реальности, то, возможно, мы бы умели глубже заглядывать в души обезьянам… но я отвлекся…
– «Хууууу» нет, нет.
Боуэн хотела еще – общество учителя очень ее воодушевило, как она и ожидала.
– Я отвлекся, Джейн, – съездил ей по морде Буснер, на данном этапе он не хотел публичных проявлений ученического низкопоклонства. – Так вот, нам нужно пожестикулировать с Дайксом, но он находит общество других шимпанзе невыносимым. Как насчет пожестикулировать с ним так, чтобы нас в его палате не было «хууууу»?
– Что вы имеете в виду, Буснер «хууууу»? – Уотли был положительно заинтригован.
– Как насчет установить у него видеофон «хууууу»? Может, наши морды на экране покажутся ему менее ужасными? По-моему, стоит попробовать, как вы считаете «хууууу»?
Саймон сидел в палате номер шесть. Уже семь дней сумасшествия, семь дней ужаса. Как всякий узник, он пытался вести учет дням заточения, но из-за лекарств и драк со зверьми-санитарами часто нацарапывал три черточки вместо одной. Вот и сейчас он сидел по-турецки и крутил пальцами ног. Он отправил Джейн Боуэн очередную идиотскую записку и ждал ответа. Но со стороны двери донесся вовсе не скрежет окошка для подноса с едой, а звук ключа в замке. Саймон слез с гнезда и, повернувшись мордой к стене, прочетверенькал в дальний угол. Он слышал, как шуршат по полу их отвратительные, голые лапы, и почти что чувствовал носом тошнотворный запах своих мучителей.
Они снова издавали звуки, – звуки, которые, казалось, что-то значат. Сопенье и уханье, сквозь которые отрывочно пробивалась какая-то «речь», он вроде бы даже ее понимал. Уже несколько дней он относительно нормально слышал – Боуэн снизила ему дозу диазепама – и сейчас разобрал что-то вроде «хууууянехочутебяпугатьгррррнннннн» и «хууубудьостороженгррррнннн».