— Что вы сказали? — Директор обернулся к Дориану. Похоже, тот говорил вслух — вот только многое ли из сказанного им повторяло слова Голоса?

Дориан извинился и покинул ресторан. Дома, в бывших конюшнях, стоявших неподалеку от Глочестер-роуд, он выпустил Уистана на задний дворик, пописать, и возвратился в гостиную, чтобы налить себе выпивки.

— Как все здесь темно, старомодно, — произнес Голос, — ну вылитый гребанный кабинетпожилого Слоана.

— Неправда, — огрызнулся Дориан, — это прекрасные вещи, я сам их подбирал.

— Ну да, — продолжал балабонить Голос, — но только когда это было? — сто лет назад, когда ты был еще молод. А теперь все устарело — может, твой знаменитый вкус начал тебе изменять, мм?

«Скорее всего, я просто устал, — сказал себе Дориан, — за обедом мне так хотелось послать всех к черту, а ведь каждый из этих людей блестяще проявил себя в своей области. Надо немого сбавить обороты, иначе кончится тем, что я начну, сам того не желая, ожесточаться».

Он пошел позвать со двора Уистана. Пес стоял, подрагивая, на решетке старого камина, который Дориан купил на рынке старинных вещей да так и не собрался смонтировать. Кожа, так туго обтягивала его костяк, что свет лампы, горящей над задней дверью, проливаясь под песьими лапами, высвечивал переплетение вен, как если бы бедное животное было живым витражом. Надо бы нам отломать его худые, как прутики, ноги и спалить их прямо в камине, посреди которого он стоит, — сказал Голос, и Дориан пробормотал: Это было бы совсем уж unheimlich.

— Ты даже не знаешь, что это значит, — брюзгливо ответил Голос, — не верю я, что ты так быстро освоил немецкий. Сходи лучше, посмотри в словаре, — еслион у тебя есть.

Дориан так и сделал. Стоя у письменного стола, он листал словарь, лампа изливала на тяжкий том умиротворяющий, ученый свет. Оказалось, что « unheimlich» означает «жуткий», а « unheimlichkeit» — «жуть». И это определенно unheimlich, сказал сам себе Дориан.

— Вот как? — откликнулся Голос.

— Я узнал тебя, — Дориан захлопнул словарь. — Ты голос Генри-рассказчика из этой его дурацкой книги. Я о ней месяцами не вспоминал — и о тебетоже.

И мгновенно — может быть, все дело в том, что он слегка захмелел? — Дориана охватило желание взглянуть на рукопись. Та лежала запертой в шкафу на чердаке. Дориан поднялся по лестнице, потянул дверь за ручку. Дверь была заперта. Что за чушь, — подумал Дориан. Он никогда не запирал ее, никогда.

— Возможно, в тебе присутствует нечто такое, чего ты еще не разглядел, — произнес голос Генри.

— Ничего во мне не присутствует, — Дориан снова дернул за ручку. Если это не он ее запер, так, возможно, уборщица? У нее, разумеется, были ключи от всех дверей дома — но зачем ей запирать именно эту?

— Это не уборщица, — настаивал голос Генри, — это ты. Ты сходишь с ума, Дориан.

— Ничего подобного, — хохотнул Дориан, — однако сойду, если проторчу у этой дурацкой двери всю ночь.

Он спустился в спальню, разделся. На внутренней стороне встроенного в стену платяного шкафа имелось зеркало и Дориан, совершая вечерний ритуал, оглядел себя с головы до ног. Не так уж и плохо — совсем даже не плохо. В ванной он нанес на лицо немного очистителя кожи, немного увлажнителя, с немалой сноровкой выдернул пинцетом волосок из ноздри. Потом почистил зубы специальной пастой для чувствительных десен. Спал он крепко, как будто плавно плыл по аквамариновым простыням. К утру все воспоминания о голосе стерлись, да и о рукописи он тоже забыл.

Дела, дела, дела. Поездки в гимнастический зал, где спины — широкие, узкие, белые, черные — все, как одна, склонялись и распрямлялись. Скрип уключин раздирал воздух, когда руки, мускулистые и костлявые, отводились назад, выставляя напоказ овальные пятна здорового пота. В расположенном в центре города клубе здоровья, где в час ленча всегда можно было найти Дориана, гребные машины были расставлены без какого-либо порядка, что сообщало их ухающим и ахающим арендаторам облик рабов, гребущих в никуда на галерах, которые удерживались на месте противоборствующими силами. Дориан, расположившись у своего незримого кормила, рисовал в воображении гиганта-нубийца, голого, если не считать набедренной повязки от Кевина Клайна, отбивающего тяжелыми руками хип-хоп гребного ритма на собственном тугом, как барабан, животе.

Дела, дела, дела в «Организации Грея», участие которой в кампании Новых Лейбористов, означало, что Дориан — и Уистан — обязаны были присутствовать на посвященных выработке коммуникационных стратегий нового правительства совещаниях с будущими министрами. А какая выдалась ночка после выборов! Дориан начал ее на приеме в «Виктории», а потом, когда вечер выдохся, перебрался в Уэст-Энд. Никогда много не пивший, он нашел невозможным устоять перед игристым возбуждением победы и осушал бокал за бокалом шампанского, пока один тори за другим сходили с дистанции. Дориан завершил эту ночь в компании избранных (в конце концов, то был Триумф Народа), на грандиозной попойке в Саут-Банк, аплодируя божественному Тони, сиявшему своей мегаваттной улыбкой. Затем, бесподобным лондонским майским утром, он погрузился с несколькими избранными в машину и их перевезли через реку и выдали каждому по предписанному обычаем «Юнион Джеку». После чего авангард будущего помедлил у дома на Даунинг-стрит, и помахал всем рукой, прежде чем взяться за ручку входной двери и обратиться в Высокопоставленную Особу.

Дела, дела, дела. За один только май, веб-сайт «Катодного Нарцисса» посетили 2 456 707 человек. Посетители имели возможность увидеть и оригинальную инсталляцию Бэза, и другие работы покойного художника. Сайт, созданный при финансовой поддержке «Организации Грея», содержал ссылки на журнал «Грей» и подборку фотографий, отражавших карьеру Дориана в качестве модели. Все картинки и тексты можно было скачать с него бесплатно. «„Катодный Нарцисс“ Принадлежит Всем» провозглашал девиз домашней страницы; «Скачайте Совершенство Сейчас». Дориан хотел, чтобы творение Бэза стало синонимом мужской красоты конца двадцатого века. Мужской красоты и новой, зрелой гордости гомосексуальной личности — гордости, основанной на воинствующем отождествлении себя с отверженными, с преследуемым этническим меньшинством, и все-таки гордости истинной, сопутствующей приятию ответственности, требуемой эпохой, в которую геи и лесбиянки впервые открыто претендуют на властные посты.

Дориан только радовался, когда куски «Катодного Нарцисса» пиратским образом использовались в телевизионной рекламе или поп-клипах. В первые несколько месяцев 1997 года «Катодный Нарцисс» распространился, подобно цифровому вирусу, по всему виртуальному организму культуры. Натягивая ранним утром брюки и приготовляясь к очередному деловому, деловому, деловому дню, Дориан восхищался упругим совершенством этого тела, позволившего ему проделать столь длинный путь. Конечно, думал он, проводя острой сталью по гладкому подбородку, его умеренность и аккуратность всегда составляли разительный контраст излишествам и безрассудству тех, кто находился в равном с ним положении. И тем не менее, обнаружить в тридцать шесть лет, что выглядишь ты не намного старше, чем в пору, когда Бэз делал эти записи… что ж — он улыбнулся своему отражению — для всякого простительно счесть это немножечко… жутковатым.

Дела, дела, дела — и все же, чего-то ему не хватало. Под вечер одного из воскресений, когда он пререкался с друзьями — геями и негеями — о том, кто оплатит счет греческого ресторана, стоявшего рядом с Примроуз-Хилл, эта мысль с болезненной внезапностью, с какой притолока врезается в лоб человека, осмотрительно переступающего дверной порог, внезапно пришла ему в голову. Все мы бездетны, подумал Дориан, глядя на своих шутливо ссорящихся суррогатных собратьев. Все — относительно говоря — богаты и никто не обременен какой-либо подлинной, органической ответственностью.

— Ты вел жизнь подставной личности, — произнес, возвращаясь, голос Генри.