— Почему же? — спросила Лариса со смехом, взяв меня под руку и таща по коридору в своей неподражаемой манере, такой воинственной и соблазняющей. — Твои прежние романы были настолько никудышными? Не могу поверить — нет, только не потрясающий доктор Гидеон Вулф!

— Сарказм — генетически ущербная форма юмора, Лариса, — сказал я, обняв ее за талию и крепко прижав к себе. — И что бы там ни говорили женщины про уважениек мужчинам, посвятившим себя работе, это отнюдь не значит, что они хотели бы иметь таких рядом с собой.

— Они и не должны, — откликнулась Лариса с уверенным кивком. — Нормальная женщина заслуживает куда большего, чем просто законной доли внимания.

— Как удачно, — заметил я с улыбкой, — что мне уже не вернуться назад, к прежней жизни. Выкуп, назначенный за мою голову, и все такое.

Лариса вдруг остановилась как вкопанная и повернулась ко мне с выражением неприятного удивления на лице.

— Гидеон, ты же не хочешь сказать, что действительно думал об этом.

Я пожал плечами.

— Не совсем так. Но поинтересоваться было вполне естественно.

За время нашего с ней знакомства выражение неуверенности появлялось у нее на лице довольно редко; теперь же, похоже, застыло на нем надолго.

— О, — только и сказала она, уставившись вниз, на палубу.

— Лариса? — Сбитый с толку, я погладил ее по лицу. — Я же не планировал ничего такого, мне лишь стало интересно… — Она кивнула и впервые на моей памяти промолчала. И в ее молчании было что-то невыразимо наивное и печальное, и я обнял ее и привлек к себе.

— Прости меня, — сказал я тихо.

Я должен быть умнее, сокрушенно твердил я себе, и не допускать таких дурацких промахов. Любой, прошедший то, что прошла Лариса, не позволяет себе быть настолько эмоционально уязвимым. Но будь это так, она бы гораздо спокойнее отнеслась к возможности предательства. Любой разговор, и даже простую болтовню об уходе или о расставании такие люди воспринимают как грубое бессердечие. Посему я заткнулся и продолжал держать ее в объятиях, надеясь, что это загладит мою глупость… но знал, что это не поможет.

Однако и здесь я вновь заблуждался, как это часто бывало в наших с ней отношениях.

— Все в порядке, — наконец выговорила она, тихо, но убежденно.

— Уверена? — спросил я.

— Иногда мне нравится вести себя по-детски, Гидеон, — откликнулась она, — но это не значит, что я ребенок. Я знаю, что ты не хотел меня обидеть. — Конечно, она была права; я припомнил свои недавние мысли о том, что она не похожа ни на одну из женщин, что я знал раньше, и не удержался от смешка.

Она автоматически отметила это.

— Что смешного-то, невообразимая ты свинья?

— Да есть тут один забавный момент, — спокойно ответил я. — Предположение, что это ямог бы бросить тебя.

— Верно, — сказала она, ее очаровательное самообладание вернулось к ней. — Мысль и правда абсурдная, раз уж ты об этом говоришь.

— Ладно, — сказал я, нежно ее встряхнув. — Не стоит развивать ее дальше.

Она прижалась лицом к моей груди и сказала тихо — так тихо, что я не был уверен, что это предназначалось для моих ушей:

— Ты не бросишь меня, Гидеон.

Знай я тогда, что этому эпизоду суждено стать последним в ряду благополучно завершившихся конфликтов, и знай я, каких чудовищных сложностей можно было избежать, я бы постарался растянуть его любым способом. Для начала я мог бы не обратить внимания на корабельную сирену, что принялась завывать, как обычно, очень некстати. Но, прижимая к себе Ларису я, глупец, полагал, что наши отношения не таят опасности и риска. Не в силах постичь значение этого момента, я разжал объятия. Теперь-то я понимаю, что это была одна из моих нескольких роковых ошибок; но это запоздалое понимание не облегчает мук воспоминаний.

Через несколько минут после сирены мы с Ларисой вновь шли по коридору. За углом послышались чьи-то шаги, и у ведущего в башню трапа мы лицом к лицу столкнулись со Слейтоном.

— У нас все еще нет новой «подписи», — произнес он с непонятной и нехарактерной для него дрожью в голосе. — Поздно, слишком поздно — вы-то уже их заметили? — Его слова показывали, что этот вопрос он уже задал всем членам команды. И тут же, не дождавшись ответа и ничего не объясняя, полез вверх по трапу. — Не может быть, что они все-таки построили эти штуки, — бормотал он, поднимаясь, — они же не такие идиоты!

Вслед за полковником мы забрались в башню, где он тут же направился к одной из стен и, опершись руками на прозрачный купол, вперил взгляд в окружавшую нас тьму. Я не смог найти на изогнутом горизонте стратосферы ничего вообще; у Ларисы, пристально изучавшей ту же область, результат был тот же.

— Полковник? — сказала она. — Что случилось? Вы что-то выловили на датчиках?

Слейтон кивнул, и тут же с отвращением мотнул головой.

— Птичья стая — вот что они показывают. Я бы и сам в это поверил, но какие, к черту, птицы на такой высоте?

Я подвинулся ближе к нему.

— Не могли бы вы слегка посторониться, полковник? Что это, как вы думаете, вон там такое?

Слейтон снова потряс головой.

— Смерть, доктор, вот что это такое. А самое худшее — то, что я, может, сам разработал эту смерть.

Глава 32

— Мы в Пентагоне давно носились с этой идеей, — рассказывал Слейтон, ни на миг не отрывая глаз от темного, покрытого туманом горизонта позади корабля. — Мы, видите ли, долгое время пытались разрешить проблему современных средств наблюдения. За последние пятьдесят лет выход каждой новой системы электронного обнаружения провоцировал новый виток развития технологии «стелс». А когда появились компьютеры, эта гонка пошла по нарастающей. Все крупные державы искали выход из этой ситуации, то есть новое надежное решение, но не было технологии, что сделала бы возможным такой скачок. Так было принято думать в то время. На деле же зерно будущего решения было заронено годами раньше, во время наркотической войны — "полицейской акции", как нам приказали ее называть — в Эквадоре и Колумбии. И заронили это самое зерно подразделения, которыми командовал я. — Мимолетная гордость пробежала по лицу полковника, на секунду рассеяв его мрачность. — Мы стали использовать для разведки маленькие радиоуправляемые снаряды «трутень», оборудованные множеством камер и микрофонов, и эта тактика оказалась успешной. Но мы и понятия не имели, что натолкнулись на нужное решение.

— Но какое решение? — спросила Лариса. — У этих устройство нет возможностей радара или "стелс".

— Совершенно верно, — подтвердил Слейтон, коротко улыбнувшись. — Они им не нужны, в том-то вся и прелесть. Мы все так привыкли работать с информацией электронного происхождения, что забыли про базовые инструменты, которыми наделил нас Бог — наши глаза и уши. Ими и стали наши снаряды. Когда первые эксперименты прошли успешно, мы начали улучшать их аэродинамику и уменьшать размеры аудиовизуальных устройств. Мы хотели добиться не только увеличения дальности полета, но и возможности проникать почти всюду, не поднимая тревоги. После войны слухи дошли до Пентагона, и «трутни» стали стандартом. А затем, когда десять лет назад миниатюризация основных видов оружия пошла полным ходом, выпуск вооруженных «трутней» стал неизбежен. Они управляются дистанционно и абсолютно точно сбрасывают обычный и ядерный боезапас. Так это выглядело в теории. Преимущества были очевидны, — шрам Слейтона побагровел в слабом освещении оружейной башни, а интонация снова сделалась горестной, — но очевидны были и опасности. Какой-нибудь иностранный шпион в американской лаборатории мог легко украсть не только чертежи, но и сам прототип. К счастью, конструкция оказалась просто ужасной, а ее системные проблемы выглядели неразрешимыми. Проект был закрыт еще при мне. Но, судя по всему, они его возобновили.

— А может, и нет, — сказал я. — Полковник, по всему, что мы знаем, корабль с тем же успехом мог фиксировать метеоритный дождь. Или какую-нибудь космическую пыль.