Я потираю лицо, переминаясь с ноги на ногу в оглушительной тишине. Саванна сцепила перед собой свои руки, внезапно выглядя стесненной и смущенной от того, что вывалила на меня без прикрас свою трагедию. Моргнув, я отвожу взгляд в сторону. Чувствуя до сих пор тяжесть от ее слов, засевших у меня в голове. Они рвут меня на части, ломая что-то внутри, что я считал, уже сломать невозможно.

— Срань Господня, — слова оказываются грубее, чем я предполагал, но я сержусь не на нее, я просто… злюсь. Все так запущено и неправильно. — Ты должна прекратить делать это.

— Делать что? — спрашивает она, по-прежнему сохраняя свою оборонительную позицию.

— Бить меня по голове, как обухом, правдой. Мои нежные чувства не могут с этим справиться.

Я ожидаю услышать от нее смех или хотя бы увидеть улыбку, но не получаю ничего. Она просто говорит:

— Ты сам спросил.

— Знаю, но, Боже, … В следующий раз предупреди меня прежде, чем повторить это снова.

Она ухмыляется, но ничего не произносит и по-прежнему не смотрит на меня. Саванна смотрит или на мою футболку, или на пол. Чем сводит меня с ума. Я хочу видеть эти глаза, которые выражают больше, чем она, вероятно, понимает. Я хочу знать, что происходит внутри ее прелестной головки, потому что прямо сейчас сложно ее прочесть.

Странные вещи творятся у меня в груди. Мое сердце неровно бьется, и в то же время сжимается. Я хмурюсь от этих странных ощущений, когда она, не обращая на меня внимание, говорит:

— Моя жизнь совсем не сахар, Деклан. Все хреново и ужасно.

Я-то думал, что мой старик был плохим. Он всего лишь пьяница, шатающийся по парку, по сравнению с тем, через что ей пришлось пройти.

— Ты слишком расстроишься, если я обниму тебя?

Она поднимает взор на меня, и я почти вздрагиваю от ненависти и отвращения, светящейся в этих серых стальных глазах, обращенных на меня.

— Да.

Я должно быть взираю на нее взглядом, который она ненавидит. Знаете, сочувственным. Таким, каким будет смотреть обычный человек после всего услышанного.

— Что если я попросил это для себя, не для тебя?

Ее брови поднимаются, говоря «ты издеваешься надо мной?», и я не могу сдержаться, улыбаюсь.

— Это правда. После такой жуткой истории как эта, мне необходимо утешение. Я нуждаюсь в твоей поддержке, Котенок.

Она округляет глаза, но я вижу улыбку, мелькнувшую на ее губах.

— Тебе не сбить меня с толку своим страдающим видом.

Я указываю на свою левую руку, покрытую различными образами, словами и красками.

— Не позволяй татуировкам одурачить тебя. Моя мама была очень любящей и многому научила меня. Ты не найдешь лучших объятий, чем мои.

Она смеется, а я улыбаюсь, думая, как мне нравится этот звук.

— Только никому не говори, ладно? Я должен сохранить свою репутацию.

Саванна кусает губу и ухмыляется, и часть меня умирает от этого вида. Она так чертовски красива.

— Твой секрет в безопасности, — произносит она.

Снова хватая тележку, я киваю на забытый список, торчащий из кармана.

— Ладно. Что там у нас дальше?

Она вынимает листок, просматривает его и поворачивается, чтобы осмотреть полку позади нее.

— Почему здесь все так дорого? – ворчит девушка, указывая на неприлично дорогие макароны. — Ты разве не знаешь, что неподалеку от тебя есть магазин «Остановись и купи»?

Уже темно, когда мы выходим на парковку продуктового магазина. Сентябрьский воздух все еще горячий и немного влажный, но это ненадолго. Вскоре наступит зима, и мне придется сказать «прощай» коротким шортам Саванны. Данная мысль раздражает меня, но я тут же воспрянул духом, представляя, как мы будем согреваться в холода.

Впервые за долгое время я с нетерпением жду снег в Бостоне.

Наша корзина наполнена до краев белыми полиэтиленовыми мешками, пока я толкаю тележку через стоянку. Останавливаюсь позади машины и достаю ключи из кармана. Саванна пальцами проводит по блестящему черному металлу, который плавно изгибается вверх над окном пассажирского сиденья.

— Что это за машина? — спрашивает она. — Она красивая.

Люблю женщин, которые ценят шикарные машины.

— Шевроле Импала шестьдесят седьмого, — отвечаю, открывая багажник. — Я привел его в порядок с моим дедом еще до того, как он умер.

— В самом деле? — она поднимает брови, изучая машину, и я начинаю укладывать продукты в машину. — Вы, ребята, проделали большую работу.

— Спасибо. Мы обошли множество разборок, пытаясь найти запчасти, чтобы починить ее. Это было нелегко.

Я кладу внутрь последний пакет, и Саванна откатывает тележку в сторону, пока я захлопываю багажник и открываю двери машины. Саванна садится внутрь, а я завожу машину. По привычке включаю радио, не помня, что в последний раз я слушал на диске. Громкая гитара и тяжелые басы прорываются через динамики.

— Прости, — говорю я, уменьшая громкость.

Она морщит лоб, когда пристегивается ремнем безопасности.

— Кто это?

— Атрею, — отвечаю, когда сам тянусь к ремню. (прим.: Atreyu (Атрею)— американская группа из Калифорнии, играющая метал-кор)

— Мне нравится.

Моя рука останавливается, и я смотрю на нее. Я никогда не соотносил ее с тем типом девушек, которым нравится метал.

— Это одна из самых тихих песен. Остальные гораздо более кричащие.

Я поворачиваю голову в ее сторону, наблюдая, как она слушает звуки тяжелой гитары. Потрясающее зрелище. Большинство девушек не любят такую музыку, но Саванна не вздрагивает и не корчит лицо на громкие крики и барабанные дроби, льющиеся из звуковой системы. Нет, Саванна слегка улыбается, когда песня набирает обороты. Я смотрю на ее рот, как загипнотизированный, и меня охватывает непреодолимое желание поцеловать ее.

Эта девушка загадка, я клянусь. Она никогда не реагирует так, как я ожидаю, и когда я нахожу очередной кусочек мозаики, обнаруживаю, что есть еще десять, которые нужно поставить на место. У меня нет ни малейшего шанса, так что придется принять это как должное. На самом деле, мне это нравится.

Глава 5

Саванна

— О Боже, это было потрясающе.

Глаза Деклана темнеют в блаженном, почти хмельном выражении, когда он гладит свой живот, находясь чуть ли не в коме после целой тарелки моих фетуччини Альфредо. Мне приходится закусить щеку, чтобы сдержать улыбку. Я рада, что ему нравится, как я готовлю. Это буквально единственное, что я вношу в это очень странное, одностороннее… партнерство? Дружбу? Я даже не знаю, кто мы друг другу.

— Говорила же тебе, что готовить все самостоятельно всегда лучше, — напоминаю ему, поднимаясь и хватая пустые тарелки, но Деклан забирает их у меня.

— Я возьму их.

Мои брови поднимаются в недоумении.

— Ты собираешься мыть посуду?

Обнажая свои совершенные зубы и ямочки, он отвечает:

— Если под «помыть посуду» ты подразумеваешь сложить ее в посудомоечную машину, то да. — Он кивает на диван, выглядывающий из гостиной. — Иди. Сядь. Расслабься.

Тебе не придется повторять это дважды…

Взяв пульт с журнального столика, я погружаюсь в черную кожу и включаю громадный плоский экран. Минуту спустя приходит Деклан и садится рядом со мной. Я передаю ему пульт, но он только качает головой и говорит:

— Подойдет все, что ты захочешь посмотреть.

Мои глаза возвращаются к программе передач на экране, но я чувствую на себе взгляд Деклана.

— Что?

— Ничего. Я вот думаю, что наверняка это не твоя заветная мечта работать в тренажерном зале, так чем же ты хочешь заниматься по жизни?

— Это довольно серьезный вопрос.

Он пожимает плечами, приподнимая уголки губ вверх.

— Я достаточно глубокий парень.

Я закатываю глаза, что становится чрезвычайно частым явлением рядом с этим парнем.

— Я не знаю. Я надеялась, что у меня будет время подумать над этим в течение первого года в колледже, но он накрылся.

Он сводит брови и наклоняется вперед.

— Почему?

Мои глаза возвращаются к телевизору. Я не люблю говорить об этом. Это напоминает мне, что когда-то я была близка к тому, чтобы выбраться из беспросветного, нищенского существования, которое, кажется, я обречена влачить всю свою жизнь.

— Зачем все эти расспросы?

— Просто любопытно. Тебе не нужно отвечать, если не хочется.

Что-то в его словах заставляет меня чувствовать себя плохо. Как будто я пнула щенка или что-то в этом роде. Я вздыхаю и произношу:

— Стипендия, с помощью которой я планировала оплатить колледж, как бы пропала, когда я бросила учиться. Я могла бы взять кредит, но это не имеет никакого смысла, так как у меня нет денег, чтобы погасить его, и не будет.

Я смотрю на Деклана краем глаза, но не могу разобрать выражение его лица. Готова поспорить, что мне оно не понравится.

— Клянусь Богом, что если я повернусь и увижу, что ты испытываешь ко мне жалость, то я прибью тебя.

Он смеется.

— Ладно. Свои чувства я буду держать при себе, обещаю.

— Хорошо.

— Ты рассматривала вариант стать шеф-поваром? Ты – гений на кухне.

— Спасибо. И нет, не всерьез.

— Как получилось, что ты так хороша в этом?

Я делаю длинный выдох и пожимаю плечами, насколько это возможно, прижимаясь спиной к дивану.

— Частично из-за необходимости и частично из-за желания угодить моим приемным родителям.

Когда Деклан хмурится, я продолжаю.

— Приемные родители такие же, как и обычные: некоторые замечательные, некоторые хорошие, а некоторые не занимаются воспитанием детей. Когда я была младше, я оказалась у пары выше среднего класса. На бумаге они казались совершенными: хорошая работа, прекрасный дом, красивые машины, — но они были невнимательными, жестокими. У них было еще двое приемных детей, и трое из нас были их маленькими горничными. В наши обязанности входили уборка дома, стирка белья, приготовление еды, и если мы что-то делали не так или отставали от графика, они наказывали нас. Но они делали это умно. Били там, где не будет видно. Им нравилось, как я готовлю, так что мне приходилось работать усерднее, чтобы усовершенствовать свои навыки.