Бояться? Женьку это только раззадорило. Она спокойно, удивляясь сама себе, пошла за Максом в темноту, в которой темнела деревянная конюшня. И как он только тут ориентируется так свободно?

Конюшня встретила теплым спертым воздухом и непривычным ей запахом конского пота, прогорклым и резким. Нужно сильнее раздувать ноздри, чтобы не задохнуться. Под ногами поскрипывала солома, отданные Максом кеды проваливались во что-то темное, хоть бы не в навоз! Женьке редко приходилось иметь дело с животными, вот сейчас и проверим, боится она их или нет!

-Черныш,- тихонько позвал Макс,- вставай, я привел гостью! Только не напугай ее, старик! - Он обхватил руками что-то черное в темноте, в чем смутно угадывалась голова большого коня. - Ну привет, привет! Узнал меня, да? Соскучился? - парень уткнулся коню в теплую шею, сам не понимая, почему на глаза едва не навернулись слезы. Скверно жить по написанным чужим человеком строчкам, как заводная фигурка. И не иметь собственного мнения, и своей судьбы. Иногда реально невыносимо. - Эй, ты опять за старое, конек? - Черныш повернётся, изловчится, да и лизнет своим бархатным языком Макса в лицо! И заливисто заржал, грохотнув, как ночной гром с ясного, за полчаса очистившегося неба.

Женька засмеялась. Высокий жеребец потянулся бархатной черной мордой к ней, она осторожно его погладила, конь фыркнул, тепло дыхнув ей в руку. Макс вывел его из конюшни на улицу, ветер встретил их глухим повизгиванием, как соскучившаяся собака. Пока он его седлал, Женька пробовала сосредоточиться. Получалось плохо, да и у Макса, похоже, тоже.

Странно, она вот только что читала описание этого коня в книге, а теперь почти свободно гладит его посреди алтайской ночи на незнакомой ферме! Она - пугливая, нервная, замкнутая девчонка, которая к лошадям на километр боялась подойти!

Боишься? - ехидно спрашивает Макс. Ах, он ее подкалывает?

-Нет.- назло ему отвечает Женька. - Хотя... Если надо будет сесть на этого зверя, я лучше свалюсь в обморок сейчас, на земле, чем падать с его спины метра два.

-Хотел бы я уметь читать твои мысли, Женя. - Макс вежливо и доброжелательно над ней издевается. - Тебе придется на него сесть. И вообще, ты ему понравилась. Ну не смотри на меня таким взглядом. Правда, он тебя не сбросит.

-Это запрограммировано в книге? - слабым голосом спрашивает она. - Интересно, если я расшибусь на твоем Черныше здесь, что со мной будет там, дома?

-Думаю, ты просто проснешься у себя в комнате, так что расслабься! - Макс легко запрыгивает на Черныша и хлопает его по шее. Он помогает ей вскарабкаться на черную лоснящуюся гору, которая ходит под седлом ходуном. Впервые сев на лошадь, она чувствует каждую кость на жестком хребте, и каждый хрящ впивается в тело. Черныш словно только и ждал, пока она вскарабкается на него, сразу дал жару, махнув рысью по высоченной траве, доходящей ему до брюха.

-Макс, прекрати! - кричит Женька, вцепившись мертвой хваткой в конскую гриву, отдающую давним потом.- Если я упаду, я буду являться тебе в кошмарах. Пусти своего динозавра шагом!

-Нельзя, - смеется он, разворачивая коня.- Если ехать шагом, у тебя потом будет ныть все тело. Будешь лежать с синяками. Надо сразу в галоп. Держись!

Он, не делая ни малейшего движения, бросает коня в галоп. Черт, она во весь опор несется на призрачном коне в иллюзорном мире, ветер хлещет ей в лицо, разметав волосы, кругом свежая обалденная ночь, но ей совсем не холодно, чертов конь может ее сбросить в любой момент, и при этом Женьке ужасно весело! Она вцепилась в Макса, боится руки разжать, чтобы не навернуться с высоченного коня на полной скорости. А Макс даже не пытается сопротивляться, хотя она его чуть ли не душит. И не хочется прерывать это мгновение, и возвращаться в душную общагу! И пусть голова уже тяжелеет, и завтра точно будет насморк, сегодня она уходит в отрыв!

Плотный воздух режет ее, как масло, она захлебывается им, дышать все труднее. Конь несется выше, в гору, на самый гребень перевала. Женька слышит, как грузно ухают копыта, взрывая землю, как подскакивает в седле она сама, и как жутко ноет все, что ниже пояса. И как уши закладывает на высоте. Земля словно расступается перед ними, конь хрипит, Макс слегка его замедляет, но тот застоялся. Сила прет из каждой поры, Черныш разгорячен, и рвется вперед!

С разбега он останавливается на краю обрыва, пропахав копытами борозды в земле. Женька шмякается вниз, как мешок картошки, Макс тихо смеется. Девушка падает в траву, раскинув руки, и замирает, ослепленная бездонным звездным небом. Тут здорово прохватывает ветер, Макс тащит ее к самому краю, она свешивает ноги вниз, в двухсотметровую глубину, чувствуя под собой остывшие острые камни, жесткую траву, и гранитный песок. Ночь живет и дышит там, внизу, где жужжат комары, сверчки, но она оглушена гонкой, и только ошеломленно трясет головой, словно контуженная взрывом. И прижимается к Максу, такому теплому и реальному, с которым она больше не боится темноты.

-Жень, вставай! - Аристова подскочила от неожиданности. Будильник натужно дребезжал, возвещая о насущной необходимости тащиться на пары. Нос оказался заложен, она, довольная, улыбнулась. Значит, ночная сказка оказалась реальностью. - Где тебя просквозило?

-Не знаю,- Женька засмеялась, вскочила, и убежала в коридор, прямо в пижаме, не замечая застывшую на месте Карину. За окном общаги рассыпался утренний город, заваленный снова повалившим снегом, никак не укладывавшимся в мае. Машины внизу побелели, трава пригнулась под тяжестью ледяного покрывала. А между домов деловито сновал невесть откуда взявшийся в городе здоровенный коршун. Он пролетел почти совсем рядом, только рукой дотянись! И внизу на асфальте кто-то нарисовал большого желтого котенка с белыми глазами и приписал для неизвестной «Солнышко, доброе утро!». Котенок похож на толстого кота из старого мультика про попугая Кешу. Женьке стало так тепло, словно надпись предназначалась только ей.

- И как тебе это удалось? - Лизка явно не верит в мой рассказ, набычилась, как ребенок.

-Пришлось попрактиковаться в воровстве. У них соседка - художница, взял мелки и краски, и размалевал асфальт, только и всего. - особенно, если учесть мои способности к рисованию. В последний раз в школе учебники разрисовывал морским боем.

-А как смог столько времени проторчать в ее мире?- левая бровь девчонки ползет вверх, она обожает это движение, и подолгу практикуется перед зеркалом.

-Реально не знаю,- мне остается только пожимать плечами. Мы с Лизкой сидим на койке Карины, хорошо, она не в курсе. Переписывается в соцсети с парнем, эй, Карина, Лизка читает ваши сюсюканья! Да, иначе тут была бы нехилая драка, уж поверьте. Мы и сами любим подраться, когда доведем друг друга. Непонятно, зачем наш автор заставил нас любить друг друга, и чуть не порушил хороший тандем? - Но все равно, не дольше пары часов, я засекал. Она сама неплохо себя чувствует в нашей реальности, не понимаю, почему.

-Ну, я бы так не сказала,- Лизка оглядывается на красноглазую Женьку. Та, в халате, поджав под себя правую ногу, сидит у стола на табурете, шмыгает носом и пьет парацетамол. Черт, так меня скоро заест совесть. И видеть она меня не желает, спиной чую. - Ведь ей скоро надоест с тобой играть, и что тогда сделаешь? Ты для нее - галлюцинация, она либо захочет лечиться, либо просто рискнет забыть про тебя. У нее жизнь есть, у нас нет, сам знаешь.

-Что-то ты стала больно умная,- усмехаюсь я, но самому противно. Конечно, я знаю, что это все бред, игра двух реальностей, и лучше будет оборвать встречи. - если она решит оборвать нить, я отойду в сторону, и не стану мешать. Тем более, что у нее тут имеется неплохой вариант мне на замену.

-О, любовный треугольник? - иногда по Лизке очень сильно начинает скучать пара хороших тумаков. Кто придумал, что девушек нельзя бить? Конкретно эта - источник постоянной нервотрепки.

Но мне кажется, что проходить сквозь временные стены я научился с помощью Женьки, она меня подпитывает, что ли, как-то так. Если она в комнате, я себя чувствую более материальным, более живым. Книга не отпускает надолго, рано или поздно ты должен к ней вернуться. Вернуться в красивый, но застывший мир, где ты оживаешь, по сути, только, когда кто-то о тебе читает. А она оставляет книгу открытой, чтобы я мог ее слышать и видеть.