Может быть, Майк не боялся нуждаться в ком-то, потому что его никто не предавал. Его обманула судьба. Это другое.

Много раз она спрашивала себя: если бы Стив был честным, любящим, верным и зависимым от нее и умер, сильно бы отличалась боль ее потери от того, что она испытывает сейчас? Она не могла ответить на этот вопрос, потому что ответ был таким же постыдным, как и то, что случилось с ней.

— Еще кофе? — спросил он.

— Да, пожалуйста.

«Можно даже двойной», — подумала она.

Крис отработала три шестичасовые смены в супермаркете за неделю до Дня благодарения. Майк отработал две двадцатичетырехчасовые смены. У них было много времени для работы по дому, готовки, просмотра фильмов или телепередач. Они готовили по очереди, но у Майка получалось намного лучше; она узнала, что пожарные — великолепные повара. У них было время на разговоры — обычные беседы, которые ведешь, когда один из вас подметает пол в гостиной, а другой загружает стиральную машину.

— Как дела с книгой? — поинтересовался Майк, пока она складывала одежду. — Вы разве не должны над ней работать?

— Я не знаю, как быть с Джейком — это двенадцатилетний мальчик, о котором я пишу. У него трудный год — седьмой класс.

— Тогда почему бы не поработать над ним, пока я готовлю ужин. Все равно ведь моя очередь.

Они сделали так, как он предложил. Они словно остановили время. Крис не беспокоилась о сгоревшем доме, детях или о чем-то еще. Крис хорошо спала — храп Майка успокаивал, словно это было мурлыканье кошки. Она бросала его белье к своей грязной одежде. Майк мыл ее старую «хонду», когда мыл свою машину. Он приносил домой пончики утром, когда его смена заканчивалась. Она приносила мороженое после работы.

Крис отключила мозг, она отказывалась анализировать, подавляла здравый смысл. Она была просто довольна. Собака ела носки Майка, дети проливали что-то на пол, она чувствовала теплоту и могла рассчитывать на помощь. И глаза, улыбка, случайные прикосновения создавали приятную возможность близости.

Крис знала, что последние семь лет ее жизни создали кучу проблем, которые нужно решить. Она ни в коем случае не могла позволить пустить это на самотек. Ей нужно позвонить своей тетушке Фло, ей нужно наметить новые цели и направление.

Но она ждала. Не могла позволить себе расcтроить его планы, не могла заставить себя плюнуть в лицо удаче. Действительно, если реальная жизнь не станет напоминать о себе несколько недель, почему бы и не побыть счастливой?

Ничто не могло подготовить Крис к встрече с семьей Кавано. Познакомившись с отцом Майка, она боялась встречаться с его матерью. Перспектива встретить их всех приводила ее в ужас. Но она не могла придумать причину отказаться. Она работала до двух в День благодарения, и Майк, поскольку не работал, предложил посидеть с детьми, а потом пойти на ужин и попробовать индейку среди клана Кавано.

Действительно клан. Интересно, о чем они ее спросят? Может, спросят, спала ли она с ним? Как ей сказать «нет»? Вежливо? С негодованием? Или разочарованно? Или они спросят, как долго она пробудет у него? Что ей ответить? «Послушайте, Майк добрый и щедрый, и ему нужна моя маленькая семья, чтобы пережить свое горе, а мне — его сила и дружба, так что, пожалуйста, не вмешивайтесь»? Или: «До двадцать шестого декабря»?

— Так, значит, это Крис, — произнес Кристофер Кавано, брат Майка, почти одного с ним возраста. — Рад, что вы пришли. Вы не выглядите такой уж несчастной. Все идет хорошо после большого пожара?

— Мы работаем над этим, — ответила Крис, чувствуя слабость и нервную дрожь.

— Моя жена Стейси. Стейси, это Крис. Палмер, верно? Моего партнера зовут Палмер. Расти Палмер. Вы знаете кого-нибудь с такой фамилией в Сакраменто?

Она не знала.

Кристофер Кавано работал ортодонтом. Его жена Стейси управляла его офисом. У них было трое детей, самый старший носил брекеты. Следующим был Мэтью. Жена — Максин. Трое детей четырех, шести и восьми лет. Затем Морин — иногда они называли ее Мо — и ее неирландский, некатолический муж Клайд. Морин, медсестра, была в халате, так как больницы, подобно супермаркетам и пожарным департаментам, работали и в праздники. Она казалась уменьшенной женственной версией Майка: курчавые каштановые волосы, яркие зеленые глаза и жизнерадостная широкая улыбка, характерная для всего семейства Кавано. Затем был Томми, профессор, его жена Сью и двое маленьких детей. И наконец, Маргарет, самая младшая, двадцати шести лет, художник-график, и ее муж Рик, а также ее огромный живот, свидетельствующий о том, что скоро в семье Кавано будет еще один внук, номер одиннадцать.

Десять детей. Четырнадцать взрослых. Мэтти, будучи все время на ногах, постоянно получала нагоняй от невесток за то, что так тяжело работает. Они называли ее мамой, а собственные дети звали просто Ма. Было забавно слышать, как, например, ортодонт говорит: «Ма, слушай, Ма, у нас есть пиво к этому матчу?» А дети называли ее Ба, словно возглас удивления; ничего необычного вроде бабули или просто бабушки. Все называли своего отца и дедушку Большим Майком, а более крупного Майка конечно же — Маленьким Майком.

Крис напрасно беспокоилась о том, что именно они могут спросить. Они все болтали так много, что с легкостью могли и не заметить ее присутствия, исключая тот факт, что они естественно приняли ее.

— Гравюры? — удивленно воскликнула Марджи. — Маленький Майк сказал, что они имеют отношение к Макнайтам? Не смешите меня! Он не покупал даже пепельницы! Дом обставляла я! Правда, он не пустил меня наверх. Держу пари, у него нет даже занавески для душа.

— Есть у меня занавеска, ребенок!

— Неужели? Какого цвета?

— Не важно. Тебе не обязательно знать цвет. Я не беспомощный.

— Готова поспорить, что коричневого. Или зеленого. Ну же, зеленого?

— Красного, — сообщил он.

Марджи рассмеялась, держась за свой большой живот.

— Красного? В голубой ванной?

— Выглядит хорошо. Даже здорово. Скажи ей, Крис. Ведь правда выглядит здорово?

Крис представила их всех, шестерых, рожденных в течение десяти лет: как они росли здесь, в доме с четырьмя комнатами и одной спальней, ссорились или смеялись, иногда ругались, так, как сейчас делают их дети.

Мэтти управляла ими всеми. Она устраивала их там, где, как ей казалось, им будет лучше всего. Она собирала карточный столик и усаживала за ним детей с раскрасками в конце гостиной, где ее дети — ее мужчины — смотрели игру, поэтому споры за карандаши смешивались с криками, если забивали мяч. Женщины сидели в гостиной и кухне и разговаривали о доме, детях, работе. Старшие дети играли в комнате, которая раньше была гаражом. Крис узнала, что ее переделали в комнату после того, как трое старших детей Мэтти и Большого Майка покинули дом.

Кэрри сначала испугалась. Она даже отшатнулась, но Морин увлекла ее к своим пятилетним и трехлетним детям. Скоро Кэрри уже играла и вела себя как обычный ребенок. А Кайл болтал. Кэрри некогда было разговаривать с ним, поэтому он общался с другими, забирая игрушки, а затем предлагая их другим, обговаривая свои условия. Здесь, где было так много Кавано, никто не смотрел с неодобрением на то, что делают дети, будь то милые поступки или шалости.

В маленьком доме стало жарко и так тесно, что Крис казалось, будто она в ловушке; но все же она никогда не чувствовала себя такой живой. В этой семье все говорили и постоянно дотрагивались друг до друга. Даже мужчины. Кроме, может быть, Большого Майка, который был в роли патриарха, позволяя другим подходить к нему. Дети подходили охотно и часто. «Большой Майк, открой вот это», «Большой Майк, какой это цвет?», «Большой Майк, это красный или розовый?». Они карабкались на него, о чем-то спрашивали, требовали внимания. Он казался слегка отчужденным, скучающим, но вытер нос четырем малышам собственным старым платком.

Крис, боявшаяся, что они с подозрением отнесутся к ней, увидела, как Большой Майк притянул к себе Кэрри, и поспешно отвернулась, чтобы не разрыдаться. Кэрри, смотревшая, как другие дети делятся с Большим Майком своими достижениями и неудачами, приблизилась к нему, держа в руках рисунок. Она уставилась на него. Он держал в руках газету, что казалось для него естественным, даже в кругу такой большой семьи. Словно он читал ее, спрятавшись за ней, пока они выясняли свои отношения.