Найл поставил стул с прямой спинкой у кровати и попросил разрешения закурить.

— А теперь, — ровным голосом произнес он, — что ты собиралась так срочно обсудить со мной?

Рэчел заставила себя посмотреть мужу прямо в глаза.

— Наверное, ты уже знаешь, — сказала она дрожащим голосом. — Я… я прочитала ту записку, что была послана тебе, Найл. Я вытащила обрывки из мусорной корзины, сложила их вместе и прочитала. Они… они были на туалетном столике, когда я слетела с лестницы.

— Да, я знаю. Я увидел их тогда и уничтожил. Здесь где-нибудь есть пепельница?

— Есть одна на каминной полке.

Как он может спокойно сидеть тут и думать о таких пустяках, как пепельница, когда только что прозвучало подобное признание? Ведь я же сгораю от стыда, неужели он считает меня достойной всяческого презрения?

— О, Найл, я знаю, что ты, верно, думаешь обо мне. Но неужели же ты даже не попытаешься понять? — Дрожащий голос выдавал ее.

— Ничего плохого я о тебе не думаю. Да с чего ты взяла, что я дуюсь на тебя? Честное слово, я не желаю ничего выслушивать, если ты собираешься расстраиваться.

— Расстраиваться?! — воскликнула Рэчел с истерической ноткой в голосе. — Да как же я могу не расстраиваться? Что бы ты ни думал обо мне, я не такая дрянь, чтобы…

Но он прервал ее.

— Как бы мне хотелось, чтобы ты была не так уверена в своей способности читать мои мысли, Рэчел. Если тебе уже известно мое мнение и ты чувствуешь, что вряд ли сможешь улучшить его, — тогда вообще едва ли нам стоит продолжать. Нет, выслушай меня, пожалуйста, — сказал он строго, так как она уже открыла рот, чтобы возмутиться. Затем, удивив Рэчел еще больше, он неожиданно подошел и сел рядом с ней на кровать, взяв ее горячие беспокойные руки. — В том, что произошло прошлой ночью, я виню только себя. — Он нежно погладил ее руку. — Мне следовало бы сжечь эту отвратительную записку, как только я прочитал ее. Если бы ты не увидела ее, то не была бы так расстроена и не грохнулась с лестницы. А теперь давай попытаемся забыть о том, что произошло.

— Но ведь это правда, Найл! Разве ты не понял? Это правда. Я действительно встречалась с Бреном днем…

— Да, я знаю, но не с такой целью, как это утверждалось в анонимке.

— Почему ты так уверен? Откуда тебе это известно?

Он пожал плечами.

— Как-то на днях я вернулся домой днем и увидел вас вместе. Я собирался пригласить тебя пройтись под парусом, но ты, кажется, и так неплохо проводила время, так что я поднялся к себе в комнату и занялся кое-какой бумажной работой.

— Почему же ты ничего не сказал? Разве ты не рассердился?

Губы его растянулись в улыбке, но глаза оставались холодными.

— Дорогая моя Рэчел, ведь мы живем не в средние века. Я не могу запретить тебе встречаться с подобными людьми, как бы сильно я сам ни недолюбливал их. Естественно, я ждал, что ты расскажешь о встречах с Бреном. Когда же ты этого не сделала… Ну что ж, я догадался, что ты, должно быть, подумала о скандале, который я подниму, и просто побоялась признаться во всем. — Он встал и подошел к окну, зажигая очередную сигарету. — Теперь тебе лучше?

Рэчел теребила кончик своей косы.

— Немного, — рассеянно ответила она. — Но, Найл, это проклятая записка. Кто же мог написать ее? Кто так ненавидит меня — или тебя — настолько, чтобы посылать такие отвратительные письма?

— Не знаю, но если они попытаются сделать это еще раз, полиции придется заняться сплетниками, — мрачно отозвался он. — Лично мне не верится, что записка была направлена против тебя. Думаю, это вышло случайно.

— Но совершенно очевидно, что меня собирались скомпрометировать! Ведь там меня обвинили ни больше ни меньше — в том, что я… предаю тебя, — сказала она, вспыхнув.

— Нет, думаю, что нет. — Найл опять подошел к кровати. — Предполагаю, что это была хитроумно спланированная подлость с целью выбить меня из колеи, или же рассчитывали, что и Харту тоже рикошетом достанется.

— Что ты имеешь в виду?

— Несмотря на твое высокое мнение об этом красавчике, множество людей получили бы несказанное удовольствие, узнав, что Харт потерпел сокрушительное поражение. Возможно, человек, написавший эту записку, — кем бы он ни был — рассчитывал, что я от Харта мокрого места не оставлю.

— Я опасалась, что так и будет, когда заметила, что тебя вчера вечером нет в комнате, — призналась она. — Затем увидела, что ты внизу, в бухте. За всю свою жизнь я не чувствовала такого облегчения.

— Вот как? — Вопрос был задан странным тоном. — И за кого же ты обрадовалась больше, Рэчел, — за меня или Брена?

— Почему ты спрашиваешь? Конечно же, за тебя, Найл.

— В самом деле? — чувствовалось, что он не верит. Бросив взгляд на свои часы, Найл сказал: — Я сейчас должен уходить, а тебе надо выспаться. Я пришлю Джульет, а перед сном прими лекарство. — Он вышел и не оглянулся.

Щиколотка Рэчел все еще давала о себе знать. Однако в конце следующей недели она отправилась вместе с Найлом и Джульет на венчание знакомой пары. Это были хорошо известные и самые молодые новобрачные в колонии.

Насколько Рэчел могла припомнить, ей еще никогда в жизни не приходилось присутствовать на венчании. Когда невеста вышла из собора под руку со своим мужем, Рэчел не могла не почувствовать укола сожаления, что сама она выходила замуж без всей этой «парадной сбруи», как Найл однажды отозвался об обряде.

Прием после венчания проходил в доме родителей невесты, который оказался очень современным зданием, выстроенным почти полностью из стекла и бетона и окруженным неглубоким каналом, где плавали цветущие водяные лилии. Вокруг на больших каменных плитах красовались самые невероятные образцы современной скульптуры. Джульет как-то вскользь заметила, что дом был построен по проекту знаменитого американского архитектора и является одной из достопримечательностей Бермудских островов. Но Рэчел решила, что больше всего дом походит на огромную цистерну для перевозки живой рыбы и показался ей самым уродливым домом из всех, что она видела когда-либо.

Припомнив раздел, посвященный свадебным завтракам своей книги по кулинарии, Рэчел ожидала увидеть высокий замороженный торт в центре длинного стола. Но вместо этого там оказалось два торта: один под серебряной крышкой, предназначенный для жениха, и другой под золотой крышкой — для невесты. Джульет шепнула ей, что перед тем, как ужасная эпидемия, вызванная нашествием насекомых-паразитов, уничтожила огромное количество кедров, растущих на островах, эти великолепные свадебные торты всегда бывали украшены семенами кедра, которые полагалось высаживать после приема.

Приглашенных было так много, что Рэчел заметила в толпе Брена уже только после того, как невеста удалилась к себе в комнату, чтобы переодеться в дорожное платье. Брендон стоял совсем неподалеку от нее, разговаривая с очень серьезной блондинкой, одетой в белое платье, у которого почти полностью отсутствовала спина, и шляпу, украшенную черными шелковыми розами величиной с капустный кочан. Несмотря на свой ученый вид, блондинка благожелательно улыбалась и выдавала свои истинные чувства искусным трепетом ресниц, Брен же, казалось, слегка скучал. Сегодня даже Рэчел, которой все еще не хватало умения оценивать характер людей с первого взгляда, назвала бы его молодым человеком, имеющим слишком много денег и слишком много времени.

Должно быть, он почувствовал ее пристальный взгляд, потому что повернулся и встретился с Рэчел глазами. На секунду Рэчел показалось, что он может подойти и заговорить с ней. Однако Брен только поклонился, как будто они были едва знакомы, а затем что-то сказал своей собеседнице и, словно пастух овцу, погнал ту к праздничному столу.

Самой красивой после невесты, конечно, оказалась. Надин Оакхилл. На ней было яркое платье из оранжевого шифона с потрясающей драпировкой — все женщины в платьях пастельных тонов казались рядом с ней одетыми в линялые тряпки, — а простота ее шляпы на бретонский манер из белого шелка заставляла все другие украшенные цветами шляпы выглядеть безвкусными и аляповатыми.