Пребольный шлепок по щеке, заставил Тамару вскрикнуть, она с трудом подняла ресницы и прошептала:
—Опять ты…
—Ага,— холодно подтвердил Электрон,— я. Опять.
Его смуглое лицо странно плыло, то отдаляясь и тая в розоватом тумане, то становясь четким и близким. Зеленые глаза показались Тамаре злыми и одновременно встревоженными.
Следующая пощечина ожгла щеку, и Тамара возмущенно запротестовала:
—Не смей, с ума сошел…
—Попробуй только еще раз вырубиться!
Тамара растерянно пошлепала ресницами и зачем-то спросила:
—Я?
—Нет, твой троюродный дядюшка!
В правый висок гулко стукнуло, и Тамара невольно застонала.
—Что с тобой? — прошипел Электрон.—Ну?!
—Не знаю… Голова что-то кружится… И в глазах…
—Может, скорую вызвать?
Вот это Тамаре точно не нужно. Она мгновенно вспомнила про обещанный наутро Лелькин приезд и предстоящую поездку в Крым, про ждущее ее Черное море и жаркое солнце, черешню, клубнику и первые персики, и почти выкрикнула:
—Нет!
—Тогда подожди. Я к Наталье постучу. Она, кажется, не спит.
—З…зачем?
—Она медсестра. На скорой работает. Я сейчас.
—Но…
—Сейчас!
Дальнейшее потом вспоминалась Тамаре короткими эпизодами. Рваными картинками. И рваными репликами. Которые никак не хотели складываться в целое.
—Что с ней?
—Скорую!
—Не мешайте.
—Пульс… Нужно проверить пульс…
—Давление. Я уверена. Софи, у вас должен быть аппарат! Несите же!
—Да не скули ты!
—Умрет, умрет, ой, мамочки, умрет…
—Заткнитесь же!
—Так… Пятьдесят пять на тридцать пять…
—Это много или мало?
—Мало. При таком давлении в кому впадают. Не понимаю.
—Странно, вечером она чувствовала себя нормально.
—О, Боже-боже…
—Не мешайте, я сделаю укол.
—А… а где Вера Антоновна?
—Спит, наверное.
—Спит?! Но мы же такой шум подняли!
—Она обычно пьет снотворное и спит крепко.
—И Динка спит.
—Ну, это ребенок, понятно.
—Она не умрет, да? Не умрет?! Скажите же кто-нибудь!
—Нет, не умрет. Раз пришла в сознание.
—Ой, мамочки…
—Так, теперь нужно уложить ее в постель.
—Думаете…
—Все обойдется. Вообще-то странный всплеск. Не понимаю. Будто таблеток наглоталась. Того же клофелина.
—Каких таблеток?!
—Полно препаратов, понижающих давление.
—Что за глупости!
—Ой-е-ей…
—Отойдите, вы мне мешаете ее поднять.
Чужие лица то появлялись, то исчезали. Электрическая лампочка в светильнике то вспыхивала сверхновой, то тускло тлела, едва различимая сквозь вязкий туман.
Тамаре было так плохо, что она не почувствовала укола. Зато руки Электрона узнала сразу же. И поняла, что именно он понес ее в комнату. Именно он уложил в постель.
Тамара не видела Электрона, так как уже проваливалась в тяжелый, спасительный сон. Просто знала — он.
Стараясь приостановить падение в мягкую и вязкую тьму, Тамара заставляла себя бессмысленно таращить глаза. Хотела вспомнить, как оказалась в чужой комнате, почему ей вдруг стало так плохо. И не могла выбросить из головы чужую чашку чая. Вернее, стакан. С малиновым вареньем и едва заметным привкусом незнакомых трав.
Зачем, зачем она его взяла?!
Тамара цеплялась слабыми пальцами за тонкую ткань рубашки Электрона, но видела перед собой то качнувшуюся от внезапного взрыва ванную, то упавшую совсем рядом тяжелую мясорубку, то накрытый тонким фарфоровым блюдцем стакан с чаем…
Злясь на себя, Тамара едва слышно прошептала:
—Думать пытаюсь
И страшно мне.
Мысли — круги на воде
От упавшего камня.
Никак не собрать!
—Ты что-то сказала?—обеспокоено спросил Электрон, склоняясь над Тамарой.
—Не я, Лелька.
—Лелька?
—Ага.
И уже проваливаясь в сон, Тамара пролепетала:
—Она пишет танка, я тебе говорила. А я читаю… Знаешь, ненавижу танка!
ГЛАВА 8
Ночью Тамара просыпалась дважды. Первый раз, когда Наталья с ледяным, равнодушным лицом делала ей уколы. И почти сразу же провалилась в сон, успев подумать, что рука у Натальи удивительно легкая.
Второй раз Тамара проснулась от оглушительного грома. Испуганно открыла глаза и зажмурилась, до того яркими показались молнии за окном. И близкими.
Она даже вскрикнула. И едва снова не вскрикнула, услышав встревоженное:
—Тебе плохо?
Только сейчас Тамара заметила стоящее вплотную к кровати кресло и Электрона в нем. Его лицо в свете очередной молнии смотрелось чеканным, зеленые глаза странно светились и отливали серебром.
Тамара оглянулась: рядом безмятежно посапывала племянница. Тамара дотронулась до мягких пепельных кудряшек, до нежной шелковистой щечки и невольно усмехнулась — ей никогда не забыть эту поездку в Питер! Она как в комедию абсурда попала. Все нереально, дико, непонятно и хочется поскорее проснуться. Только как?!
Тамара еще раз коснулась спящей Динки, затем обернулась к Электрону и недоверчиво спросила:
—Ты что здесь делаешь?
—Примус починяю, не ясно, что ли? — угрюмо буркнула неожиданная сиделка.
—Эрудицией хвастаешь? Мол, «Мастера и Маргариту» читал? — ядовито поинтересовалась Тамара.
—Ага. Учти, я и «Каштанку» Чехова осилил. В третьем классе, кажется. И еще — «Муму». Обожал, знаешь ли, «Муму».
—Рыдал?
—А как же. До сих пор слезы не просохли.
Проснувшийся Крыс засуетился и полез к хозяйке. Ловко подсунул плоскую голову под Тамарину ладонь и блаженно зажмурился, когда девушка машинально начала почесывать за рваным ухом.
—Все смеешься, — раздраженно пробормотала Тамара, настороженно всматриваясь в будто отлитое из бронзы лицо.
—Как бы я посмел, — устало запротестовал Электрон.
—Ты… ты… — нужных слов Тамара так и не подобрала, лишь беспомощно махнула рукой.
Они помолчали. Тишину ночной квартиры нарушало лишь сладостное сопение бультерьера. Где-то в комнатах пробили часы.
Электрон вздрогнул и спросил:
—Ты действительно таблеток наглоталась?
Тамара изумленно моргнула. Электрон неловко пояснил:
—Наталья сказала — слишком низкое давление. Похоже, приняла что-то типа клофелина.
—Ч-чего?
—Клофелина. Его пьют при повышенном давлении.
—Никогда не слышала.
—Но хоть что-нибудь ты принимала?
Тамара отрицательно качнула головой. Электрон задумчиво протянул:
—И все же… Не нравится мне…
Что ему не нравится, Тамара так и не услышала, заснула. Но и проваливаясь в сон, успела улыбнуться. Ей вдруг вспомнилось, что утром приедет старшая сестра. Приедет, привычно все поставит с ног на голову, и Электрон думать забудет о своих завиральных идеях.
Снилась Тамаре всякая чепуха. Например, выстроившийся под окном Софьи Ильиничны батальон нищих. Стояли они бесконечной цепочкой, и каждый старик держал одной рукой за шиворот грязного тощего мальчонку, а вторую протягивал к окну за подаянием. Тамара послушно подавала страдальцу душистый, испеченный Верой Антоновной пирожок, и бормотала:
—Следующий!
Шеренга нищих смотрелась нескончаемой. Мальчишки все как один поражали худобой и хитрыми, совсем не детскими глазами. Эмалированная голубая кастрюля, услужливо притащенная Динкой из кухни, казалась бездонной. Уворованные пирожки жгли ладони. В голове билась одна-единственная мысль: «Только бы Вера Антоновна не увидела».
Разбудил Тамару чей-то возмущенный вопль:
—Ничего себе — два голубка!
Голос показался знакомым, скажем так — неприятно знакомым, и Тамара задышала ровнее: она явно спала. Машки Епифанцевой, Лелькиной недавней подруги, хулиганки и авантюристки, здесь никак не могло быть, это просто очередной кошмар.
Кстати, тот, первый, со старцами и беспризорниками, безобиднее. Неплохо бы к нему вернуться.
—Не два, четыре, смотри внимательнее.
На этот раз голос удивительно походил на Лелькин, и Тамара обеспокоено сжала кулаки: она ни за что не станет просыпаться!