Линдсей встала и пошла к двери.

— Я с ним поговорю.

Стефан тоже поднялся.

— Мне лучше уехать.

— Подожди. — Линдсей обернулась к нему. — Побудь еще немного.

Он не был уверен, что правильно угадал напряжение за простой фразой.

— Ты уверена?

— Поступай как хочешь. Если ты торопишься, то уезжай, я не хочу тебя задерживать.

— Я не тороплюсь.

— Тогда я приготовлю кофе. Садись и расслабься.

Он снова уселся на качели. На лестнице послышался стук каблучков Мэнди, затем до него донесся приглушенный мягкий звук голосов на верхнем этаже. Ему казалось, что это опять его дом, что Линдсей укладывает детей спать и что скоро он поднимется наверх, в спальню, и она будет в его объятиях.

Она вспомнила ту ночь, когда они встретились. Что вызвало эти воспоминания? Когда она попросила его о разводе, он предполагал, что она вычеркнет из памяти воспоминания о тех радостных мгновениях, которые были у них раньше. Так ли это было на самом деле? В первые шесть месяцев после развода он не мог даже оставаться с ней в одной комнате. Ему было трудно пережить эту боль. А воспоминания? Он старался хранить их тщательно спрятанными в глубинах сознания. Он отгонял эти воспоминания, с головой уйдя в работу. Он не был уверен, что даже сейчас воспоминания будут менее болезненными. А как же Линдсей? Она плакала, он был уверен в этом. Сколько же еще она сможет вынести и не сломаться?

Качели под ним мерно покачивались. Ему хотелось бы не вспоминать о других качелях. Она права: они редко качались на качелях в их первом доме, он был всегда слишком занят. Но были и другие качели.

Качели в доме Паттерсона. Он ясно вспомнил одну ночь вскоре после того, как они с Линдсей встретились. Ему было двадцать четыре года, и он был настолько очарован ею, что не мог думать ни о чем другом. Он пытался отогнать эти воспоминания, но они были настойчивыми, и их невозможно было изгнать из памяти. Именно с этим Линдсей столкнулась на пляже? Неужели это судьба, рок и они навсегда связаны воспоминаниями о своем прошлом?

Он подумал о дисциплине и самосохранении. Но в конце концов, под звуки голосов Линдсей и детей, перестал сопротивляться. И начал вспоминать.

— Я рада, что наконец-то мы сможем пообедать одни без твоих друзей. Паттерсон был очень мил, что разрешил тебе пользоваться квартирой в свое отсутствие.

— Кто-то же должен кормить его рыбок. — Стефан смотрел, как Линдсей медленно обходит однокомнатную квартиру его лучшего друга, трогая вещи просто ради чувственного удовольствия.

Там было на что посмотреть. Чего только не натаскал в дом эксцентричный Паттерсон! На каждой горизонтальной поверхности в комнате располагались пепельницы — все из разных штатов, хотя Паттерсон был яростным противником курения. Все стены были оклеены различными предметами повседневного обихода. На одной теснилось множество этикеток химчисток, на другой — использованные чеки. На полке в углу стояли фигурки танцоров хула. Противоположный угол был занят чучелом пеликана, покрытым, как татуировкой, фальшивыми бриллиантами. И из уважения к наступающему Рождеству голова его была украшена праздничной пластиковой звездой.

Паттерсон собирался стать психиатром.

— Эта квартира может свести с ума! Ты не находишь? — Линдсей резко повернулась и обняла Стефана.

Он любил чувствовать гибкое тело Линдсей возле себя. Держа ее в объятиях, он как бы обнимал саму музыку, сам свет. Когда он держал ее в своих объятиях, он забывал обо всем на свете.

— Это место ненормальное. Паттерсон и сам сумасшедший.

— Ты ведь с ним даже незнакома!

— Это разве моя вина? — Она оттолкнула Стефана, чтобы заглянуть ему в глаза. — Ты не знакомишь меня со своими друзьями. Ты меня стыдишься?

— Стыжусь тебя?

— А разве нет?

— Смеешься? Я просто не хочу ни с кем тебя делить, вот и все. Мне уже и так трудно удерживать своих соседей по комнате. Если я познакомлю тебя со своими друзьями, то могу больше не увидеть.

— На самом деле? А почему? Тебе кажется, что тебя так легко заменить? — поддразнивала она его.

Он знал, кем он был на самом деле. Целеустремленный, одержимый, фанатичный искатель правды. И в то же время знал, кем он не был… Чутким, импульсивным, непосредственным. Все это было задушено в нем еще в детстве, и он редко сожалел об этом, разве что в такие вот моменты, когда ему хотелось стать всем для этой женщины.

— Мне не хотелось бы тебя отпугнуть.

— Почему ты думаешь, что ты так мало для меня значишь?

Он не мог понять, как получилось, что их отношения приобрели такой серьезный характер. Они встречались всего два месяца, и только когда оба были свободны. Его разум говорил, что отношения должны развиваться медленно, что в период знакомства необходимо тщательно взвесить все мелочи, которые могли привести либо к счастливой совместной жизни, либо разрушить ее. Но все его существо противилось этому, оно приказывало ему обнять эту женщину и никогда не отпускать.

— Ну? — спросил он.

Она подбоченилась.

— Ну, что?

— Я тебе нравлюсь?

— А ты сам не видишь?

— Может быть, мне надо убедиться. А как?

Он наслаждался радостью, светившейся в ее улыбке.

— Давай посмотрим. Мой пульс ускоряется.

— Разве? — Взяв ее за руку, он дотронулся указательным пальцем до запястья. — Мне не с чем сравнивать.

— Когда мы вместе, у меня поднимается температура!

— Твои щеки покраснели.

— Я встречаюсь с тобой, когда только ты захочешь.

— Но ты отказалась встретиться со мной на прошлой неделе в пятницу.

— Но я договорилась еще до того, как ты позвонил.

— У тебя была встреча!

— Я всю ночь переживала, что не с тобой.

Он коснулся ее щеки. Она больше не улыбалась.

— Моя температура растет, и пульс учащается, и я думаю о тебе, когда не должен этого делать.

— Стефан! — Линдсей обхватила его лицо ладонями. Всей кожей он ощущал прикосновение каждого пальца. — Боюсь, наши чувства совпадают.

Он засмеялся. Звук шел откуда-то из глубины существа, из той скрытой тюрьмы, где хранились его улыбки. Поцеловал сначала одну ладошку, потом другую. И отчетливо понял, что если он немедленно не уйдет из этой комнаты, в углу которой виднелась большая заманчивая двуспальная кровать, то овладеет ею прямо сейчас.

— Хочешь, покажу тебе качели! — Он взял ее за руку и повел из комнаты. Затем открыл дверь — тайное убежище Паттерсона.

Она захлопала в ладоши.

— Кто бы мог подумать!

Качели свисали с потолка маленькой застекленной веранды. Лунный свет проникал в нее сквозь густую листву вечнозеленых растений. Квартира находилась в старом доме в колониальном стиле, и застекленная веранда в большой степени являлась частью этого стиля.

— Не могу поверить, она отапливается! — сказала Линдсей.

— Он выращивает цветы.

— Судя по всему, это же оранжерея!

— Бегонии. Но они у него не цветут.

Линдсей не обратила внимания на цветы, занимавшие все помещение. Она подбежала к качелям и плюхнулась на них.

— Стефан! Как прекрасно! Иди сюда, посиди со мной!

Он присоединился к ней. Качели были достаточно велики, они могли уместиться вдвоем. Он чувствовал прикосновение ее бедра, ее груди к своей руке, когда она положила голову на его плечо. Его переполняли самые сильные чувства, когда-либо испытанные им. С невероятной быстротой он терял контроль над собой.

Почувствовав, как она прижалась к нему, он повернулся. Казалось, его тело принадлежит другому человеку. Оно отказывалось подчиняться его приказам.

— Линд…сей! — Он медленно, раздельно произнес ее имя. В нем звучало предупреждение.

— Сте…фан! — Улыбнувшись, она притянула его голову к себе.

Она была огнем, музыкой, светом. Ее губы искали его губы, словно она боялась потерять что-то новое, что-то еще более прекрасное. Он прижал ее к себе, стремясь получить все сразу, поняв ее желание идти до конца. Она была сама жизнь, и он хотел ее.