Она шевелилась, прижимаясь к его груди; его охватил огонь, стоило ему коснуться ее мягкой груди. Она засмеялась низким гортанным смехом, когда он попытался сжать ее еще сильнее. Ее губы целовали его ухо, подбородок, впадинку на шее, она двигалась вместе с ним, обволакивая его, чувственная, податливая, страстная…

В ту же минуту его руки скользнули под свитер, наслаждаясь теплотой и шелковистостью ее кожи. Их тела растворялись друг в друге. Его пальцы чувствовали огонь, пожиравший ее, и дрожь пронизывала его с головы до пят. То, что страсть может быть такой сильной, настолько непосредственной, оказалось для него неожиданностью. Она не была первой женщиной, которую он обнимал, она не была его первой женщиной. Но в этот момент он понял, что можно по-другому отнестись к слову «первый» и что в самом важном она всегда будет единственной в его жизни.

У нее не было ничего под свитером, кроме тоненькой шелковой рубашки. Ее грудь жаждала прикосновений. Она застонала, когда властные руки коснулись ее. Медленно-медленно, получая огромное удовольствие от мысли, что он может доставить ей радость, Стефан принялся ласкать ее тело. Он стал изучать все изгибы и впадинки ее груди. Она продолжала целовать его, шепча какие-то бессвязные слова. Он ласкал твердеющие вершинки грудей, ложбинку, их разделявшую, чувствовал ускорившийся стук ее сердца. Каждая ласка и каждое прикосновение были сладостной пыткой.

Она слегка отодвинулась и сняла свитер. Стефан позволил ей это сделать и почувствовал новую волну непреодолимого желания. Затем в мерцающем лунном свете он увидел жемчужный блеск ее нагого тела и понял, что рубашки тоже нет…

Она была прекрасна, такая совершенная, такая светящаяся. На мгновение мелькнула мысль: хорошо бы остановилось время, он хотел сохранить этот миг навсегда. Затем неистовое желание овладело им, и он наклонил голову, чтобы ощутить то, что она так бескорыстно ему предлагала.

Он познавал ее на вкус. Она была теплой, прозрачной, женщиной до кончиков ногтей. Он слышал ее шепот, чувствовал, как она выгнулась навстречу ему. Грудь у нее была небольшая, великолепной формы, и он ласкал каждую языком, делая круги вокруг сосков. Она вздохнула и выгнулась дугой, предлагая ему еще большую свободу. Он обхватил сосок губами и принялся нежно его покусывать. Она прошептала что-то, в ее шепоте слышался призыв к новым ласкам. Он приподнял край ее юбки, и его руки заскользили по бедрам, пока не достигли самого сокровенного, продолжая поглаживать ее сквозь тонкую ткань трусиков.

Она опять изогнулась, и он сразу не понял ничего. Она сжалась и вскрикнула, затем крик повторился. В конце концов он все понял.

Он крепко прижал ее к себе, ее продолжала сотрясать дрожь разрядки. Кровь стучала у него в висках. Он смог довести ее до таких высот! Он знал, как охотно она отзывалась на его ласку, как удивительно сексуальна, но никогда и не надеялся, что он может так ее возбудить.

Он прошептал ее имя. Ее руки сомкнулись вокруг него, затем он почувствовал, что она стягивает с него свитер. Все его эмоции были обострены до предела. Закрыв глаза, он чувствовал, как она расстегивает пуговицы на его рубашке. Затем ощутил ее руки на своей груди.

— Твоя очередь, — мягко прошептала она. Ее слова отозвались где-то глубоко в нем. Он был уже настолько возбужден, что не помнил, случалось ли такое прежде, а она даже еще и не дотронулась до него.

— Еще нет.

— Ты не знал? — спросила она. — Ты и не знал, что ты со мной делаешь?

Он не мог, не знал, как ответить. Ее губы блуждали по его груди. Он знал, что никто их увидеть не может, что темнота и зелень скрывают их. Но чувствовал себя полностью открытым этой женщине, всему миру. Он обманывал сам себя, считая, что может управлять своими эмоциями. А сейчас исчезли все его мысли.

Легким движением руки она расстегнула ему джинсы. Ее рука, грациозная, многообещающая, опустилась на него. Сквозь ткань он ощущал жар ее пальцев и застонал.

— Хорошо. Ты должен хотеть меня так же, как я хотела тебя.

Он задержал ее и снова поцеловал. Ее губы были мягкие и уступчивые. Они становились все мягче, по мере того как длился поцелуй. Но ее руки не останавливались. Они легко скользнули под ткань трусиков и начали свою эротическую игру. Огонь пробежал по его жилам. Как он может так хотеть ее, как может умирать от желания?

Она оторвалась от его губ и стала покрывать поцелуями дорогое лицо и шею. Медленно, в то время как рука двигалась все быстрее. Ее губы коснулись соска, зубы принялись его покусывать. Она рассмеялась, и он почувствовал, что смех вызвал новый взрыв желания.

Он изогнулся, как она прежде. Затем прокричал ее имя. Ее рука замедлила свои движения, затем остановилась.

— Твой кофе. — Линдсей стояла перед Стефаном, протягивая ему чашку с его именем.

Он взял ее и удивился, что у него не дрожат руки. Он был настолько захвачен своими воспоминаниями, что на мгновение светлячки показались ему снежинками.

— Можно измерить наши отношения по чашкам кофе. — Он подвинулся, освобождая ей место.

Она примостилась рядом.

— Нам не полагается иметь никаких отношений.

— У нас двое детей.

— Они не переставая болтают о Конге. Они счастливы, что ты его привез.

— У нас был прекрасный вечер.

— Да? Я рада. Ты им нужен.

Интересно, а ей он еще нужен? Есть ли теперь другие мужчины в ее жизни, которые заняли его место? Он не знал, какое место занимал в ее жизни, но был уверен, что существует множество мужчин, которые бы этого хотели.

Они никогда не говорили об этих безымянных, безликих существах, хотя эти мысли и преследовали его. Она не была больше его женой и имела полное право на такие взаимоотношения, но одна мысль, что ее обнимают чужие руки, приводила его в бешенство. И никакой развод не мог этого изменить. Она оставалась в его душе, и никакие адвокаты, законы и судьи не могли этого изменить.

— Ты когда-нибудь думал о новой семье?

Он решил, что она угадала его мысль.

— А ты?

— Ты всегда отвечаешь вопросом на вопрос. Как будто простой ответ — целая проблема для тебя.

— Ты не всегда меня за это упрекала!

— Нет. Это пришло позже. Когда я почувствовала себя несчастной.

Он поставил чашку на пол террасы.

— Я должен идти.

Она накрыла ладонью его руки.

— Нет, останься. Извини, Стефан. Мне кажется, нам надо научиться быть в разводе.

— Я не собираюсь жениться. — Он сел, оставив кофе на полу. Ему и так будет трудно заснуть.

— Почему?

— Ты удивлена?

Она сомневалась, стоит ли продолжать. Она не знала, чем закончится разговор, и боялась чего-то. Она была слишком уязвима сегодня вечером, и, по-видимому, Стефан тоже. Слезы подступали к глазам. Во второй раз за сегодняшний вечер. Она с трудом проглотила комок, подступивший к горлу.

— Наши друзья любят рассказывать мне, как много женщин теперь в твоей жизни, — сказала она, удерживаясь от слез.

— Какие друзья?

— Это неважно.

— Важно. Почему кто-то может быть так преднамеренно жесток?

— Жесток? Да нет же. Мы разведены. Мне кажется, они думают, что мне интересно.

— Это жестоко.

Она вздохнула.

— У тебя, конечно, есть право на личную жизнь так же, как и у меня. Я просто не ожидала, что это мне будет небезразлично.

— Не ожидала?

— Мне кажется, я никогда об этом не думала. Все было настолько больно, и я не думала, что эта боль будет продолжаться.

— Почему ты сейчас об этом вспомнила?

— Не знаю. Наверное, ты прав. Может, я действительно схожу с ума.

— Я никогда этого не говорил. — Он повернулся к ней. — Я никогда даже не думал об этом.

— Я вижу огни в небе, где их вовсе нет. Вдруг я начинаю верить в НЛО, чего раньше со мной не было. Я лью слезы по малейшему поводу. — Она опять проглотила слезы. — Я задаю себе вопросы, которые меня не должны касаться.

— В моей жизни нет других женщин. Я хожу с коллегами туда, где мне необходимо бывать. Я пытался дважды назначать свидания, но они закончились полным фиаско. Я пытался представить этих женщин в своей постели, и это было ужасно.