— Подбирайте себе быстренько обмундирование, — велел он им тоном, не допускающим возражений. — А то скоро Тоська вернется, хай подымет.

— Чудная она у вас, — повертел головой Фред, нацелившись взглядом на желтые ботинки.

— Кто? Тоська?

— Ага.

— Послушная, что охотничья собака, только придурковатая. Разве теперь нормальную домработницу найдешь? Одна шваль идет в домработницы, все нормальные на заводах работают.

Фред догадался, что Кесарь так убежденно высказывает не собственные рассуждения. Ведь у Квачей дома тоже не раз говорилось об этом.

Вскоре они экипировались так, что хоть на Северный полюс. Кесарь каждому дал вещевой мешок — у Кир-Кириковичей их было немало. И хотя рыбу ловить ни разу не выезжали, но рыболовные снасти и разные другие причиндалы имели в достатке.

Тося еще не вернулась, а ребята уже очистили буфет. Все через несколько минут оказалось в бездонных мешках путешественников.

И чего только не назапасала Кесарева мамаша в своих шкафах! И разных круп, и консервов, и мешочков с сахаром, и макарон, и сладостей. Даже перец с лавровым листом не оставили без внимания.

— Рыбы наловим — ухи наварим. А что за уха без перца?

Фред был парнем предусмотрительным. И Миколка успокоился. С такими спутниками не пропадешь. До Курильских островов как-нибудь доберется. Тем более, если прикинуть на глаз по карте, это не так уж и далеко. Немного одним морем, немного другим, потом океаном, еще одним океаном — не успеешь и оглянуться, как на Курилах очутишься.

А там — папа... Миколке больше ничего и не нужно.

Когда Миколка и Фред были нагружены, как вьючные лошади, Кесарь поспешно выпроводил их из дому:

— Ждите меня на улице. Да смотрите Тоське на глаза не попадайтесь.

Сам, подождав Тосю и уложив в рюкзак все, что она принесла, на прощанье сказал ей:

— Если нашли позвонят, скажешь, что я на практике. В колхозе. На прорыв, скажешь, послали.

— Хорошо. Все скажу, ежели не забуду, — пообещала Тося.

Спустя несколько минут Кесарь, вооруженный новеньким спиннингом, появился на улице. Бодрый, неузнаваемый. Человек действия. Человек подвига.

Он четким шагом подошел к товарищам:

— Ну-с, колумбы двадцатого века! Выше головы, путешественники! Вперед, орлы, без страха и сомнения!

Так началось это необычное путешествие.

Миколка шел позади, пугливо озираясь. Ему казалось, что вот-вот откуда-нибудь из-за угла выбегут директорша школы, мама или бабушка и на всю улицу закричат:

— Ловите его! Держите его!..

Но никто его не ловил и никто не задерживал. Встречные пешеходы будто не замечали трех юных рыболовов, отягощенных вещевыми мешками и увешанных разными путевыми принадлежностями. Чего только у них не было! Кесарь оказался человеком предусмотрительным. Верно, что бы они с Фредом делали, если б не он? Только одно путешествие было у них в головах, а с чем путешествовать?.. А Кесарь, этот сразу дело поставил на крепкие ноги. У них и деньги, и продовольствие, и посуда, и рыболовные снасти, и спички, и ножи, и ножички есть — словом, все, что может понадобиться путешественнику.

Кесарь с независимым видом уверенно шагал по городу. Одетый в теплую темно-синюю вельветовую куртку и такой же, немного великоватый, берет, закрывший ему половину лба, он строго прищуренными глазами взирал на окружающий мир, будто навсегда прощаясь с родным городом. Выглядел он значительно старше своего возраста, совсем взрослым. Фред Квач рядом с ним казался желторотым птенцом: одежда с чужого плеча болталась на нем, как на огородном пугале, и он, заметно горбясь под тяжестью вермишелей и круп, испуганно моргал глазами на встречных, тоже боясь встречи с матерью. Миколка чувствовал, что он выглядел смешнее всех — и одежда на нем как-то смешно сидела и рост подводил.

Кесарь был парнем опытным. Он их не повел пешком за город, не полез в набитый битком автобус. Подойдя к ближайшей остановке такси, он с независимым видом занял очередь. За ним стали, словно привязанные, спутники. Очередь была небольшой, машины подъезжали одна за другой, как пчелы к улью, и вскоре перед ними гостеприимно раскрылась расписанная шашками дверца.

Только теперь Курило почувствовал себя в безопасности. Настроение его сразу подпрыгнуло на двадцать градусов, как ртуть в термометре, если его вдруг выставить на солнце. Одно, что тут его не увидят ни Маричка, ни мама, ни бабушка, а другое — он, словно какая важная персона едет в комфортабельной «волге».

Кесарь тоном взрослого бросил водителю:

— За город.

И велел ехать дорогой, проходившей у самого Днепра.

Город прощально склонял над их головами свечи отцветающих каштанов, приветливо улыбался рядами широко раскрытых окон; в кабину вместе со смрадом бензинового перегара проникали нежные запахи акаций, прохожие предусмотрительно уступали машине дорогу, будто знали, в какое опасное и рискованное путешествие отправились ее пассажиры.

У Миколки заныло в груди. Он любил родной город, считал его своим просторным огромным домом. Все здесь для него: кино, цирк, стадион, зоопарк, лотки с мороженым, магазины с конфетами. И сейчас все это он должен оставить, быть может, навсегда. Он отправлялся в необъятный, неведомый мир. Совсем неожиданно... Людская неправда выжила его из родного города.

При воспоминании об обиде, которую ему сегодня нанесли в школе, у Миколки невольно сжимались зубы. Можно ли дольше жить в таком окружении? Разве не следовало, бросив все, бежать из родного дома?

Родной дом! Две небольшие комнаты в новом четырехэтажном здании. Только теперь строят такие дома. Они, с Миколкиной точки зрения, очень уютны и удобны. Его возмущало, когда мать при всяком удобном случае нещадно критиковала архитекторов: и потолки низкие, и планировка неудобная. И это не удивляло: разве мать была когда-нибудь чем другим довольна, кроме как собой?! Даже бабушке и той нравилась их квартира. «У нас столя совсем над головой, — говорила она, — да ведь живем, не помираем».

А теперь Миколка должен забыть про эти две комнаты с низкими потолками. Забыть про стол и стул, на которых он столько лет подряд готовил уроки, забыть про недоделанный карманный радиоприемник. И те медяки и сребреники, что годами опускались в голову толстой глиняной кошки, минуют его руки, хотя предназначались именно ему, на именинный подарок.

Он настойчиво гнал от себя эти воспоминания, а они бежали рядом с машиной, не отставали.

Фреда, должно быть, не слишком удручало расставание с домом. Взгляд его не отрывался от счетчика. Поначалу заинтересовала сама механика — как передвигаются цифры, как растет сумма. Пока ехали городом, она была небольшой, но когда выбрались за город — сказочно возросла. Фред даже испугался. Он всегда спокойно смотрел, как другие тратили деньги, но сегодня куда делось его равнодушие? Хотя в общую кассу он внес всего какие-то копейки, но те деньги, что вложил в нее Кесарь, теперь твердо считал своими. Потому и тревожился. Ведь эдак вся пачка, что лежала в кармане Кир-Кириковича, могла через час-другой прокрутиться на таинственном колесике счетчика. Чего доброго, еще и не хватит. И водитель тогда вместо речной пристани высадит их где-нибудь в милиции, как говорится, живых и тепленьких отдаст в руки тех, кто давным-давно уже разыскивает их.

Беспокойно задвигавшись на скрипучем сиденье, Фред с тревогой в глазах посмотрел на Миколку и, заговорщицки подмигнув ему, шепнул на ухо:

— Лучше на попутную пересесть...

Миколка не сообразил, что беспокоило Фреда. Зачем на попутную, когда эта несется так быстро — только телеграфные столбы мелькают, город давно позади, уже дачные домики с садами пошли.

Тогда Фред обратился к Кесарю:

— Может остановимся? Сколько можно так ехать?

Кесарь лениво бросил взгляд на циферблат счетчика.

Видимо, цифра в крошечном белом окошечке вернула и его от дорожных размышлений к действительности. Он сказал шоферу: