– Она больна?

– Да.

– Не хочу никакой отравы. Только не здесь. Или не будешь давать ей ее, или уходи. Не хочу даже золота.

Габриэль внимательно посмотрел в ее морщинистое лицо и кивнул:

– Хорошо. Принесите, пожалуйста, воды.

Сеньора зашаркала прочь по коридору и исчезла из виду, после чего быстро вернулась с простой глиняной миской и лоскутами ткани.

– Сделать тебе лекарственное питье? Моя племянница готовит хорошие настойки. Она сделает твою девушку крепкой, а тебя... – Она взглянула вниз, на его пах, эта слабая улыбка вернулась. – Она сделает тебя сильнее.

– Нет. – Габриэль скрипнул зубами. – Нам нужна только вода.

Он закрыл дверь и, заперев ее, отнес миску с водой и тряпки туда, где лежала Ада. Холодная вода была приятной на ощупь – освежала его, давала силы, – и он плеснул немного себе на волосы, на лицо и шею, прежде чем выжать тряпку.

Ада открыла глаза и в панике посмотрела на него.

– Ты опять собираешься сражаться со мной? – спросил он.

– Что ты знаешь о лечении людей?

Ее глаза сузились и внимательно посмотрели вокруг, глубоко заглянули в его душу, так что мороз побежал по коже. Она имела право спросить. Что он знает о лечении?

– Я буду честен с тобой, поскольку уверен, что ты больше оценишь честность, чем если я буду считать тебя дурой.

Она содрогнулась.

– Очень дальновидно.

– У меня нет опыта в ухаживании за больными. – Он отвел волосы с ее лица и промокнул влажной тряпкой ее лоб. – Но я стараюсь. Что еще я могу сделать?

– Еще вот так. – Она зарылась лицом в ткань, выгибая шею. – Так приятно.

– Не слишком холодно?

– Как раз.

Он вернулся к миске, прополоскал тряпку, каждый раз останавливаясь, чтобы почерпнуть сил из истощающегося источника.

– Хочу пить, – слабо простонала она.

Габриэль огляделся, но не нашел чашки. Он окунул в воду чистый лоскут. Поддерживая ее голову, он поднес мокрую ткань к ее рту. Она стала жадно сосать, глаза закрылись. Он тоже закрыл глаза, чтобы не смотреть на это эротичное действие.

Когда он снова открыл их, то обнаружил, что Ада смотрит на него с едва уловимой усмешкой, их лица почти соприкасаются. Она моргнула, приоткрыв губы.

– Еще.

– Пожалуйста.

Она отвернулась.

– Еще, пожалуйста.

Кивнув, он снова намочил ткань. Он мог бы праздновать свою маленькую победу, но любая победа была подпорчена. Он использовал против Ады такую же технику, которую в юности использовали против него, вынуждая повиноваться. Осознание этого легло тяжелым грузом на его совесть. Но он делал это для ее же блага.

Он поднес сочащуюся водой ткань к ее губам, и она снова прильнула к ней, накрыв его руку своей. Она сплела свои пальцы с его и крепко держала. Воздух между ними стал густым, как горячий липкий летний туман.

Он расцепил их пальцы и уложил ее назад на мягкий тюфяк. На ее губах играла кошачья улыбка.

– Тот парень, Джейкоб, – сказал он. – Он упоминал об обещании, которое ты дала и не сдержала. Что это было? Ты обещала ему больше не употреблять настойку?

– Нет, ничего настолько значительного. – Она облизнула губы, глаза закрылись. – Я... я обещала ему, что буду воздерживаться, когда его не будет рядом, чтобы заботиться обо мне.

Напряжение в его плечах удвоилось, так что мышцы стали похожи на камень.

– Он дал тебе позволение?

– Нет-нет. – Ада потянулась к мокрой тряпке, чтобы еще напиться. – Пожалуйста, не унижай Джейкоба и его усилия. Я преуспела и в том, и в другом. Он этого не заслуживает.

– Он не смог защитить тебя.

Она слегка кивнула.

– Я знаю.

– И все же ты воспользовалась случаем?

– Я работала во дворце доньи Вальдедроны, где он мог приглядывать за мной. Он следил, чтобы я никогда не выходила за рамки. Он охранял меня от людей, которые могли повредить мне. – Она в изнеможении упала на тюфяк, ее подбородок был мокрым. – Может быть, поэтому я считала, что лучше контролирую себя, чем было на самом деле. Он защищал меня.

Габриэль сложил ладони, выгибая пальцы до тех пор, пока боль не достигла мозга.

– Он покупал тебе опиум? Он сам подавал тебе бутылку?

Она слабо кивнула.

– Иногда.

– Милосердный Боже, – тихо выдохнул Габриэль. – Он был влюблен в тебя.

– Да. Много лет.

В уголках ее синих глаз собрались слезы. Она отвернулась от него, румянец, покрывающий щеки, уже усилился лихорадкой. Ее полная нижняя губа дрожала, то ли отломки, то ли от эмоций, которых он не мог разгадать.

– Я пользовалась его любовью, чтобы получить то, что хотела.

– И этим душераздирающим признанием ты думаешь манипулировать и мной тоже.

– Нет. Я говорю правду. Я просто... устала.

– Я тебе не верю.

Он встал и провел ладонью по здоровой руке, не в силах прогнать напряжение от того, что находится в одной комнате с ней. Она двигалась под его кожей, как иголка с ниткой. Каждый сустав каменел от необходимости оставить ее, забыть о его ответственности.

– Jnglesa, чтобы верить кому-то, нужно доверять ему. А я тебя не знаю. Я тебе не доверяю.

Она вдруг сложилась пополам от боли. Не в силах просто стоять и смотреть на эту боль, Габриэль опустился рядом с ней на колени. Ее шея была липкой от пота, и он стал омывать эту пылающую кожу влажной тряпкой. Ада застонала.

– Мне перестать?

– Нет, – ответила она.

Он продолжал обтирать ее разгоряченное тело, пока боль не утихла. Она лежала на кровати, словно растоптанный цветок, ее красные глаза невидящим взглядом смотрели в покрытый паутиной потолок. Ее голос, когда вернулся к ней, был как у старухи, полный страдания и покорности.

– Всего пара вечеров, и ты ожидаешь узнать меня?

– Ты с тем же успехом могла бы быть со мной целый год – до тех пор пока тобой владеет опиум. Не важно, сколько пройдет времени. Он всегда будет говорить за тебя.

Он положил руку на ее лоб, успокаивая, стараясь сказать прикосновением то, что так неловко звучало на словах. Она посмотрела ему в глаза с такой прямотой, что у него перехватило дыхание. На мгновение он как будто увидел ее такой, какой она, должно быть, была. Упрямство сияло как обжигающее пламя, но острый ум укрощал его и давал силу.

– Интересно, понимаешь ли ты хотя бы, что дала ему свой голос, – прошептал он. – Всю свою силу.

Она покачала головой, чтобы убрать его руку.

– Мне начинает не нравиться, когда ты ухаживаешь за мной. Ты стоишь на своем пьедестале и смотришь с высоты на мои ошибки.

Габриэль отодвинул миску подальше и растянулся на полу между Адой и дверью.

– Я не смотрю на тебя свысока, inglesa. Я пытаюсь сделать больше хорошего, чем сделал твой юный Джейкоб.

– Доверие – дело обоюдное, – сказала она. – Я не доверяю тебе, потому что не знаю тебя. Ты наблюдаешь за мной со стороны и поджидаешь, когда я совершу ошибку.

– А как еще я должен подходить к этой ситуации? Ты абсолютно ненадежный человек. Виноват в этом опиум или нет, я не знаю.

Она так живо пожала плечами, что с нее сползло одеяло. Ада вернула его на место.

– С тем же успехом ты можешь связать меня на месяц и покончить с этим. Но это будет слишком трудно для тебя, не так ли? Связать меня?

Трепет вожделения пронзил его с головы до ног, собравшись где-то посередине.

– Я понятия не имею, о чем ты.

– В течение как минимум года в твоей постели не было женщины. И неужели мысль о том, чтобы связать меня, решать за меня, что мне делать, думать или чувствовать, не кажется тебе привлекательной?

– Ты считаешь меня таким жестоким?

– Нет, я считаю тебя таким ужасным. – Ее лицо приблизилось, а гортанный голос замедлился. – Твое монашеское одеяние, Габриэль, никого не одурачит.

Глава 8

Если он останется в миру слишком долго, кто-нибудь может узнать его.

Лежа на полу, урывками пытаясь поспать третью ночь подряд, Габриэль столкнулся с неизбежной правдой. До тех пор пока он не вернется в Уклее и не наденет снова эти защищающие белые одежды, он будет уязвим для прихвостней отца, посланных на его поиски, и для наказания за его роль при Аларкосе, и для искушения. Но с этой англичанкой на попечении он останется таковым. Она угрожала снести самый приют, который он так старательно создавал. Новую жизнь. Новую цель. Средства рассеять убийственное желание мести, сжигавшее его изнутри.