Но, блядь… Как же сильно он похож на Антона. Особенно сейчас, когда спит и его лицо абсолютно расслабленно. Черт. За это я, наверное, смогу простить ему многое…

  Часть 8

      Больше полугода… Если то, что между нами происходило, можно было назвать словом «встречаться», то встречались мы с Толей уже восемь месяцев. Первое приятное впечатление давно уже покрылось огромным слоем пыли, оставляя после себя только тусклую память, вынуждающую хоть как-то цепляться за причины, почему мы все еще с ним, и почему ни один из нас до сих пор не положил всему этому конец.

      Раньше казалось, что этих причин было много: он был довольно интересным собеседником, обладал неплохим чувством юмора и следил за своим языком и руками. Только все это постепенно осталось где-то в прошлом. И сейчас держало рядом с ним только желание находиться рядом с человеком, хоть как-то похожим на того, который когда-то забрал всё, что было у меня внутри. Забрал и выкинул это за ненадобностью на свалку, мне оставив только оболочку. И эта оболочка теперь стремилась к точно такой же оболочке, за которой не было ничего, лишь затхлый запах запустения внутри… Но эта чертова схожесть с Антоном намертво вцепилась своими когтями мне в горло и просто не позволяла отпустить Толика и закончить это дерьмо, что происходило между нами.

      И, если с моей стороны, несмотря на уже осточертевшую скуку, понятно, почему я всё еще держался за эти отношения, то причины, по которым Толик тоже терпит всё это, мне не ясны. Хотя… наверное, ему просто удобно, что я даю всегда, когда он захочет и при этом практически не выношу мозг. Я просто принимал его таким, какой он есть. По крайней мере, я не собирался пытаться лепить из него кого-то другого, кого-то, кого на самом деле хотел бы видеть рядом. Я просто знал, что ему никогда не дотянуться до неба — даже не приблизиться. Поэтому и не пытался что-то менять, ценя его просто за возможность хоть иногда, смотря на него, заниматься самообманом.

      И, может, и могло что-то получиться из этих «отношений», но Толя слишком быстро дал понять, что не такой он белый и пушистый, каким хотел показаться сначала. Если первое время парень старался вести себя вполне прилично и мило, то со временем стало открываться его истинное лицо. Для чего он скрывал его с самого начала — хуй знает. Но, уверен, это было не ради меня самого.

      Просто в какой-то момент я стал замечать, что так излюбленные мной разговоры, во время которых можно без палева наблюдать за таким похожим на мое любимое лицом, Толю, похоже, раздражают, и эту раздражительность у него получается от меня прятать с каждым разом все хуже и хуже.

      Да и светлую одежду, как оказалось, не так он и любит, и носил ее только видя, что я повелся на него именно в ней, впрочем, потом вернувшись к более удобной для себя цветовой гамме, которая и близко не стояла с предыдущей.

      Было ощущение, что он, и правда, изначально все делал только ради потрахушек, которые, по сути, сами «пришли в руки», и не надо было заморачиваться и чего-то добиваться. А теперь, когда ему это приелось, он больше не считал нужным строить из себя кого-то другого.

      Он перестал гулять со мной по улице, точнее, с каждым месяцем делал это все реже, стараясь даже по магазинам не ходить вдвоем. И теперь все наши отношения сводились к совместным просмотрам телека и быстрым перепихам, приправленным скупой щепоткой прелюдий.

      Он ненавидел уборку, утверждая, что срач в его квартире — творческий беспорядок. Только вот творчеством в его жизни и не пахло. А вот чем-то отвратительным, старым, так неприятно дающим в ноздри каждый раз, когда я переступал порог его квартиры — сколько угодно.

      Он на дух не переносил мои любимые фильмы и программы про расследования. И вместо них мы смотрели ужасающие своей небрежной рисовкой и отсутствием смысла мультики.

      Он запрещал мне приходить к нему в любые дни, кроме выходных, обуславливая это своей загруженностью в учебе, явно давая понять, что моё третьесортное училище не чета его институтскому образованию, и пора бы челяди знать свое место. Но я терпел. Сидел и ждал этих чертовых выходных, как собаки ждут у двери, когда же их хозяин вернется с работы, и можно будет, виляя хвостом, побежать с ним на прогулку.

      Он избегал разговоров о будущем. И хоть я вот-вот должен был окончить свое образование, после чего меня сразу же попрут из общаги, я не поднимал тему совместного проживания, заранее зная, что этот разговор ни к чему не приведет. И я мог бы даже платить ему за жильё, но по всему выходило, что ему это нафиг не сдалось.

      А еще он не любил меня. Ему было просто со мной удобно. А я… Временами я его ненавидел. Те черты, что я так любил в нем — черты того, другого человека — так часто терялись в его грубости, неряшливости, пренебрежении, что я порой вообще забывал, почему я до сих пор ещё рядом.

      Но потом внимательнее приглядывался и снова видел в нем человека, которого не хочу отпускать. И только чтобы не потерять его, я зачастую выкидывал какие-нибудь нелепые романтические штуки. Например, неожиданно притаранить ему подарок или разгрести хлам в его квартире, писать ему в сообщениях всякую романтическую хрень, которая якобы должна поддерживать в теплом состоянии те угли, что ещё тлеют между нами, не давая и им погаснуть. Или, хомяка, блядь, гребаного купить ему, эту скотину, которая каждый раз норовит цапнуть меня за палец, когда я пытаюсь покормить это явно изголодавшееся за неделю существо.

      Вот и сейчас, хрен знает зачем, но я стою недалеко от выхода из его института и как дурак жду, когда у Толика закончится последняя пара, и студенты повалят на свободу, а я выловлю его, не ожидающего подобной встречи в этой толпе, и такой, типа: «Сюрпри-и-из». И он улыбнется, а значит будет в хорошем расположении духа, и хотя бы сегодня мне не придется вновь задаваться вопросом стоит ли все это до сих пор продолжать.

      Когда народ неровным потоком начал выходить из здания, я приготовился. Главное было не просмотреть, когда его блондинистая голова появится в поле зрения. Было бы до безумия глупо припереться сюда с двумя пересадками, чтобы в итоге просто проворонить появление парня.

      Со временем поток студентов постепенно иссякает. Время от времени кто-то еще выходит, но основная масса уже разбежалась кто куда, а Толю я так и не увидел. Блядство. Неужели всё же просмотрел?

      Но, когда я хотел уже было разворачиваться обратно в сторону остановки, мазнул взглядом в последний раз по выходу из ВУЗа и зацепился за знакомую макушку. На лице сама собой расцвела улыбка — всё-таки всё было не зря. Я снова, уже внимательнее, посмотрел в сторону дверей. И улыбка медленно сползла лица…