Мне нравилось, делая вид, что чем-то занимаюсь, на самом деле тайком поглядывать на Антона, вечно увлеченного с Даней всякой фигней. Мы с братом, на самом деле, были очень похожи и так легко было представлять на его месте себя. Словно это не брата — моя темная макушка так уютно расположилась у Антона на плече, пока по телеку идет какой-то нудный фильм; это моя бледная кожа так идеально контрастирует с извечным загаром Антона; мои губы находятся так непозволительно близко к уху Антона, «чтобы этот мелкий не подслушивал»; мои карие глаза так легко ловят теплый ответный взгляд серых. Так легко было представлять это «мы». Настолько же легко, насколько и больно.

      Я много чего видел за всё время, что Антон проводил в нашей комнате… И как два мальчугана линейкой мерили свои достоинства. Моей линейкой, кстати сказать. Потом было двойственное чувство: или помыть этот кусок пластмассы с мылом после брата, или, наоборот, провести по ней пальцем, представить, как Антон совсем недавно притрагивался к ней… а то, что притрагивался не совсем теми частями тела, так что? В любимом все должно быть за радость. Видел и два восторженных взгляда, направленных на стащенные кем-то из ребят у родителей карты с полуобнаженными девушками. Видел широкую улыбку, расцветающую каждый раз после нелепой шутки брата. Видел цепкие длинные пальцы, которые Антон так любил запускать в шерсть нашего кота Сёмки. Видел неприкрытую тканью футболки смуглую кожу с островком родинок на правом боку. Видел, потому что неотрывно смотрел…

      И, может, даже не плохо, что при этом меня парни вообще не замечали. Приходя домой из школы, вместо приветствия Даня кидал мне что-то вроде «мелкий, не мешай», а Антон бросал на меня извиняющийся взгляд и пожимал плечами, после чего оба благополучно обо мне забывали, занимаясь своими делами. Сначала было обидно, что я для них всего лишь надоедливый «мелкий», с которым по воле судьбы брат должен делить одну комнату. А потом… привык, наверное. Стал искать плюсы и даже парочку нашел: первый — удобная позиция, чтобы можно было разглядывать Антона столько, сколько захочу, а второй — возможность делать это, не боясь быть застуканным и понятым неправильно. Хотя, неправильно это казалось бы только с их стороны. С моей я считал, что не делаю ничего плохого. Разве можно запретить себе смотреть на того, кто тебе нравится? На его непринужденную улыбку, на светлые волосы, которые так и норовят залезть ему в глаза и на то, как он постоянно поправляет их рукой.

      Ради него я все чаще и чаще стал напрашиваться вместе с братом на прогулки, если знал, что он идет гулять с Антоном. Даня бесился, пытался отнекиваться, но грозный взгляд матери и сказанное с напором: «Он же твой брат», — решали проблему всегда, и я, счастливый, шел на улицу и ловил каждое слово, произнесенное Антоном. И плевать, что он говорил не со мной, а с хмуро шагающим рядом братом.

      Вообще, надо признаться, разговаривали мы с Антоном очень мало и, по большому счету, только дежурными фразами типа «Привет» и «Как дела»… Но разве много надо мальчику, чтобы влюбиться? Мне хватило наблюдений за парнем, его рассказов и всего нескольких поступков. Например, в один из самых первых раз, когда я напросился идти на улицу с парнями, Антон, не задумываясь, бросился спасать загнанную в угол и уже сдавшуюся собачонку, в которую соседские ребята нещадно тыкали палками, при этом громко смеясь на весь двор. Или в тот вечер, когда я со всех ног бежал к расположившимся на лавке у подъезда парням, чтобы показать им цепочку, которую только что нашел в кустах, и, не добежав до них всего лишь пару метров, с силой рухнул на асфальт — как после этого Даня дал мне подзатыльник, отчитывая, что ему теперь из-за меня влетит от матери, а Антон при этом молчал, но присев передо мной на корточки, заботливо дул на мою кровоточащую коленку. Или как, приехав от бабушки из Питера, он из огромного кармана своих шорт вывалил на стол брата целую гору конфет, хвастаясь, что конфеты от фабрики Крупской — лучшее, что вообще могло придумать человечество. А я сидел, делая вид, что меня эта гора совсем не привлекает, глотал слюни и думал, что конфеты везде одинаковые. Подумаешь, из Питера. А потом Антон вдруг повернулся ко мне и из второго кармана достал такую же огромную горсть конфет. И так тепло на душе стало: помнил обо мне, думал. Я еще долго ел эти конфеты, растягивая каждую на несколько дней и смакуя вкус, который, и правда, оказался божественным: то ли оттого, что та фабрика, действительно, была лучшей в своем деле, то ли потому что это был первый подарок Антона мне.

      И так, я и сам не заметил, как все, что было связано с лучшим другом моего брата, собираясь по маленьким фрагментам, переросло в то самое большое и светлое чувство. Для себя я знал, что люблю Антона, но дальше этого мои мысли никогда не шли. Я всегда просто был рядом, наблюдал, не делая попыток изменить хоть что-то. Это была чистая, невинная первая любовь. Не думаю даже, что Антон вообще мог подозревать о мыслях, копошащихся в моей черепной коробке. До одного момента…

      Это был прощальный вечер в конце лета, когда брат со своей компанией пошли на берег местной речки в последний раз посидеть всем вместе перед тем, как почти все, за исключением пары человек из компании, разъедутся по разным городам на учебу. Брат с Антоном решили уехать в один город и поступать в один университет, хоть и на разные факультеты. Ожидание скорой разлуки просто сводило меня с ума. Я так привык всегда быть рядом с блондином, что не представлял, что может наступить момент, когда это станет невозможно.

      И я с большей радостью бы собрал вещи и укатил вслед за ними, чем доучиваться в своей школе еще целых два года. Но кто же мне это позволит? Успокаивала только мысль, что они уезжают не так уж надолго, а будут хотя бы пару раз в год приезжать. А там, глядишь, закончатся эти долгие два года, и я поеду поступать в тот же университет. Нужно просто немножко подождать.

      В этот прощальный вечер, не напроситься на который я, конечно, не мог, я впервые втайне от Дани выпил банку пива, стащив ее у парня, который, похоже, даже не заметил пропажи. Никто и не обратил внимания, что вместо банки колы у меня в руках была совсем другая. Впрочем, я уже привык, что друзья брата, как и он сам, обычно меня не особо замечают, и, как всегда, пытался найти в этом плюсы.

      Может, с непривычки, может, из-за практически пустого желудка, но повело меня от этой баночки очень даже неслабо. Нет, я не был ужратым, прекрасно понимал, что происходит вокруг, но в голове была приятная пустота, и хотелось улыбаться и обнимать весь мир. Но больше всего хотелось обнять одного единственного человека. Я поискал Антона взглядом и обнаружил как раз его спину, удаляющуюся в сторону от нашей поляны. Не раздумывая, я стартанул за ним, ни на секунду не попытавшись даже прикинуть, зачем он пошел в ту сторону.

      Когда парень остановился у одного из деревьев, я как можно тише подошел сзади и с радостным воплем «Попа-а-ался!» сгреб его в охапку со спины. Затуманенный мозг даже не подумал, как парень отнесется к таким проявлениям нежности, но во мне был такой душевный подъем и такое хорошее настроение, что, казалось, все окружающие люди должны чувствовать себя точно так же. Впрочем, к моему удивлению, Антон моего энтузиазма не разделил.