Но она вдова, и меня удивит, если она не выйдет снова замуж, даже будучи обремененной ребенком, у которого нет отца. А тогда, я думаю, мы с Гилбертом ее потеряем...»

Юджиния отложила перо и подумала: какая ирония судьбы — она, так не хотевшая нанимать миссис Джарвис, сейчас со страхом думает о том дне, когда эта женщина, быть может, покинет Ярраби.

Она перечитала странички письма, заполненные прямым аккуратным почерком; кое-где были приписки на полях — вдруг припомнились вещи, о которых надо было сообщить Саре.

Однако о проблемах, более всего ее тяготивших, она не смогла бы не только написать, но даже рассказать Саре, если бы та находилась с ней рядом, в этой комнате. Как поведать

о вдруг возникшем совершенно нелепом страхе перед темными длинными ночами, когда она то и дело просыпалась, прислушивалась к каждому незнакомому звуку, о нежелании ложиться в постель и о том, как она удерживала возле себя Джейн до тех пор, пока девушка чуть не засыпала стоя. А потом, хотя она боялась остаться одна, какой страх охватывал ее, когда она слышала шаги мужа, поднимающегося по лестнице! Все это были глупые фантазии нервного существа, и она очень их стыдилась.

Однажды в минуты близости Гилберт спросил, не делает ли он ей больно, ибо ему показалось, что она пытается отодвинуться. Она быстро зарылась лицом в его плечо, прошептав, что нет — конечно, все в порядке, она его любит. Позднее, когда муж уже почти заснул, она добавила, что ночь полна каких-то странных звуков, вызывающих у нее тревогу. Если он когда-нибудь не придет ночевать, она оставит свечу гореть всю ночь.

— Бог ты мой, ну и странное же вы существо! — Голос его был снисходительным, но в нем все же слышалось некоторое нетерпение... Конечно, Юджиния обратилась к Гилберту в тот момент, когда он почти уже погрузился в сон, а он между тем очень устал.

Она не стала продолжать разговор и не призналась, что все еще думает о том несчастном каторжнике. Иногда бородатое лицо этого отчаявшегося человека являлось ей во сне.

У нее было так много дел и в то же самое время — так мало! Она могла принимать решения, где повесить картины, или поставить мебель, распорядиться, какую еду приготовить, но она не должна была делать все это своими руками. Гилберт напоминал: на это есть слуги, заставьте их работать — меньше будут бедокурить. Он вообще не хотел, чтобы она пачкала свои ручки. Она должна заниматься тем же самым, чем занималась в Личфилд Коурт: музыкой, вышиванием, рисованием, прогулками — их надо совершать рано утром, когда солнце еще не слишком жаркое. Он также считал полезным, чтобы она научилась управлять двуколкой. Ему хотелось, чтобы Юджиния ездила в гости к людям, живущим в Парраматте, хотя там было не так уж много представителей тех кругов, к которым она привыкла.

Губернатор с супругой проводили большую часть года в Правительственном доме, простом двухэтажном здании, первом строении этого типа в колонии, сооруженном в тысяча семьсот девяносто девятом году. Кроме них в городке жили и другие лица, с которыми желательно было встречаться, — политические деятели, банкиры, торговцы, овцеводы, именующие себя аристократией и съезжающиеся в город по торжественным случаям. Все это были потенциальные потребители вин Гилберта. Поддерживать с ними дружеские отношения необходимо, пусть и не всегда приятно.

Когда сбор винограда и винодельческий сезон кончатся, станет получше, думала Юджиния. Дни будут короче, а вечера принесут достаточно прохлады, чтобы зажечь камин, и тогда они смогут проводить приятные вечера вдвоем. Она будет заниматься вышивкой, а Гилберт — своими счетами, которым он не мог уделять внимание в заполненный делами винодельческий сезон. Тогда, говорила она себе, жизнь потечет изо дня в день примерно так, как текла она и в Англии.

Сейчас же она почти не видела мужа. Он вставал на рассвете и тут же уходил из дома, частенько возвращаясь лишь к ужину. Он извинялся, что не всегда мог составить ей компанию днем, во время ленча. Слишком жарко, и он был слишком потным, пояснял Гилберт, ей неприятен был бы его вид. Он предпочитал поесть в поле вместе с работниками. Он привык к такой жизни и ради жены не мог изменить свой рабочий распорядок. Но вечером ему хватало сил помыться, переодеться и поужинать в столовой в цивилизованной обстановке. Ну а кроме того, ведь существовали еще и воскресные дни.

Саре будет интересно узнать, как они проводят воскресенья.

«На утреннее богослужение мы отправляемся в церковь в Парраматту. Мы с Гилбертом едем в двуколке, домашняя прислуга — миссис Джарвис, Джейн, Фиби — молоденькая девушка, родители которой имеют булочную в Парраматте, — следует за нами на подводе, которой управляет Том Слоун, надсмотрщик Гилберта. На этой же подводе едут Мерфи и Пибоди.

Остальным приходится идти пешком. Гилберт говорит, что благодаря этому у работников остается меньше времени и сил, чтобы бедокурить, ибо день отдыха соблюдается по возможности как церковный праздник. Как я уже писала раньше, разумеется, все эти люди — ссыльные, которым даровано условное досрочное освобождение, и мы обязаны следить за тем, чтобы они присутствовали на церковной службе.

Они надевают свою выходную одежду — у кого что есть, — и некоторые, похоже, даже получают удовольствие от самой церемонии церковной службы. Во всяком случае, так можно подумать, слыша, с каким чувством они поют. Впрочем, должна признаться, я никак не могу привыкнуть к печальным лицам этих бедняг, хотя, по правде говоря, встречаются среди них физиономии, выражающие не столько печаль, сколько самые низменные чувства и коварство. Попадаются и по-детски наивные личики. Но все они очень худы, и на каждом лежит печать пережитых испытаний. Гилберт не хочет, чтобы я проявляла какой-либо интерес к ним, и даже просил меня не подходить близко и их жилищам. Так что я вижу этих людей разве что раз в неделю в церкви. Один Бог знает, производят ли на них какое-либо впечатление слова священника.

Мы возвращаемся из церкви домой к холодному завтраку, приготовленному Йеллой. Это самое уродливое человеческое существо, какое я видела в жизни. Совершенно не понимаю, как Гилберт выжил, когда ему приходилось питаться тем, что она готовила. Мне или миссис Джарвис каждый раз приходится поспешно осматривать стол, перекладывать куда следует ножи и вилки. Йелла, наверное, недоумевает, что это за варварские инструменты, к чему они.

После еды Гилберт дремлет в кресле на веранде, а я читаю или прогуливаюсь по участку, который со временем, с божьей помощью и в результате упорных трудов, превратится в мой сад. Я столкнулась с серьезным лишением — почти нечего читать. Не пошлешь ли ты мне романы мисс Остин — их ведь можно без конца перечитывать — и что-нибудь еще, что, на твой взгляд, я смогу с удовольствием прочитать не один раз. Пока же в моем распоряжении имеется только трактат некоего мистера Джеймса Басби об уходе за виноградником и производстве вина, а также Библия. Тот запас чтения, который я привезла с собой, давно исчерпан».

Юджиния убедилась, что новая служанка Фиби готова сделать все, что прикажут, но совершенно не знакома с такими изысками, как полировка мебели и серебра, чистка ковров и правильное застилание постелей. Это была неуклюжая девушка, постоянно чем-то гремевшая. В Личфилд Коурт она не продержалась бы и недели, но ведь это Австралия, и тут к слугам надо относиться не столь критически, а то вообще никого не останется. Кроме всего прочего, эта бедная девочка была почти так же неграмотна, как Йелла. Однажды Юджиния застала ее водящей кончиком не слишком чистого пальца по цветам и завитушкам, украшающим французскую кровать.

— Ты никогда ничего подобного не видела, Фиби?

— Конечно нет, мам. Где бы я могла это видеть?

— Фиби, называй меня мэм, а не мам.

— Да, мам, вы мне уже говорили. Право же, у меня язык не поворачивается так, как требуется, чтобы выговорить мэм.