Лиходеев бессильно обвис на ремнях. Лейтенант, охнув, впился в баранку руля и весь оцепенел от страшного тоскливого чувства: неужели он всё-таки опоздает, неужели из-за них, нет, не из-за них, а именно из-за него смолкнут пушки, прорвутся, сомкнутся встречные клинья немецких войск, и тысячи, десятки тысяч врагов, зажатых искусством и хитростью советских полководцев в тесном кольце, вырвутся на простор?

Лейтенант Владимир Пастухов считал себя на войне неудачником. Причиной этому служило, по его мнению, одно его юношеское увлечение. У каждого из его школьных друзей была какая-то своя страсть. Его сосед по парте, маленький, крепко обитый, весь какой-то пружинистый, Саша Суханов любил спорт. Тихий, худой, рассеянный Игорь Морозов с шестого класса, как говорили однокашники, «заболел радио» и до самого выпуска из школы в часы досуга собирал какие-то необыкновенные приёмники и телевизоры. Володя Пастухов, сын обкомовского шофёра, с самого детства увлёкся автоделом. Все каникулы он проводил у отца в гараже и в областном автоклубе, копался в моторах, изучал схемы. Пятнадцатилетним парнишкой он получил водительские права и умел разбираться в моторах машин всех имевшихся в городе марок. Неразлучную троицу, имевшую столь различные наклонности, в школе звали «три мушкетёра». Все трое были потихоньку влюблены в маленькую, тоненькую одноклассницу Нину Соколову, которая не была ни спортсменкой, ни автомобилисткой, не интересовалась радио, а проводила весь свой досуг в биологическом кабинете школы, среди земноводных, пресмыкающихся и грызунов.

Разные наклонности не мешали им крепко дружить, и когда в тихое погожее воскресенье неожиданно прозвучала по радио суровая и мужественная речь товарища Молотова, известившего советский народ о предательском нападении гитлеровцев на Советскую страну, все три мушкетёра и их тоненькая дама, не сговариваясь, встретились в дотемна закуренном, битком набитом призывниками приёмном зальце районного военкомата. Год их призыву не подлежал. Но каждый из них пришёл сюда с написанным наспех и в самых взволнованных выражениях заявлением на имя военкома. Они просили зачислить их как комсомольцев добровольцами в ряды Советской Армии.

В военкомате были горячие часы. Сбившиеся с ног учётчики едва успевали принимать от людей повестки. С тремя юношами и хорошенькой девушкой в кокетливых туфельках и в праздничном пёстром платье никто не хотел разговаривать. Под вечер они, возмутившись, сломали писарские кордоны и с заявлениями в руках все четверо прорвались в кабинет военкома. Они заявили, что хотят служить вместе в одной части. Усталый, осунувшийся, побледневший за этот день майор, с трудом оторвав взгляд от каких-то бесконечных списков, рассеянно выслушал сбивчивую их просьбу и, чуть улыбнувшись посеревшими губами, только вздохнул и написал на их заявлениях: «В отдел формирования». И тут дороги друзей разошлись. Спортсмен Суханов попал в пехоту и сразу же был направлен в разведроту. Морозова послали в глубокий тыл изучать десантное дело. Маленькая Нина получила путёвку на военные курсы санинструкторов. Володя Пастухов, к его гневу и ужасу, был направлен в автороту танковой бригады, формировавшейся под городом. Расставаясь, друзья, как могли, утешали его. Договорились ежемесячно обмениваться письмами.

С первых же дней Владимир Пастухов выдвинулся среди военных шофёров техническими знаниями и дисциплиной. Его хотели было оставить на ремонте, но это было ещё дальше от войны, и он умолил командира поставить его на грузовик. Командир, преисполнившийся к нему доверием, стал поручать ему самые трудные и ответственные задания. Постепенно приобретался опыт. Под Сталинградом, везя боеприпасы укрывшимся в лощинках противотанковым батареям, отражавшим атаки немецких танковых клиньев, Пастухов заменил убитого командира колонны. Под огнём он без потерь провёл колонну по балочке до самых батарей. Артиллеристы достреливали в те минуты последние снаряды.

Пастухову присвоили звание младшего лейтенанта. Его назначили командиром автоколонны. Вскоре колонна его стала лучшей в корпусе. Имя лейтенанта Пастухова стало мелькать в штабных сводках. Но сам он продолжал тосковать «по настоящему делу» и, когда в положенное время с разных концов фронта от друзей приходили письма, мрачнел, замыкался в себе.

Весёлый, самоуверенный Саша Суханов сочно повествовал в своих письмах о подвигах своего разведвзвода, о смелых бросках во вражеские расположения, о ловле «языков», о быстрых диверсиях. Тихоня Морозов с полгода молчал, а потом разразился длиннейшим письмом, в котором подробно расписывал, как он где-то на юге проник со своей рацией во вражеские тылы, как оттуда корректировал по радио огонь наших морских батарей, как потом его рация помогла партизанам совершить большой трудный поход по горам. Маленькая Нина все свои письма, написанные аккуратно, школьным почерком, наполняла рассказами о своих героических подружках, выносивших раненых из-под огня. Щадя самолюбие друга, она ничего не писала о себе. Но лейтенант чувствовал, что повседневный героизм стал для Нины бытом. Милая, чуткая девушка становилась ему ближе и дороже по мере того, как увеличивались дни их разлуки и росло расстояние, разделявшее их на огромном фронте.

Что он мог ответить своим друзьям, находившимся в самой гуще войны, на самых опасных её участках? Что исправно доставляет на место назначения сухари и снаряды? Что шофёры колонны любят и слушаются его? Что последний инспекторский осмотр нашёл подчинённые, ему машины в отличном состоянии и он со своей колонной вышел на первое место в армии по экономии бензина?

Ему казалось, что насмешница Нина, вся поглощённая своим героическим, благородным делом, получив от него письмо с перечислением таких прозаических и, как казалось ему, далёких от войны вещей, обязательно должна пренебрежительно сморщить курносый носик: «Нашёл чем хвастаться, ломовой извозчик!» Представив себе это, он писал ей и друзьям письма короткие, как рапорты. В ответах друзья единодушно бранили его за сухой тон и высказывали ехидные предположения, что он, вероятно, совсем обюрократился в своём автобате. Нина же в последнем письме даже горько пофилософствовала на тему о том, что пребывание в армейских тылах портит характеры и меняет людей до того, что они начинают забывать даже друзей детства.

Эх, с каким бы жаром при личной встрече рассеял лейтенант все сомнения милой девушки! Какие слова нашёл бы он, чтобы рассказать ей, что каждая его свободная минута отдана ей, что, засыпая где-нибудь в дороге, он думает о ней и ему становится тепло и уютно на холодном сиденье машины, что в минуту опасности её светлый образ является к нему и делает его бесстрашным и хладнокровным. Как рассказал бы он ей при встрече о своём приятеле ефрейторе Лиходееве, об остальных водителях, готовых ехать с ним хоть в самое пекло, о том, какие это все смелые, храбрые, дружные солдаты! Но всё, что так легко можно было бы рассказать при встрече, никак, ну никак не укладывалось в строки письма. И, боясь насмешить напыщенным стилем девчат из военной цензуры и самоё адресатку, он яростно рвал пространное письмо и вместо него на четвертушке бумаги писал сухой короткий ответ, похожий на рапорт о доставленных грузах.

Но вот наступил день, когда лейтенанту Пастухову подумалось, что ему, наконец, будет о чём написать любимой девушке и далёким друзьям. Части Советской Армии, развёртывавшие за Днепром весеннее наступление, замкнули у Корсуни-Шевченковской большую немецкую группировку. Продолжая двигаться вперёд в условиях невероятной украинской распутицы, они сжимали это кольцо. Только под Сталинградом видел лейтенант Пастухов такие массы брошенной техники, такое обилие вражеских трупов, валявшихся в лощинах, балках, на полях, у околиц сёл и на опушках лесков, какие видел он здесь, на чёрной и жирной украинской земле, уже сбросившей снежный покров, густо насыщенный весенней влагой.

Все войска взаимодействовали в этой великолепной операции, и автоколонна лейтенанта Пастухова - лучшая в подвижно-механизированной группе - пятнадцать суток без перерыва, без остановок на ремонт и на ночлег возила военные грузы. На исходе пятнадцатых суток штаб разрешил, наконец, колонне расположиться на отдых. Сломленные усталостью шофёры, плотно закусив, заснули прямо на сиденьях в кабинах машин. Самого лейтенанта сон сломил на складе, куда он сдал привезённые боеприпасы. Он заснул, присев на горке упаковочных стружек, и верный друг Лиходеев не стал его будить, а только подмостил ему под голову свой вещевой мешок да потеплее укутал брезентом.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: