Лейтенант спал, и снилась ему Нина такой, какой она была на последней, присланной ему фотографии: в военной форме со старшинскими погонами, которая ей очень шла. Она смеялась и всё звала его куда-то, теребила за плечи, настойчиво тянула за руку. Он знал, что ему обязательно нужно пойти за ней. Он всем своим существом стремился сдвинуться с места, но, как это часто бывает во сне, несмотря на все усилия, не мог оторваться от земли. Наконец, рассердившись, Нина схватила и потянула его обеими руками. Сила, державшая его, ослабла. Радостно вскрикнув, он устремился за Ниной и открыл глаза… Острый луч электрического фонарика бил ему в лицо, и откуда-то, из-за тёмной границы этого луча, знакомый голос начальника боепитания корпуса басил с хрипотцой:
- Ну и спите же вы, доложу я вам!.. Отряхайте скорее стружки и прямо к генералу… Боевое задание первейшей важности.
Очарование сна ещё не рассеялось, сердце билось учащённо и сладко, а лейтенант уже торопливо шагал по чавкающей, цепкой грязи за тёмной фигурой начальника боепитания. Острый луч фонарика выхватывал то чёрное густое месиво раскисшей тропинки, то белую стену хатки, то выпачканные в грязи сапоги часового. Порученец, дремавший в сенях на перевёрнутой кадке, ещё издававшей пряный запах солёных помидоров, сейчас же провёл их в хату, где в белом свете аккумуляторной лампочки, заложив руки за спину, поскрипывая щегольскими сапогами, ходил взад и вперёд командир механизированного соединения, молодой, но уже поседевший генерал, которому большие круглые очки придавали какой-то совсем штатский вид.
- Долго шли, - хрипловато сказал генерал, поправляя на носу дужку очков и ловко заводя их оглобельки за уши. - Колонна в порядке? Машины заправлены?
- Так точно, товарищ генерал, - отчеканил лейтенант и хотел было сказать, что люди отдыхают после почти непрерывной пятнадцатисуточной работы.
- Лейтенант Пастухов, передаю вам боевое задание командующего фронтом, - перебил его генерал. - Немедленно выехать в район Шполы. Возьмёте на складах снаряды для танков и гвардейских миномётов. И чтобы… - генерал взглянул на часы, потом поднял глаза на юное, всё порозовевшее от волнения лицо лейтенанта и раздельно добавил: и чтобы завтра к двум ноль ноль доставить их сюда.
Однажды прорвавшимся в тыл немецким танкам удалось атаковать штаб корпуса. Лейтенант Пастухов видел тогда, в критическую минуту, как этот генерал, похожий на учёного, совершенно хладнокровно рассылал людей на посты и руководил отражением внезапной атаки. Сейчас он явно волновался и даже не пытался этого скрыть. Когда лейтенант повторил приказание, он подтолкнул его к карте, разостланной на столе, как скатерть.
- Поймите, лейтенант Пастухов, от вас, может быть, в какой-то степени зависит сейчас судьба всей этой замечательной сталинской операции.
На карте, недалеко от толстой голубой жилы Днепра, был синим карандашом заштрихован небольшой, неправильной формы овал, захватывавший всего несколько селений. Узкая полоса, занимавшая на карте два сантиметра, отделяла этот овал от фронта немецкой армии, И на полосу эту, испещрённую номерками наших частей, с двух сторон - и от центра окружённой группировки и извне, навстречу ей, - устремлялись острые толстые синие стрелы. Генерал указал карандашом в центр узкого перешейка, отделявшего окружённую группировку от основной массы немецких войск. Как раз в эту точку и были нацелены зловещие стрелы.
- Мы с вами здесь, - сказал он. - Понимаете? Перехвачен приказ Гитлера окружённым войскам попытаться любой ценой прорвать наше кольцо. С юга навстречу им, слышите? - генерал двинул локтем в сторону чётко доносившейся частой канонады, от которой гудели стёкла в окнах хатки и, посверкивая в холодном луче лампочки, покачивалась в графике вода. - С юга навстречу им пробивается первая бронетанковая армия генерала Хубе. С двух сторон они таранят наше кольцо. Только что здесь, в этой хате, был сам командующий фронтом, - генерал с уважением назвал фамилию одного из самых боевых и проницательных советских полководцев, - он передал нам приказ Ставки не выпустить ни одного немца. Понятно?
- Так точно, - тихо ответил Пастухов, чувствуя, как от прикосновения к высшим военным тайнам у него взволнованно забилось сердце. Ему даже показалось, что оно бьётся так громко, что генерал может услышать, и он незаметно положил на сердце руку.
- Мы выполним этот приказ, если нам во-время подвезут снаряды. Понимаете? Их будут бросать на парашютах. Но основное предстоит сделать вам. Немцам не пробиться, если ваша знаменитая автоколонна преодолеет невероятную грязь и вы привезёте боеприпасы. Поняли?.. О доставке доложите лично мне.
Лейтенант отрубил «так точно», стукнул каблуками и, даже не спросив разрешения генерала, бегом выскочил из хаты. Наконец-то ему поручили настоящее дело! Он весь светился взволнованной радостью, и это его волнение сразу же передавалось заспанным людям, которых с трудом выволакивали из машин и поднимали на ноги. Они как-то сразу, как гусь воду, стряхивали тяжёлый сон. Через десять минут, урча моторами, разбрасывая цепями колёс густую грязь, колонна с притушенными фарами вышла за околицу села по заданному направлению.
В душе лейтенанта всё звенело и пело. Это казалось каким-то продолжением радостного сна. Он знал, что машины не подведут. Он верил своим людям.
И в самом деле, несмотря на страшную грязь, парализовавшую движение на дорогах, заставлявшую немцев десятками, сотнями бросать машины, колонна добралась до армейской базы даже ранее срока, намеченного лейтенантом. Встав в живую цепь, шофёры помогали грузить снаряды. Работали с таким энтузиазмом, что тяжёлые ящики со сталью порхали над бортами машин, как фанерные цыбики с чаем. Даже медлительные и величественные кладовшики, даже всё презирающие военные писари, работающие на выписке боеприпасов, захваченные общим порывом, помогали погрузке.
Через час колонна двинулась назад. Лейтенант Пастухов ликовал. Может быть, до рассвета, до того, как подсушенная ночными заморозками грязь раскиснет и превратится в кисель, удастся пройти наиболее разбитые участки дороги. И воображение уже рисовало, как он докладывает генералу о досрочной доставке боеприпасов, как генерал благодарит его и его ребят, как потом, отпущенный на отдых, лейтенант забивается куда-нибудь в укромный уголок хатки и пишет, с упоением пишет большое письмо Нине, письмо, о каком он мечтал уже третий год беспокойной военной жизни. Готовые фразы этого будущего письма звучали у него в ушах. Уж теперь-то он прямо напишет своим однокашникам, что возить снаряды - дело отнюдь не менее важное и даже, чёрт возьми, не менее опасное, чем ходить в разведку или во вражеском тылу стучать радиограммы…
И вот тут случилось то, чего увлечённый радостными мыслями лейтенант никак не ждал. Внезапно поднялась одна из тех страшных метелей, какие в феврале бывают в этих приднепровских местах. Белёсая шевелящаяся мгла окружила машины. Широкие белые полотнища затрепетали перед фарами. Огни фар потускнели. Снег повалил так густо, что за ветровым стеклом было трудно разглядеть побелевшую, точно отороченную пушистым кроличьим мехом, кромку радиатора.
- Придётся загорать, товарищ начальник, - сказал Лиходеев, останавливая машину, которая точно упёрлась в сплошную белую шевелящуюся стену.
- Вперёд! - свирепо крикнул лейтенант, порываясь к рулю.
- Куда ж вперёд? Тут кюветы глубокие, ввалимся - и трактором не вытащить, - невозмутимо ответил шофёр.
Чувствуя, что внутри у него вдруг всё похолодело, лейтенант перекинул через плечо ремень сильного аккумуляторного фонаря и выскочил из машины в воющую и шелестящую снегом тьму. Неужели стоять? В такую погоду и авиации не вылететь! Батареи там, на кромках горловины, останутся без боеприпасов, немецкие танки пробьют кольцо?
Встав на четвереньки, лейтенант нащупал под сырым пушистым снегом колею. Согнувшись, освещая фонариком дорогу, иногда для верности щупая её рукой, он двинулся вперёд. Лиходеев тронул машину, следя сквозь белый шевелящийся мрак за слабым мерцанием лейтенантского фонарика. По влажному следу первой машины, чётко зачерневшему в свежем снегу, двинулась вся колонна. Буран гудел, свистел, бесновался, с яростью обрушивая на поля новые и новые снежные тучи, махая пушистыми полотнами, с воем бросал их под ноги и, свистя, тащил в поле. Он валил лейтенанта с ног, толкал его в спину, колол лицо острыми льдистыми иглами. Но лейтенант, наклонясь вперёд, телом своим проламывая ветровые волны, хоть и не быстро, всё же шёл вперёд, показывая машинам дорогу в этой свистящей снежной каше.