Высокий человек в полушубке похаживал по берегу, нетерпеливо следя, как танк перетаскивал через мочажину одну машину за другой. Но в его взоре не было уже досады, и с особым удовольствием останавливался этот взор на молодом лейтенанте с тонким чёрным пушком на ещё не бритой губе, с ярким девичьим румянцем, полыхавшим на худых щеках. Из заднего люка танка выскочил маленький белокурый щеголеватый подполковник. Он пощурился на солнце, удивлённо поглядел на то, что происходило у брода. В это мгновение что-то прошелестело над головами, землю встряхнуло, и гигантский фонтан мутной воды вскочил над ручьём, обдав всех крупными брызгами. Человек в полушубке только глазом повёл в сторону взрыва и продолжал ходить. Подполковник бросился к лейтенанту Пастухову.

- Вы с ума сошли! Прекратить эту возню… Пропустите танк, - сердито зашептал он вытянувшемуся перед ним лейтенанту. Он с опаской покосился на того, кого Пастухов и шофёры приняли за танкиста. - Это же командующий фронтом. Он спешит на свой энпэ на танке, потому что все машины увязли в этой чёртовой грязи.

Командующий фронтом! И тут лейтенант понял, что это показавшееся ему знакомым лицо он не раз видел в газетах. Это был тот самый знаменитый генерал, приказом которого он так некстати козырнул, споря с ним же самим. И этого командующего, осуществлявшего здесь сейчас гениальный сталинский план окружения огромной немецкой группировки, лейтенант Пастухов задержал, заставил вылезти из машины, грозил ему его собственным именем, подверг опасности обстрела. Что же теперь будет? Ну, ладно, что бы ни было! Танк перетаскивает последнюю машину. Пусть себе сердится щеголеватый подполковник. Ну, пусть арест, пусть штрафбат, пусть что угодно, но ведь приказ будет выполнен, снаряды прибудут во-время. Разогнав под ремнём складки шинели, поправив шапку, лейтенант Пастухов смело и молодцевато подошёл к командующему. Вытянулся, бросил руку под козырёк.

- Товарищ генерал армии, докладывает начальник автоколонны лейтенант Пастухов… Виноват, не узнал. Готов понести наказание за незаконную задержку.

Командующий резко повернулся на каблуках. По выражению его замкнутого, неподвижного лица трудно было угадать, что он думает. Но в узких серых зорких глазах лейтенант увидел ласковые, весёлые искорки.

- Из какой части? - спросил негромко командующий.

Чувствуя, что всё в нём как-то сразу обмякло, потеплело, наливаясь буйной радостью, лейтенант Пастухов звонко отчеканил название части.

- Передайте вашему генералу, что под его началом служат хорошие солдаты и офицеры. Передайте, что командующий фронтом объявил вам и вашим людям личную благодарность за отличное несение службы, - и, покосившись на щеголеватого подполковника, командующий бросил ему: Запишите фамилию лейтенанта. Доложите сразу по приезде…

Крепко пожав руку лейтенанта Пастухова своей сухой, сильной рукой, командующий легко, как юноша, вскочил на броню, и танк двинулся вперёд. Лейтенант бегом бросился к головной машине, вскочил в кабину и расцеловал бледное, измученное лицо Лиходеева, ласково улыбавшееся ему.

Машина тронулась по следу, проложенному танком. И хотя опять то справа, то слева возникали земляные фонтаны разрывов, хотя рядом снова впавший в забытьё Лиходеев скрежетал зубами, хотя стрелка спидометра не перескакивала цифры пятнадцать, лейтенант теперь уже не сомневался, что доставит груз во-время, что ни одному немцу не уйти из Корсунь-Шевченковского кольца, что битва на Днепре обязательно будет выиграна и что Нина, прочтя его письмо, не посмеётся над ним и, может быть, даже когда-нибудь отдаст своё сердце ему, ломовому извозчику войны, самому скромному и самому верному из всех трёх мушкетёров.

1944 г.

РАЗВЕДЧИКИ

Однажды в самый разгар войны в известной на весь Калининский фронт роте разведчиков, которой, как сейчас помнится, командовал тогда капитан Кузьмин, произошёл любопытный спор между двумя любимцами роты - старым солдатом Николаем Ильичом Чередниковым и очень удачливым снайпером Валентином Уткиным, человеком, годами хотя и молодым, но немало уже повоевавшим.

Чередников, всегда относившийся к молодёжи покровительственно и немножко насмешливо, в блиндаже, в присутствии всего отделения, утверждал, будто сумеет он так замаскироваться, что Уткин, подойдя к нему метров на десять и зная наверняка, что он где-то тут рядом, не сумеет его заметить. Уткин же, парень бывалый, самоуверенный, да и не без основания самоуверенный, заявил, что всё это «мура собачья», что он, к тому времени подстреливший из засады чуть ли не пятьдесят немцев, в пятнадцати метрах муху разглядит, а не то что человека, да ещё такого дюжего и здоровенного, как дядя Чередников: так звали в роте Николая Ильича.

Поспорили на кисет с табаком.

Судьёй попросили стать «поителя и кормителя» роты старшину Зверева, человека справедливого, пользовавшегося у бойцов большим уважением.

В час, когда рота отдыхала, отведённая после горячих дел во второй эшелон полка, старшина торжественно вызвал Уткина и повёл его с собой. Напутствуемые солёными шуточками, пожеланиями удачи, они вышли из расположения роты на задворки деревни, пересекли запущенное, непаханное, затянутое бурьяном поле, огороженное разрушенной изгородью, и остановились на повороте просёлочной дороги, там, где она, не круто загибаясь, уходила в редкий молодой березнячок.

- Стой тут и гляди в оба, - сказал старшина, засекая на часах время и сам ища глазом, куда бы это мог спрятаться тут дядя Чередников.

Был серенький, промозглый, ветреный день. Над мокрым полем, над леском, трепетавшим бледной шелковистой зеленью весенней листвы, торопливо тянулись бесформенные бурые облака, почти цеплявшиеся за верхушки дерев. Крупные, тяжёлые капли висели на глянцевитых ветках кустов. Холодная сырость пробирала до костей. Но где-то высоко, наперекор непогоде, жаворонки звенели над печальными забурьяненными полями о том, что не осень это, а ранняя весна стоит над миром.

Уткин внимательно огляделся. Местность кругом была ровная, прятаться на ней было негде, за исключением, пожалуй, кустарника, росшего по опушке. К нему-то он и стал присматриваться. Терпеливым, цепким взором разведчика он обшарил каждую берёзку, кочку, каждый кустик. Порой ему казалось, что он заметил несколько примятых травинок, или ком неестественно вздыбленного мха, или сломанный прут, вжатый ногой в болото и торчащий вверх обоими концами. Разведчик настораживался и хотел уже звать дядю Чередникова, но, вглядевшись повнимательнее, убеждался, что ошибся, и снова, с ещё большим вниманием, начинал осматривать местность.

Старшина сидел возле на большой груде камней, лежавшей на меже, покуривал и тоже с любопытством поглядывал кругом. От непрерывно сеявшего мелкого дождя трава покрылась сероватым дымчатым налётом, похожим на росу. Каждый след должен был выделяться на ней тёмным пятном. Но следов не было видно, и это больше всего смущало обоих.

Наконец, к исходу положенного на поиски получаса, Уткина взяла досада. Ему начало казаться, что старый разведчик подшутил над ним, что сидит он сейчас, по обыкновению своему, где-нибудь у костра, подкладывает сухие ветки, мечтательно следит, как танцует и потрескивает огонь, и посмеивается в усы над легковерами.

- Разыграл, старый чёрт! - не вытерпел, наконец, Уткин. - Всё, пошли, - чего тут пустырь разглядывать курам на смех!

И как только он это сказал, где-то совсем рядом, точно из земли, раздался знакомый хриплый голос:

- А ты гляди, гляди внимательней… торопыга… Глаз-то не жалей, а то всё: «Я, я, я!» Вот и вышла последняя буква в азбуке.

Заскрежетали, загремели камни, и из соседней, лежавшей рядом, в двух шагах, каменной кучи, находившейся так близко, что Уткин не обратил на неё даже внимания, отряхиваясь и поёживаясь от сырости, поднялась высокая сутуловатая фигура старого разведчика, с мокрыми от дождя, обвисшими, прокуренными, изжелта-бурыми усами.

Он обдёрнул гимнастёрку, ловким движением больших пальцев загнал складки за спину, поправил пилотку на голове, вскинул на плечо винтовку, подошёл к Уткину, так и застывшему на полушаге с открытым ртом, и протянул руку:


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: