У Натальи уже образовалось постоянное сопровождение из двух молодых танков, и в этот момент опытные штерновские продавцы решили, что пора, наживка заглочена, и одна пожилая дама очень доброго вида подошла к ней и спросила: "Кэн ай хэлп ю?". Это было у витрины с украшениями, на которые Наталья могла рассчитывать при очень благоприятном стечении жизненных обстоятельств. То есть где цены с тремя нулями.

И Наталья наугад ткнула пальцем в витрину.

Сначала она примерила кольцо с бриллиантиком за семь тысяч. Один из молодых танков немедля отвалился от группы сопровождения, зато другой придвинулся ближе.

Потом она примерила сразу два кольца в одном стиле, с золотым листиком, а по листику мелкая алмазная россыпь. Только кольцо за девять тысяч было с бриллиантовой как бы ягодкой, а за четыре — с одним только листиком. Парой на среднем и безымянном пальцах они смотрелись умопомрачительно. Продавщица взяла Натальину руку в свою и так чуть-чуть пошевелила ею, показывая игру камней. Причем она показывала игру камней не одной Наталье, но и молодому танку, который держался за Натальиной спиной на таком расстоянии, что можно было подумать, будто они вместе. Молодой танк одобрительно кивнул. Одно из двух, подумала Наталья: или он выбирает кольцо для своей женщины, которой сейчас нет поблизости, или принимает меня за очень дорогую проститутку. Такую дорогую, что я называюсь не проститутка и не девушка из эскорт-сервиса (что классом выше), а как-нибудь по-другому. Содержанка. Или светская дама без средств к существованию.

Она задумалась, стоит ли пара бриллиантовых колец, за девять и за четыре тысячи долларов, того, чтобы называться светской дамой без средств к существованию и крутить любовь с молодым танком, который и так мог бы стать очень даже подходящим курортным приключением. Она задумалась, а бриллианты на ее руке играли, и молодой танк еще раз кивнул.

Тогда Наталья повернулась к нему всем лицом, чувствуя себя как никогда похожей на Шарон Стоун, и посмотрела ему в глаза. У него был подбородок с ямочкой, свежевыбритый и отливающий в синеву, как это бывает у брюнетов, тонкий нос, глаза карие и, может быть, чуточку низковатый лоб, хотя некоторым это нравится. Танк тоже посмотрел ей в глаза, и, уверяю вас, девочки, Натальины глаза ему понравились. Потом он рассмотрел все ее великолепное лицо Шарон Стоун, нарисованное на толстенном слое компактной пудры. Потом он с деловым видом взглянул на часы, произнес "Экскьюз ми" и ушел.

У Натальи на глаза навернулись слезы, тушь была надежная, нетекущая, но за пудру поручиться было нельзя.

— Экскьюз ми, — сказала Наталья продавщице, дергая кольца.

Продавщица взглянула с очень большим пониманием, кольца снять помогла и на прощание сказала «Уэлком», дескать, ничего, попытка не пытка, заходите еще.

Лазоревый бассейн за окном ее номера играл в свете прожекторов, словно гигантский бриллиант. Реветь больше чем полчаса было бы глупостью, но уж полчаса-то Наталья проревела. А когда умылась, обнаружился еще один подвох коварной пудры: она иссушила обгоревшую кожу, и лицо опять стало красным, будто кусок мяса.

Спасительный "Афтэ сан" снял зуд, но красноту с лица не убрал. И вообще Наталья рано отказалась от "Афтэ сана": все сожженные на солнце места ныли почти как вчера.

Словом, вчерашние неприятности повторялись, и Наталья подумала, не повторить ли к ним вдобавок и вчерашние приятности.

Она накидала себе подушек, чтобы лечь поперек постели и смотреть на лазоревый бассейн. Она постелила сверху махровую купальную простыню, чтобы не изгваздать подушки кремом. Она выключила свет, чтобы ее не увидели снаружи, и скинула халат, и улеглась, и щекотными серединками ладоней приласкала щекотные соски. Все было как вчера. Но вчерашней любви к себе, единственной, Наталья не почувствовала, а почувствовала ну просто волчье одиночество. Такое, что хоть вой на лазоревый бассейн, поскольку луны не видно.

Ей хотелось мускулистого, щедрого и необязательного в отношениях танка. Чтобы у них не было ничего общего, кроме развлечений и постели. Чтобы можно было бросить, когда надоест, и чтобы это не называлось «бросить», а называлось необременительным словом «расстаться». Экскьюз ми, дорогой, мне пора. Да нет, ничего особенного: только что вспомнила, что у меня цветы не политы. Нет. И завтра нет, я же говорю: цветы буду поливать. С утра до вечера, у меня их много. Гуд бай, май лав. И я тебе желаю счастья.

Проигрывая в уме эту сладостную картину (расставалась она с тем брюнетом из ювелирного магазина), Наталья поймала себя на том, что водит пальцем между ног. Палец скользил легко и как бы без особого на то желания Натальи. Такой самостоятельный был палец и умелый. Наталья выбрала у лазоревого бассейна мужчину, которому он мог бы принадлежать. Это был высокий незагорелый блондин, кажется, из вчерашних финнов — какая-то у них спортивная команда. Блондин сидел, развалившись в шезлонге, и потягивал коктейль через соломинку, не подозревая, чем занимается его палец. А палец уверенно входил в нежные глубины, и ворочался, и отступал, чтобы вернуться. И Наталья тихо истаяла без сотрясающих тело и нервы спазмов.

Блондин встал, потянулся, напрягая выложенный плиточками мускулов живот, и рыбкой кинулся в бассейн.

В дверь постучали. Если Гера, отдамся Гере, расслабленно подумала Наталья, и отношения станут проще: он мне — эту поездку, я ему — приключение. Такое недолгое приключение до Москвы, а в Москве мне сразу станет пора поливать цветы. А если тот еврей-посыльный?

Она встала и завернулась в купальную простыню, подоткнув ее над грудью. Женщина в простыне совсем не то, что женщина

б

халате. Женщина в простыне эротичнее, хотя показывает меньше. Все дело в том, что под халатом еще может быть что-то надето, а под простыней наверняка нет ничего. Это и возбуждает мужчин.

Постучали еще раз.

— Секунду! — крикнула Наталья, укладывая подушки на постели.

Как, девочки, поступим с евреем? С одной стороны, у нас еще не было обрезанных мужчин, и этот недостаток опыта надо когда-нибудь восполнить. Но, с другой стороны, нам вовсе не приспичило восполнять этот недостаток с посыльным.

Наталья включила свет и пошла открывать. Ворсистый синтетический ковер щекотал босые ноги.

За дверью стоял Костомаров Павел Васильевич, бизнесмен, эксклюзивный дистрибьютер фирмы «Сэнди» в Москве (годовой оборот оценивается в полмиллиона долларов и не считается крупным в сфере компьютерных игр), тридцати двух лет, с женой в разводе.

— Здра-а-асьте, — сказала потрясенная Наталья.

Как себя вести, было совершенно непонятно. Не то упасть ему на грудь, не то захлопнуть дверь, по возможности стараясь попасть ему по носу. Наталья выбрала золотую середину: встала в дверях, не пуская Пашу в номер. Главное — не показать ему свое красное обожженное лицо, и Наталья постаралась, чтобы свет люстры из номера бил Паше в глаза.

— Я приехал, — сообщил Паша.

Наталья не удостоила его даже кивком, чтобы Паша не подумал, что она одобряет его приезд. Она стояла, и все. Глазом не моргнув.

— Узнал в редакции, где ты, в каком ты отеле…

—…Купил путевку, оформил визу, поехал в Шереметьево, сел на самолет, — продолжила Наталья, давая понять, что ее ничуть не интересуют эти очевидные подробности.

— Да! Сейчас легко с коллективными визами — мертвый сезон. — Управляемый Паша на этот раз совершенно не понял ее иронии, только обрадовался, что Наталья соизволила ответить. — Может быть, разрешишь войти?