Наталья говорила

и

ждала, что сейчас он ее перебьет, засмеется или обидится

и в

любом случае скажет, что все это чепуха полная. Но Паша молчал.

— Ты должен меня понять. Ты состоятельный человек и, наверное,

в

своих отношениях с женщинами все время думаешь, кого они любят — тебя или твою кредитную карточку. А у меня таких вопросов никогда не возникало,

и

я не хочу даже думать об этом.

— Ты что же, считаешь, что я хотел прикарманить твои деньги? — оскорбился Паша.

— Что ты, что ты! — Наталья упала лицом на руки, ругая про себя дуру-интуицию. Бриллиантовое Пашино кольцо царапнуло щеку. — Ты же на меня потратил здесь не меньше десяти тысяч. Я сама не знаю почему, но давай откажемся.

— Ну что ж, давай откажемся, — чужим голосом сказал Паша, он все еще обижался.

Наталье стало легко-легко,

и

она заплакала.

Примирение отметили поездкой на ослике по пустыне. Вообще-то Паша хотел съездить в Иерусалим, на святые места. Наталья отказалась, хотя и знала, что это, может быть, последний такой случай и что потом она будет жалеть. Опять она сама не знала почему, но упрямилась так, что была себе противна. И вот вместо машины с кондиционером они сели в двухколесную повозку, как дети в зоопарке, и тряслись по жаре за ослиным хвостом.

Ослик был чистенький и ухоженный, но все равно остался ослом. Каждые двадцать минут он останавливался, чтобы помочиться, а потом остановился совсем — надо полагать, захотел пить. Обратно Паша вел его под уздцы, потому что вожжей ослик перестал слушаться.

На такое вот развлечение они убили полдня. К обеду в «Принцессе» опоздали и заехали опять в мексиканский ресторанчик. Тут намучившийся с ослом Паша уничтожил огромное количество острейшего мяса и немного повеселел.

Не успели они сесть в машину, как Наталья, вырывая ключи из Пашиной руки, впилась в его губы и поняла, что угадала. Паша отвечал ей, как в прежние, лучшие дни, когда между ними еще не пробежала черная кошка. Его рот горел от перца, и Наталье стало сладостно жечь губы, так, что огонь отозвался в низу живота. Занавеска на ветровом стекле была опущена — такая специальная занавеска, стояночная, чтобы солнце не накаляло нутро машины. Наталья дернула рычажок под сиденьем, она этому научилась за последнюю неделю. Спинка повалилась назад, и Наталья повалилась вместе со спинкой, увлекая Пашу за собой. В живот ей впился проклятый чехольчик с ножом на Пашином поясе, и это немного остудило Наталью. Она мельком посмотрела за боковое стекло и увидела, что рядом с их машиной останавливается огромный двухэтажный автобус с туристами, и эти туристы сверху глядят на них. Вдобавок водитель автобуса деликатно бибикнул — то ли требовал освободить стоянку, то ли Натальино с Пашей поведение оскорбляло его религиозные чувства. В общем, пришлось убираться.

Паша поехал по какой-то незнакомой улице — Наталья особенно не присматривалась, она возилась с «молнией» на его брюках.

— Отвлекаешь. Сейчас врежусь куда-нибудь, — сказал Паша, и было ясно, что ему нравится, когда его отвлекают таким образом.

— Давай свернем в какой-нибудь переулок. Или, наоборот, гони! — Наталья справилась наконец-то с молнией. Но оказалось, что гнать некуда, они приехали.

— «Кадурит», — объявил Паша, — ювелирный магазин. А вообще кадурит — это эйлатский камень, среднее между малахитом и лазуритом. Больше нигде в мире не встречается… Застегни, — добавил он жалобным голосом, — и скажи на милость, как я теперь выйду из машины? Заметно же.

— Сильно заметно, — с удовольствием подтвердила Наталья. — Посиди, успокойся. Может, льда принести?

Она чувствовала себя счастливой. Сидишь перед ювелирным магазином, как в детстве перед полученной на елке красной пластмассовой звездой, и там, в этой толстенькой звезде, полно всяких конфеток-мандаринок. А рядом твой мужчина, который стесняется выйти из машины по уважительной и завидной для многих причине, и это, девочки, уже не относится к воспоминаниям детства.

Зеленый с синим — цвет кадурита и цвет Натальиных глаз. Сами понимаете, ей шло буквально все. Браслетки, часики, сережки, подвески, бусы, кулоны. И все это можно было купить даже на ее маленькие доллары.

Наталья набрала целый пакетик, а второй пакетик, побольше, втихую набрал Паша и строго-настрого запретил открывать его до приезда в отель. Наталья ныла, дулась и топала ногой, но Паша был непреклонен. В конце концов он этот пакетик отобрал и спрятал. И Наталья ему отомстила. В машине, на скорости шестьдесят километров или, может быть, миль в час — спидометр был у нее перед самыми глазами, и цифру 60 она видела прекрасно. Иногда, девочки, полезно баловать мужчин таким образом. Они после этого становятся тихими и покладистыми и без боя отдают свои секретные пакетики. Хотя, надо сказать, уже стемнело, и Наталья не смогла толком рассмотреть Пашины подарки.

Потом он все испортил. Абсолютно все, а не только этот плохо начавшийся день.

Уже видны были светящиеся окна и фонари «Принцессы», в темноте еще больше похожей на отплывающий в Красное море корабль, и Наталья застегнула «молнию» на Пашиных брюках и сидела такой невинной девочкой с пакетиками, думая, не сильно ли пострадала помада на губах, когда Паша вдруг хлопнул себя по колену и досадливо сказал:

— Черт, не могу забыть. Не мо-гу! Пойми, Наташ, ты меня ломаешь. Ты мне сбиваешь кураж. Это как грибнику показать поляну с белыми, а после сказать: да ну их, пойдем отсюда!

— Ты о чем? — спросила Наталья, хотя прекрасно поняла о чем.

Паша не уловил предостережения в ее голосе.

— Да об этих деньгах от фирмы. Наташенька, я бизнесмен. Я не могу проходить мимо денег, когда они сами просятся в руки. У меня нюх потеряется.

Он говорил убедительно. Резонно. А вот Наталья в своем отказе от денег уже не видела никакого резона, а видела только блажь. С ума надо сойти, чтобы отказаться от шести тысяч долларов. Она столько за год не зарабатывает.

Прав, прав был Паша. И все же хорошее настроение пропало. Наталья чувствовала себя так, будто из нее вытащили пробочку, воздух выходит откуда-то из груди, из-под сердца, и она сдувается, как резиновая кукла.

— День был неудачный, Паша, — мягко сказала она. — Я, кажется, наделала глупостей и не хочу продолжать. Давай пойдем по домам, поспим и утром поговорим на свежую голову.

— Ты на самом деле меня поняла? Не обиделась? — спросил Паша таким просящим тоном, что просто нельзя было ответить: не поняла, мол, и обиделась.

— Конечно, поняла, — успокоила его Наталья. — Это я саму себя не понимаю, а тебя понимаю.

— Ладно, тогда до завтра, — легко сказал Паша и, как будто извиняясь, добавил:

— Раз ты так хочешь, поспим врозь.

Наталья дежурно чмокнула его в щеку и вышла из машины, думая, что Паша мог бы и поупрямиться. Мог бы, в конце концов, проводить ее. Попросил бы боя отогнать машину на стоянку, а сам проводил бы.

Лобби — это такой зал, куда ты попадаешь, когда войдешь в отель. Это не зал ожидания, потому что ждать здесь практически ничего не приходится, и не место для отдыха или, допустим, выпивки, потому что для этого здесь имеются другие места. Лобби просто для красоты. Излишество. И вот в этом излишестве отеля «Принцесса» сияли, сверкали и пускали зайчики сотни лампочек, десятки зеркал, бронзовые ручки и рамы, полированный мрамор, которым было отделано ну буквально все, глянцевые листья пальм и фонтанчик с рыбками.