Наталья чувствовала, что попала именно на такого. На управляемого.

Третью пятерку она поставила ему в «России», когда он не потащил ее сразу в номер, а повел в ресторан. Хотя знал, что она готова, и спугнуть не боялся. Мало того, ей не терпелось, и об этом он знал тоже.

О Димке он догадался, когда у Натальи вышли прихваченные полчаса рабочего времени и час, сэкономленный на покупке продуктов. Наталья стала поглядывать на часы, а он сказал:

— Позвоните родителям… — проникновенно, как в рекламе. И добавил: — Пускай приедут с внуком посидеть. Или у тебя девочка?

Наталья поставила ему сразу две пятерки и побежала звонить. Собственное намерение уложиться в отыгранные у жизни полтора часа и, в крайнем случае, прихватить еще часик уже казалось ей каким-то даже оскорбительным. Кошка она, что ли?

Паша взял ее мгновенно, едва успев повернуть ключ в замке. Горячая решительная рука скользнула вниз по Натальиному животу, срывая резинки. Упала прихваченная из ресторана початая бутылка, шампанское брызнуло по ногам и с шипением полилось на ковер. Легко подхватив Наталью под ягодицы, Паша буквально надел ее на себя. Она обвила его ногами, чувствуя, как мешают, пружинят спущенные колготки и трусики. Двигаться в такой позе было трудно, у Натальи на языке завертелся дурацкий вопрос: "А что теперь?" Но Паша прекрасно знал, что теперь, Паша нес ее куда-то, и при каждом шаге Наталья чувствовала, как ворочается в ней его напряженная плоть. Грохнулись об пол какие-то книги, Наталья оказалась распластанной на столе. Паша разрывал руками ее бедра, врубаясь все глубже, так, что у нее перехватило дыхание. Колготки мешали, Наталья стала их срывать, поджав к животу ноги, Паша старался помочь, но только путался, и это из неловкости превратилось в игру. Они боролись с колготками и друг с другом, обмирая от нечаянных сладких движений. На Пашиной чистой груди созрели капли пота. Они набухали, сливались, падали Наталье на живот, и каждая капля отзывалась в ней, как маленький горячий взрыв. Первый спазм застал ее неожиданно; кровь бросилась в лицо, Наталья тихо застонала, еще стесняясь Паши, он ответил низким рыком и забился в ней беспорядочно и страстно. Жаркая волна подхватила Наталью, Пашино склоненное лицо поплыло перед глазами, и она закричала, сотрясаясь от сильных глубоких спазмов.

Он и тут оказался круглым пятерочником, Паша, Пашенька, Пашуля. Наталья пока что не придумала ему ласкового имени. «Пашенька» ему не нравился, «Пашуля» звучало слишком по-женски, и остался он Пашей.

Паша. Па-ш-ш-ша!

Как ты горяч и крепок, Паша! Как ты ворвался в меня — даже страшно стало, честно. Зверь мой. Зверюшка. И пахнешь зверем. С ума сойти, как ты пахнешь, Паша! Сейчас так не пахнут. Мужчины дряблые, немытые — фонендоскоп липнет, и воняют кислятиной. Или боятся пахнуть мужчиной и душатся, как бабы. А ты пахнешь собой. Ты редкостно пахнешь, уж поверь — я целый день только и делаю, что нюхаю мужиков. Старух, конечно, больше, но мужиков тоже полно. А ты почувствовал, как я была готова? Я была просто неприлично готова, еще в лифте ехали, а у меня уже трусики мокрые. Все-таки женщина должна поломаться, так принято. А я аж тряслась — так мне тебя хотелось. Я и сейчас хочу. Возьми меня. Вижу, что не готов, но ты, главное, не прерывай усилий, а я помогу.

Застеснялся? Не думай про меня лишнего, ты за полгода первый. Я просто женщина с медицинским образованием, которая любила своего мужа и хотела сделать ему хорошо. И ему было очень хорошо, Паша. Но давно. А сейчас тебе будет хорошо, как бы ты ни сопротивлялся.

Ну вот. Вот, ведь можешь! Прости меня, дуру корявую, это я была виновата. Ты еще сложения не знаешь, а я тебе — таблицу умножения. Давай потихоньку, на первые два действия. Ой, Паша! Пашшшшшаааа-а!

Не части. Увлечение скорострельностью ведет к преждевременному расходу боеприпасов. Да так, он же у меня военный был. Настоящий, Паш. Военные — это которые воюют. Ты не видел или не обратил внимания. Нет, которые в форме — это мирные. Не спеши, тебе говорю. А военные — в кроссовках, форма рваная, офицера от солдата не отличишь. Как увидишь, значит, война и надо бежать. Я совсем чуть-чуть застала, медсестрой по вольному найму. А в Чечню приехала с бригадой и уехала. Два часа побыла. Так случилось. У нас тут что, вечер интересных встреч в клубе ветеранов? Хватит, не рви мне душу. Отдохнул?

Теперь не двигайся. Я тебя сама буду умножать. Я тоже двигаться не буду. Я буду тебя умножать потихонечку. Как волны и стонут, и плачут. Аборта не, бойся. Во-первых, раньше надо было думать. Во-вторых, это женщина должна бояться аборта, а в-третьих, я не боюсь, потому что имею, как уже отмечалось, высшее медицинское образование.

Дай слезку слизну. Дурачок, это нормальная мужская реакция. Лежи и тай. Нормальная, говорю. Просто не надо было учиться по западным пособиям, там это спорт, а то, что у нас, это любовь. Да, так быстро. Когда ты стоял на рынке и ушами хлопал. Я знаю, что ты тоже почувствовал, это всегда взаимно. Нет, то, что ты говоришь, это зависть к ближнему. Ни вола его, ни осла его. А любовь взаимна всегда. Да успокойся, ты меня не искал, потому что я сама не захотела. Не дала тебе понять. А сегодня дала понять, и ты сразу отважился. Ты очень чуткий, Паша. Нет, что ты. Конечно. Обкончалась вся. Повторяю: это не спорт. Не футбол, счет вести не надо.

Кузнецова Наталья Михайловна, двадцати девяти лет, с мужем в разводе, врач-терапевт, имеет сына Дмитрия восьми полных лет, вышла из гостиницы «Россия» в восемь утра счастливая, как драная кошка. Паша обогнал ее и побежал заводить машину. Если бы он машину не завел и сунул Наталье «полтинник» на такси, она бы, наверное, убила его на месте, а сама пошла бы топиться в Москве-реке. Потому что в двадцать девять лет врачу-терапевту (с мужем, не забудем, в разводе), имеющему сына Дмитрия восьми полных лет, влюбляться очень трудно. Болезненный это процесс и чреватый всякими непредсказуемыми поступками.

Но Паша — Пашшша, стон ночной — с машиной справился, хоть и предупреждал, что аккумулятор дохлый. Наталья раздумала убивать его и топиться, вздохнула и уселась поудобнее. Машина у него была, между прочим, серебристая «ауди». Или БМВ. Хорошая, в общем, машина. Пашина.

Прелесть какой управляемый был Паша. Правда, у Натальи мелькнуло подозрение, что он замаскированный подкаблучник. Но нет, Паша легко принимал решения, и эти решения оказывались самыми для нее подходящими. Танк ничего бы ей не подарил — это было бы терпимо, но обидно, или стал бы совать деньги, — а уж это привело бы к немедленному разрыву. Подкаблучник купил бы цветочков, а потом, проезжая мимо универмага, сказал бы, не снижая скорости: "Может, выберем тебе чего-нибудь?" А Паша, ни минуты не сомневаясь, остановился у «Елисеевского», попросил ее подождать в машине и вернулся с двумя здоровенными пакетами.

— Это твоим старикам, — сказал он просто, взвешивая на руке один пакет, и стало совершенно очевидно, что не помочь Наташиным старикам было бы полным свинством. Они, в конце концов, сегодня заработали. Укладывали Димку, пока его беспутная мать — ну, в общем, замнем.

— А это… — Паша показал второй пакет. — Извини, мы же твои продукты не вынули из багажника, и я их сегодня с утра выбросил. Боялся, что испортились. Так что это вам с сыном на завтрак. Не перепутай: у стариков коньяк, у вас "Чинзано" и кола, а остальное все одинаковое.

Доходчиво было сказано. Проникновенно. Наталья, которая еще несколько минут назад и представить себе не могла, что докатится до того, чтобы брать с любовника продуктами, поняла: вот эти пакеты и есть самый лучший в такой ситуации подарок. Относительно дорогой и ни к чему не обязывающий. Возвращать в случае чего не придется.