— Какая, — спросил, — сумма вас устроит? За беспокойство.

И уставился своими карими глазками.

Наталья сосчитала про себя до десяти и сказала:

— Вон! И под конвоем не приду. Запрусь и буду сидеть, пусть взламывают дверь, если хотят.

— Значит, я вас понял неправильно, — без особых эмоций сообщил этот неимоверный Георгий Анатольевич, и Наталья увидела, что да, когда он улыбается, глазки скрываются в щеках.

Помолчали. Злость у Натальи прошла. Выгнать его под тем предлогом, что в коридоре ждут больные, было невозможно, потому что больные в коридоре не ждали. Летом по субботам все больные выздоравливают и едут копаться на садовых участках.

— За интервью принято платить, — осторожно начал журналист. — Не всегда и не всем, конечно. При соввласти если я, например, делал интервью с писателем, то половину гонорара совершенно официально, через кассу, получал он. А если, допустим, с нефтяником, то весь гонорар шел мне. Сейчас некоторые звезды требуют гонорар за интервью — вот Эльдар Рязанов не может снять цикл о Голливуде, потому что там требуют. А в Париже с него не требовали, и он снял. То есть я не собирался вам взятку совать. Речь идет о нормальной рабочей практике. Вы мне — интервью, редакция вам — гонорар. Понятно?

Наталья упрямо мотнула головой.

— Ясно. Это не входит в круг ваших понятий, это пугает, вам кажется, что вас пытаются подкупить, хотя нам от вас нужна только правда. Поймите, это не подкуп свидетеля. Свидетелей подкупают совсем для другого. — Журналист достал сигареты (Наталья сделала стойку) и опять убрал пачку в карман. — Может, выйдем в скверик минут на десять? Ей-богу, я нервничаю. Вы очень симпатичный мне человек. Что бы вы ни говорили, как бы непонятно себя ни вели — вы спасли этого мальчика и, наверное, много других людей. Но мальчика — наглядно. Про мальчика я знаю. Вся моя писанина, в конце концов, не стоит того, что вы сделали тогда за две минуты. Давайте выйдем, поговорим, — еще раз предложил журналист, и Наталья подумала, что не такая уж он продувная сволочь.

— Нет, — возразила она, — только здесь. Я на работе. Хотите, запремся, и вы покурите в окно?

— Перебьюсь, — сказал журналист, но закурил и отошел к окну. Он, кажется, и в самом деле здорово нервничал.

— Заприте дверь, — велела Наталья, — ключ в замке.

Журналист по-рабоче-крестьянски плюнул в ладонь и загасил в слюне окурок.

— Не надо. — Он отправил окурок в корзину и носовым платком вытер ладонь. — Позвонить от вас можно?

Позвонить было можно — у Натальи стоял один на четыре соседних кабинета телефон, — и журналист стал звонить.

— Михалыч, — не представившись, сказал он в трубку, — врачиху с мальчиком помнишь?

Судя по тому, как долго он слушал неведомого Михалыча, тот и помнил, и имел по этому поводу очень сложное мнение.

— Да что суд? Мало я судился?! — неожиданно взревел журналист. — Зато мы уже попали в Интернет! Не тычь мне, любой суд — реклама!

Михалыч ответил как-то кратко.

— Сам такой, — весело сказал журналист. — Я вот тут подумал: мы сможем наградить ее турпоездкой? За мальчика, за что же еще…

Наталья сделала протестующий жест, журналист отмахнулся.

— Интересное кино, Михалыч: кретина, который угадал на разрезанной фотокарточке усы Якубовича, мы посылаем в Италию, а врача, который спас ребенка… Конечно, много. Конечно, лотерея. Вот и будем считать, что она выиграла. Хоп, Михалыч, договорились… Она сама выберет. Ну, нам-то без разницы, а ей приятно, пусть выберет.

Он положил трубку и снова утопил свои смеющиеся глазки в щеках.

— Поздравляю, Наталья Михайловна: редакция награждает вас турпоездкой за границу.

— Все равно я вам не дам интервью, — первым делом сказала Наталья.

— Как хотите. — Журналист пожал плечами. — Это не связано.

— Тогда отчего такая щедрость?

— Скажете, не заслужили? — вопросом на вопрос ответил журналист.

— Скажу, заслужила, но не у вас. — Наталье стало жалко себя, потому что нет и не будет адреса, по которому выдают все заслуженное. Разницу между заслуженной зарплатой и ее зарплатой, например. Или дубленку, которую у нее стащили в прошлом году. Или Пашу, который, конечно, по какому-то адресу сейчас находится, но секретарши не говорят, мочалки.

— Считайте, что Бог или судьба восстанавливает справедливость, — попал в ее мысли пройдоха-журналист. — С нашей помощью.

— От вас я не могу принять ни-че-го, — глядя в стол, раздельно произнесла Наталья.

— Ну вот, снова здорово. Голубушка Наталья Михайловна, сейчас в жарких странах ну очень жарко, — сообщил журналист. ("Я тебе не голубушка", — про себя одернула его Наталья). — Сейчас туда ездят только идиоты и русские, которые еще не разобрались. Мертвый сезон. Полупустые самолеты садятся в полупустых аэропортах, оттуда полупустые автобусы везут кого-то в полупустые отели. Причем пустые места оплачены. Турфирма покупает со скидкой четырнадцать билетов по цене десяти, а пятнадцатый ей дают бесплатно как приз. Места в отеле у нее тоже скуплены на месяц вперед. Наберет она в группу хотя бы одиннадцать человек — будет в выигрыше, наберет меньше — ничего страшного, компенсирует зимой. Так вот, наш журнал бесплатно печатает рекламу турфирм и за это получает бесплатные путевки. По ним ездят уборщицы и машинистки, потому что журналисты, во-первых, наездились, во-вторых, им некогда — они работают. По ним ездят победители совершенно бредовых конкурсов типа "Сложите все цифры даты вашего рождения, вырежьте из журнала купон и пришлите в редакцию", потому что такие конкурсы увеличивают подписку. А теперь поедете вы. Потому что нам это ничего не стоит, а вам приятно.

Что за прелестная подляночка была бы, подумала Наталья, если бы Костомаров Пал Василич, тридцати двух лет, с женой в разводе, вернулся бы и звонил бы, и звонил, а телефон не отвечал бы и не отвечал, а после подошла бы мама и сказала, что Наташа на Канарах.

— И еще я должен перед вами извиниться, — дожимал ее журналист. — Нам надо было сразу подарить вам путевку, и не возникло бы никаких этих двусмысленностей с интервью и судом. Мухи отдельно, котлеты отдельно.

— Ладно, давайте вашу котлету, — согласилась Наталья. — Все равно же заставите лопать мух, я понимаю.

— Об интервью пока что не прошу, в суд — только в крайнем случае, обещаю, — быстро сказал журналист. — Но уж если придется — извините, это ваша гражданская обязанность… Загранпаспорт у вас есть?

— Откуда? Я за границей не была, если не считать Афгана. — Наталья подумала о том, что теперь придется где-то как-то оформлять загранпаспорт, а там, говорят, жуткие очереди. И о том, что ей совершенно нечего надеть за границу. И о деньгах, потому что бесплатно-то бесплатно, но ведь нельзя же в чужую страну ехать без единого рубля. Без единого доллара. Хотя двести долларов у нее было — неприкосновенный запас, но этого могло оказаться катастрофически мало. Ну, с Димкой-то поживет мама.

Она обо всем этом подумала и чуть снова не отказалась. А потом загранпаспорт, жаркие страны и доллары как-то сцепились у нее с Димкой, и Наталья для самой себя неожиданно спросила:

— Георгий Анатольевич, а Израиль — достаточно жаркая страна?

— В каком смысле? А, свободные путевки?! — сообразил журналист. — Наверное, есть.

Он поглядел на нее, будто первый раз видел и старался запомнить.

— Не угадали, — сказала Наталья, — не зов предков. Просто когда-то давно в Израиль уехал отец моего ребенка.