Сержант проводил нас до моей машины, вручив документы, козырнул. Когда он отошел на несколько шагов, я процедил сквозь зубы:

— Боится все-таки связываться с газетой, барбос.

На личном опыте я уже давно убедился, что политика всегда стоит превыше всего. Пресса делает эту политику, а следовательно, чего-то да стоит.

— Спасибо, — сказал мой новый знакомый и, протянув руку, наконец-то представился: — Дин Альбрайт.

— Не за что, — улыбнулся я, пожимая его сухую, холодную ладонь и назвал себя: — Михаил Дымов. Можно просто Мишель.

Открыв дверцу своего автомобиля, я предложил ему жестом руки сесть и, обойдя машину, сам упал на сиденье.

— Куда поедем? — спросил я его, когда двигатель глухо заворчал.

Альбрайт пожал плечами.

— Знаешь что, может, хватит на сегодня развлечений? Ты не против, если мы посидим у меня? Виски, пиво и кое-что пожевать гарантирую.

— Давай, — без всякого энтузиазма согласился Дин. Мотор взревел, и «Пиф-паф» скрылся за углом.

В которой Дин рассказывает, как взрываются звездолеты и совершаются посадки на неизвестные планеты.

Лед медленно таял в бокале, согреваемом в руке. Медленный шлягер расслаблял и успокаивал. Под столом стояли уже три пустых бутылки, но хмель почему то не брал меня.

Дин утонул в моем старом, глубоком кресле и в полумраке квартиры, я не мог рассмотреть его лицо. Только при вспышках рекламы концерна «Ристинг-инкорпорейшен» на девяносто восьмом этаже стоящего напротив здания, которые временами освещали стену, передо мной мелькали его еще более обострившиеся скулы и глубоко запавшие глаза, устремленные куда-то вдаль.

С ним хорошо молчалось, но, оторвавшись от своих мыслей и в очередной раз взглянув на Дина, я даже не понял, а скорее почувствовал, что он напряжен до предела. И если на меня обстановка действовала расслабляюще, то он, похоже, видел и ворошил в памяти что-то страшное и волнующее. Мне стало не по себе, и я весь подобрался, как перед боем.

Желваки ходили на его скулах, отчего они становились еще более резкими. Пальцы судорожно сжимали бокал. Мне уже слышался хруст раздавливаемого стекла и виделась окровавленная рука, сжимающая осколки.

— Сволочи. Какие сволочи, — негромко процедил он, почти не разжимая губ, и, резко выбросив из кресла свое тренированное, гибкое тело, заметался по комнате.

Слова тут были ни к чему. Я молча ждал, что за этим взрывом последует.

Начало его рассказа было столь бессвязным и сумбурным, что у меня мелькнула мысль, не сошел ли он с ума. Однако постепенно он успокоился, накал спал, и речь стала логичной и последовательной. Ему надо было выговориться, сбросить напряжение, которое он носил в себе и пытался ежедневно заглушить в барах города и на арене, выполняя свои рискованные, если не сказать смертельные трюки. Я только слушал и изредка подливал в его бокал.

Он улетел в разведку на звездолете Федерации, в составе экспедиции глубокого поиска, в качестве командира отряда безопасности. Обследовав несколько звездных систем и не найдя ничего интересного, руководитель экспедиции принял решение о возвращении, когда случилась катастрофа. Сначала они даже не поняли, что она случилась. На несколько мгновений в рубке командного поста погасли все экраны, к горлу подступила тошнота, спазмы сдавили желудок, в головах прозвучал протяжный звон. Когда экраны, подмигнув вновь, ожили, отразив мириады звезд, все облегченно вздохнули. Операторы центрального поста, придя в себя, быстро начали включать тестирующие программы, чтобы выяснить причину возникшего сбоя. Все было в полном порядке, техника не подвела. Беда подкралась с другой стороны. На центральный пост подал сигнал тревоги курсограф. Местонахождение корабля было потеряно. Через два часа старший штурман доложил капитану, что все системы в полном порядке, но определить координаты корабля невозможно, созвездия незнакомы, взять пеленг не на что.

Чтобы не лишиться ориентировки окончательно, взяли пеленг на ближайшее звездное скопление, определив его за точку отсчета. Экипаж находился в напряжении. Штурманская служба лихорадочно искала причины потери ориентации, но не находила их. Капитан решил исследовать ближайшую планетную систему и, не задерживаясь, возвращаться обратно.

Неделя корабельного времени пролетела незаметно. Звезда, к которой стремился звездолет, из сверкающей точки на экране локатора внешнего обзора превратилась в ярко оранжевый апельсин. Вокруг нее вращались пять планет, четвертая из них, как показали приборы, имела кислородную атмосферу.

Звездолет проходил мимо нее на расстоянии пятидесяти тысяч километров, когда его реактор вышел из-под контроля. Были приняты все меры, чтобы обуздать вырвавшуюся стихию, вплоть до отделения двигателей, но они оказались тщетны. И тогда прозвучала команда покинуть корабль.

— Я в этот момент находился в центральном посту, — рассказывал Дин, — и тут же, не раздумывая, прыгнул в приемник винтового лифта, проходившего через все палубы корабля, на нижнюю, спасательно-грузовую.

Совершив соскок с высоты полуметра языка лифта, он не бросился к спасательным капсулам, а что было сил побежал в ее грузовую часть, к разведботам, где должен был в случае тревоги находиться его отряд. Судя по распахнутому люку переходного шлюза машины под номером два, только она была активирована и готова к движению. Раздумывать и оглядываться было некогда. За спиной визжали и стонали сминающиеся стальные конструкции палуб и переборок. Прыгнув в командирское кресло, справа от сидевшего в машине водителя, он нажал кнопку полной герметизации. Стоны конструкций корабля немедленно оборвались. Тишина в машине как будто надавила на уши.

— Открывай грузовой, — прокричал Дин водителю.

— Заело, шеф, — спокойно глядя в лобовой бронеплекс, сообщил лейтенант Клест, при этом активно выжимая ногой педаль активации двигателя.

Промедление в этой ситуации было смерти подобно. Кнопка аварийного сброса ворот грузового отсека легко ушла в панель. Взрывы сорвали электроприводы петель и выбросили в космос тяжеленную плиту ворот.

Клест утопил в пол педаль активатора, и двадцатитонная машина прыгнула в открывшийся проем. Но как бы быстро бот ни стартовал, в последний момент в его корму ударила взрывная волна. Удар был такой силы, что гироскопы не справились с дополнительной инерцией, и многотонную машину закрутило, как сорванный с дерева лист в бурю. Когда полет стабилизировался, лейтенант развернул машину в сторону корабля, ориентируясь на красную точку локаторной отметки.

Гибель звездолета они увидели собственными глазами. Сначала это был взрыв. Как в замедленной съемке, корабль начал распухать на глазах. Его броневые плиты рвались в местах сочленений, и в щели врывался раскаленный ад звездных температур. В этом свете было отчетливо видно, как ранее оторвавшиеся от корпуса листы металла и внешней накорпусной аппаратуры разлетаются во все стороны. Неожиданно огненное ядро взрыва как будто свернулось. Только что разлетавшиеся куски обшивки устремились к центру корабля, сминая друг друга. Взрыв словно сфокусировался — и вдруг из этой груды металла к поверхности планеты рванулся многокилометровый луч ярко-белого света.

— Мы бы наверняка ослепли, — рассказывал Дин. — Яркость луча была, наверное, не меньше яркости ядерного взрыва, но фильтры лобового бронеплекса спасли сетчатку глаз. Когда зрение восстановилось, нас окружала темнота космоса, слегка подсвеченная впереди светом планеты. Приборная панель бота была также черна и безжизненна. «Посмотри, командир», — проговорил Клест. Я, конечно, ничего не увидел, но это было делом поправимым. Так как ни один экран не работал, Клест мог что-то увидеть только через бронеплекс.

Рука, лежащая на подлокотнике кресла, безошибочно нащупала и вдавила в панель одну из кнопок. Секунда — и командирский шлем накрыл голову Дина. Легкий толчок возвестил о том, что забрало опустилось, и он обрел зрение. Система «Циклоп» обеспечивала десантнику ночное зрение без дополнительных аккумуляторов и других посторонних источников питания. Отраженного света звезд было вполне достаточно. И Дин увидел то, что видел Клест, надевший боевой шлем сразу после того, как сел в кресло водителя. Обломки корабля выстраивались в кильватерную колонну и двигались в сторону планеты, вслед за ушедшим туда лучом взрыва. Дорожка, состоящая из разорванных листов обшивки, искореженных антенн и другого оборудования, под воздействием магнитных сил и гравитации изгибаясь огромной черной змеей, начала движение вокруг планеты, чтобы в конце своего пути сгореть в ее атмосфере.