— Так вот просто, — произнес Дин. — Давай ложиться спать. Как считаешь, ничего, если мы появимся на Ниме на корабле капитана Куницы?

— Все будет хорошо, — ответил старик, ложась на спину и закрывая глаза.

Нима встретила их проливным дождем.

Капитан Куница не стал сажать на планету свою «Мглу». И в космопорт Дина с монахом доставил челнок корабля.

Через таможенный терминал и стойку планетарного контроля прошли два лощеных джентльмена, прибывшие по вызову компании «ГрадАнт» для переговоров, связанных с поставками перерабатывающего оборудования. Нима являлась одной из сельскохозяйственных планет сектора, и ее столица Умана, куда прилетели два представителя концерна «Муни», отличалась от других столиц простотой архитектуры и некоторой архаичностью нравов ее жителей.

Прибывших встречали. Скромно одетый клерк компании провел их по полупустому залу космопорта и усадил в машину, ожидающую гостей. Он также вручил им при посадке в автомобиль небольшую папку деловых бумаг.

Представительский, но далеко не первой свежести «Памут», выехав с прилегающей к космопорту территории, устремился к столице в редком потоке машин.

Салон автомобиля отделялся от водительской кабины непроницаемым стеклом, которое было поднято. Пассажиры сидели рядом на заднем сиденье. Два боковых дивана были пусты. Посередине салона на полу стояли две небольшие потертые сумки, не гармонирующие с салоном и его обитателями.

Когда машина проехала последний полицейский пост перед въездом в город, ден Сарон наклонился вперед и подтянул обе сумки к своим ногам.

— Переодевайся, — бросил он, открывая одну из них, и стал вынимать содержимое довольно неприглядного вида. На свет появились штаны грязно-коричневого цвета, мятая, вся в пятнах куртка с капюшоном, неопределенной формы головной убор, грязный шарф и стоптанные тупоносые, в трещинах ботинки. Дин не стал задавать вопросов и тоже склонился над сумкой, получив свою долю таких же обносок. Деловые костюмы уважаемых граждан были брошены на пустующие диваны, и через несколько минут в салоне сидели двое бродяг. Из кармана своей одежды монах достал тюбик с пастой. Выдавив себе на руку часть его содержимого, сначала хорошо растер его, а потом стал активно натирать свое лицо, шею и грудь. Дин повторил проделанные монахом манипуляции, и его лицо, руки и шея приобрели нездоровый, землисто-серый оттенок. Маскировка была закончена.

Автомобиль уже двигался по оживленным улицам окраин, когда попал в небольшую пробку. Двигавшаяся в нескольких метрах впереди «Памута» машина сбила перебегавшего улицу нищего. Мужчина, одетый в рваное, грязное хламье, почти не пострадал. Он уже сидел на дороге перед радиатором сбившей его машины и размазывал по лицу текущую из носа кровь.

Водитель автомобиля не растерялся и свернул в ближайший переулок, не желая стоять в ожидании освобождения проезда. Он прекрасно знал город, так что автомобиль начал петлять по переулкам и проходным дворам. Но все же его капот уперся в кучу кирпича и другого строительного мусора во дворе подлежащего сносу дома. Машина стала выезжать, разворачиваясь задним ходом, и половина ее корпуса скрылась в проеме разрушенной стены.

Как только автомобиль въехал в развалины, ден Сарон, ухватившись за спинку заднего сиденья, откинул ее, открыв темнеющий проход в багажник. Ни секунды не задерживаясь, нырнул в темноту головой вперед. Дин последовал за монахом. Крышка багажника была уже открыта, и пассажиры, выбравшись в разрушенное помещение, бесшумно захлопнули ее, прильнув в полумраке к ободранной до кирпича стене. «Памут», обдав их запахом отработанного горючего, скрылся.

Двое бродяг некоторое время оставались недвижимыми, чутко прислушиваясь к окружающему их пространству. Вокруг стояла не нарушаемая ничем тишина.

Если бы Дин мог видеть, то очень бы удивился, что после того как «Памут» покинул развалины, сиденья боковых диванов в салоне поднялись, и из-под них появились двое мужчин, быстро переодевшихся в брошенные костюмы, они чинно расположились на заднем сиденье, оглядев себя в зеркало и поправив прически. Машина остановилась у отеля, где приезжим представителям концерна Муни были зарезервированы номера.

Убедившись, что их появление в развалинах осталось незамеченным, бродяги оторвались от стены и пошли в глубь развалин. Около получаса они петляли в лабиринтах полуразрушенных зданий, перебираясь через кучи разбитого кирпича и прочего мусора, пока ден Сарон не спустился по лестнице одного из них в подвал. В руке монаха появился фонарь, и спутники двинулись дальше, пока не добрались до канализационного люка со сдвинутой крышкой. Спустившись по металлическим скобам колодца и хлюпая ногами по мелким лужам, они долго шли по затхлому тоннелю. Путешествие закончилось в подвале одного из зданий, где их появление было замечено десятком нищих, расположившихся в живописных позах вдоль стен. Видимо, хорошим тоном в местном обществе считалось отсутствие проявления любопытства, и на вновь появившихся собратьев не обратили внимания. Вскоре свет, пробивавшийся с улицы в подвал, начал бледнеть, наступал вечер, и нищие потянулись к выходу. Ден Сарон с Дином присоединились к компании. Выйдя на грязную улицу, она быстро распалась на мелкие группы, растворившиеся в темноте переулков.

Монах шел к одному ему известной цели, уверенно лавируя среди старых трех-, четырехэтажных зданий. Наконец они вышли на небольшую площадь, мощенную булыжником. На другой ее стороне стояла маленькая церквушка. Двери храма были открыты, и из них на улицу пробивался слабый желтоватый свет горевших в глубине свечей.

Миновав входные двери, монах с Дином прошли в молельню, где сидело не больше пяти десятков прихожан, внимательно слушавших проповедь священника, одетого в серый, скрывающий фигуру монашеский наряд. Они устроились на одной из задних пустующих скамеек, и Дин стал прислушиваться к словам, звучавшим с амвона. Акустика помещения была очень плохой, неразборчивое звучание стало действовать на десантника убаюкивающе. Он пару раз стряхивал с себя надвигающееся на него расслабление, пока незаметно для себя не провалился в сон.

Очнувшись, Дин почувствовал себя абсолютно отдохнувшим. Оглядевшись, увидел, что находится в маленькой комнате, где по стенам, на выступах стояло множество горящих свечей. Под ним было деревянное кресло, а напротив него в таком же кресле сидел священник, похожий на того, что читал проповедь.

— Я Домаго, — проговорил церковнослужитель приятным мягким голосом, пристально вглядываясь Дину в глаза. — Один из моих посвященных попросил меня помочь тебе. Скажи, что движет тобой? Чего ты добиваешься в этом мире? Что может принести тебе покой? Если ты хочешь, я могу дать тебе его.

— Покой мне не нужен, святой отец, и вы это прекрасно знаете. Я, как и вы, пытаюсь добиться в этом мире, в меру своих сил, немного справедливости. А движет мной чувство долга, необходимость борьбы за эту справедливость, но почему я должен за нее бороться — не знаю. Таким, наверно, родился.

— Какое тебе дело до других людей? До их пороков, до их мучений и смерти. Чем ты можешь помочь многодетной матери, сегодня не накормившей своих детей, живущей хотя бы в соседнем городе или на соседней улице? Зачем тебе знать и думать о них? Думай о себе, о своем благополучии. Путь, на который ты вновь хочешь стать, это дорога лишений, тяжелого труда. Он не будет даже заметен, не принесет благодарности, а может принести смерть.

— Мне кажется, святой отец, что с этого пути я и не сходил. Сейчас я просто прошу вернуть мое прошлое, и, каким бы оно ни было, я увижу освещенную им дорогу в будущее. Вы правы, если взять на себя ежеминутную боль миллиардов, не выдержит никакое сердце. Каждый живет в своем мире, ограниченный кругом его общения, интересов, обстановки. Я хочу и стремлюсь сделать так, чтобы мой мир стал немного лучше. Уверен, что есть миры Михаилов, Джонов, Жаков и что они в свою очередь так же, как и я, хотят сделать свои миры более добрыми и счастливыми. Мы сделаем, сколько сможем и успеем. А вы, святой отец, и вам подобные, вырастите новых Джонов и Михаилов. Если бы вы сами думали по-другому, то мир захлестнули бы хаос и тьма.