Да, еще вроде бы обещают наладить там какую-то жизнь − дать людям средства для жизни, сократить безработицу, создать рабочие места… Да где уж решить эту задачу! При полном засилье чиновников-воров − и в Москве, и там же на месте на Северном Кавказе − все и уйдет им в карманы.

Довольно близко к независимости от России подошел и Татарстан. Однако здесь, слава Богу пока обошлось без крови. Пока. Идея независимости в этой республике не умерла. И не думаю, что когда-нибудь умрет.

Итак, схема разделения Союза Солженицыным в общих чертах намечена. А как на практике осуществить такое разделение? Любопытно, что писатель предлагает схему, к которой и в самом деле примерно через полгода придут государственные мужи − Горбачев и лидеры республик, решивших остаться в Советском Союзе:

«Итак, ОБЪЯВИТЬ о несомненном праве на полное отделение тех двенадцати республик − надо безотлагательно и твердо. А если какие-то из них заколеблются, отделяться ли им? С той же несомненностью вынуждены объявить о НАШЕМ отделении от них − мы, оставшиеся. Это − уже слишком назрело, это необратимо, будет взрываться то там, то сям; все уже видят, что вместе нам не жить. Так не тянуть взаимное обременение… Это разделение прояснит нам прозор будущего».

Впрочем, не будучи реальным политиком, Солженицын плохо себе представляет, как на деле − после всех деклараций и объявлений − можно осуществить разделение и отделение республик от Союза, предостерегает от скоропалительности в осуществлении принятых решений:

«Самого реального отделения нельзя произвести никакой одноминутной декларацией. Всякое одностороннее резкое действие − это повреждение множества человеческих судеб и взаимный развал хозяйства. И это не должно быть похоже, как бежали португальцы из Анголы, отдав ее беспорядку и многолетней гражданской войне. С этого момента должны засесть за работу комиссии экспертов всех сторон. Не забудем и: как безответственно-небрежна была советская прометка границ. В каких-то местах может понадобиться уточненная, по истинному расселению, в каких-то − и местные плебисциты под беспристрастным контролем. Конечно, вся эта разборка может занять несколько лет».

В действительности и отделение республик, первыми решивших отделиться, и окончательное разбегание тех, что оставались вместе до последнего момента, до подписания Беловежских соглашений, будет как раз происходить быстро, после «одноминутных деклараций», без какой-либо тщательной «переметки» границ, без «местных плебисцитов под беспристрастным контролем», без многолетний работы экспертных комиссий. Все это так и останется достаточно утопическими предложениями писателя, несколько подзабывшего в американском Вермонте российские реалии. Хорошо еще гражданской войны удастся избежать.

По словам известного политика депутата российского парламента Виктора Шейниса, участвовавшего в работе над проектом конституции России, ряд положений этого проекта «некоторым образом совпадают» с идеями Солженицына, парламентарии тоже намерены обустраивать Россию, но не совсем по-солженицынски. Как полагает Шейнис, в статье писателя «есть немало и верных наблюдений, и каких-то констатаций», но с самой общей идеей Солженицына, то есть ориентацией на то, что Россия должна выступить инициатором развала союзного государства, он, Шейнис, не может согласиться.

Да, брать на себя инициативу по развалу Союза мало кто из российских политиков тогда хотел.

Любопытна была реакция Горбачева на статью Солженицына, ведь прежде всего именно к нему, как считали некоторые, писатель обращался со своими советами по обустройству России: Россия-то понималась широко, не просто как РСФСР. Только Горбачев и мог тогда предпринять решающие действия, объявить, как и советовал Солженицын, что «три прибалтийские республики, три закавказские, четыре среднеазиатские, да и Молдавия... НЕПРЕМЕННО И БЕСПОВОРОТНО будут отделены».

25 сентября, через неделю после публикации солженицынской статьи, выступая на сессии Верховного Совета СССР, Горбачев отмежевался от идей ее автора:

− Предложения великого писателя неприемлемы. Он весь в прошлом, прошлая Россия, монархия. Я себя чувствую демократом с радикальными взглядами.

Дело, конечно, не только в том, что Солженицын испытывал симпатии к монархии, − для Горбачева в тот момент была неприемлема сама идея расчленения Союза.

− Солженицын не должен ходить по этой земле с ножницами и плугом и не должен пытаться разделить ее и размежевать, − сказал Горбачев.

Ельцин, напротив, комментируя, хоть и с некоторым запозданием (в интервью одной из газет 14 октября), статью Солженицына, отозвался о ней благожелательно. Но при этом подлил масла в огонь, сделав упор на одной из весьма болезненных тогда для многих тем:

− Там немало интересных мест, над которыми надо хорошо подумать. И, конечно, что-то и учесть. В том числе и то, что Россия не в состоянии кормить одну шестую часть суши.

Годы спустя, историк Рой Медведев утверждал, что

обсуждения «солженицынского манифеста» фактически не было. В печати появилось несколько, с одной стороны, комплиментарных, с другой − отрицательных откликов. Но почти все они были опубликованы в конце сентября и в первые две недели октября.

«Потом пришли другие, более актуальные проблемы, − пишет Медведев, − и о брошюре Солженицына просто забыли».

Это, разумеется, не так. Статью писателя помнят и обсуждают до сих пор. С утверждением Медведева можно согласиться лишь в том смысле, что обсуждение статьи перестало быть заметной темой газет. Но, и то, пожалуй, − лишь российских.

Как и ожидалось, наиболее острую и протяженную во времени критику статья Солженицына вызвала в «обиженных» им республиках. Газета «Литературная Украина» заявила, что некоторые положения этой статьи «могли бы принадлежать послушному хору обкомовских газет юга и востока Украины». Газета высказала предположение, что Солженицын не случайно датировал свою статью июлем: как раз в этом месяце, 16-го числа, Верховная Рада приняла декларацию о суверенитете Украины.

24 сентября сессия Львовского облсовета единогласно приняла «Заявление по поводу посильных соображений Александра Солженицына». «Солженицынский панславизм, − говорилось в заявлении, − это очередной виток ассимиляции, очередная попытка поставить Украину вне мировой истории».

Текст заявления был направлен Солженицыну и в редакции газет, опубликовавших его статью.

− Уважая Солженицына как писателя, я считаю его никудышным мыслителем, − заявил один из лидеров украинской Республиканской партии. − Оставаясь империалистом, он лезет куда не следует. Изо всех российских патриотов, на мой взгляд, нет ни одного, который бы мог искупить грех большевизма, который русские принесли на земли подвластных им народов.

Аналогичная реакция была и в Казахстане. Пожалуй, даже более острая. Как писал «Коммерсант», в последние дни в республике «резко обострились отношения между казахской и русскоязычной частями населения». 22 сентября в Алма-Ате прошел пятитысячный митинг под лозунгами: «Туркестан − для тюрок!», «Нет − русскому шовинизму!»

Александру Исаевичу тут крепко досталось, хотя, думаю, многие из митингующих и имя-то Солженицына услышали впервые. Но весть о его статье распространилась быстро и широко. Понятное дело, особенно беспощадно обходились с теми местами статьи «Как нам обустроить…», где речь шла о районах Южной Сибири и Южного Урала, изначально, как напоминал Солженицын, освоенных русскими, а ныне входящими в состав Казахстана.