В поле моего зрения появляется Канье. Его глаза сузились, как будто он знает, о чем я думаю.

— Эмми.

Я оглядываю двор в поисках выхода, яростно тряся головой. Я на грани срыва перед всеми, кто мне дорог.

— Эмми, не закрывай глаза. Те эмоции, которые ты испытываешь, ты должна испытать их. Открыть свои раны и позволить им кровоточить, чтобы ты могла двигаться дальше. Ты продолжаешь блокировать эти эмоции, но тебе нужно признать их, чтобы ты могли двинуться вперед.

— Пожалуйста, — умоляю я. — Не здесь. Я не хочу, чтобы моя семья видела, в каком я состоянии.

— О, детка, пойми уже, наконец, что они видят тебя, когда ты притворяешься тем, кем не являешься.

Я взбешенно смотрю на Канье.

— Я не притворяюсь, — закипаю я. — Это я, Канье. Вот чего вы не понимаете.

Я отворачиваюсь от него, успокаиваюсь и иду к Лили и Джейку, которые все еще разговаривают с моими родителями.

— Поздравляю вас, — говорю я и обнимаю их обоих. — Присмотри за моим братом, — шепчу я Лили на ухо.

— Всегда, — шепчет она в ответ.

Я прощаюсь со всеми. Родители крепко обнимают меня и шепчут, как они счастливы, что у меня все хорошо. В этот момент порезы на моих бедрах начинают предательски пульсировать, словно издеваясь надо мной. Я обнимаю их в ответ и быстро иду через дом, выхожу к дороге и вижу грузовик Канье. Я приехала с ним. Позади меня раздаются шаги. Я поворачиваюсь и вижу Дома.

— Уже уходишь, да? — говорит он, подняв бровь и улыбаясь.

— Хотела, пока не вспомнила, что Канье привез меня сюда. Хочешь помочь девушке и подвезти меня до дома?

Дом фыркает от смеха:

— И ощутить на себе гнев Канье за то, что отвез тебя домой? Ни за что.

Я вздыхаю. Отлично. Тогда я пойду пешком. До моего дома не далеко. Я вглядываюсь в дорогу, и по спине у меня пробегает страх, когда я вижу пустынную улицу без людей. Думаю, я могла бы подождать Канье.

— Эмми, я никогда не смогу понять, через что ты прошла, но я хочу, чтобы ты знала: если тебе нужно с кем-то поговорить, я всегда рядом.

Я киваю.

— Спасибо, Дом. Я ценю это, но я в порядке. Все хорошо, — говорю я со всей уверенностью, на которую только способна.

Лицо Дома смягчается, и он улыбается мне.

— Ты никогда не умела врать, Эм, но, черт возьми, ты стала в этом еще хуже. Сделай мне одолжение, ладно?

Я прищуриваюсь. Он еще один человек в моей жизни, который может читать меня, как книгу. Откройте меня и увидьте все кровавые и ужасные детали.

Я плотно сжимаю губы и киваю.

— Когда ты наконец почувствуешь улыбку, прежде чем она появится на твоем лице, — он указывает на уголок моего рта, где я раньше чувствовала улыбку — Держись за нее и не отпускай. Вспомни, почему ты улыбалась, запомни это и повторяй снова и снова, пока улыбка не станет естественной, без усилий.

Я медленно киваю. Глаза щиплет, но я не позволяю слезам появиться в уголках глаз. Почему они не перестают обращать внимание на мою боль? Почему они не перестают волноваться?

Потому что они тебя любят. Держись за это и не отпускай.

Звонит телефон Дома. Он смотрит на экран и его глаза сужаются, на лице отражается злость. Обняв меня, он быстро отходит к своей машине и уезжает так, что его колеса издают визг от трения о дорогу. Я качаю головой. Это же Дом. Он сумасбродный. Я надеюсь, что однажды он найдет девушку, которая усмирит его, а если нет, то придется ей соответствовать его взбалмошности.

Я сажусь на ступеньки перед домом брата. Прошло не много времени после ухода Дома, как я чувствую его присутствие позади себя, наблюдающего за мной какое-то время. Я же притворяюсь, что не замечаю его. Затем он говорит:

— Поехали.

Канье проходит мимо меня. Я встаю и следую за ним. Мы забираемся в его грузовик и молчим всю дорогу.

Когда мы приезжаем, я выпрыгиваю из машины, взбегаю по ступенькам и отпираю входную дверь. Хочу принять душ и избежать взрывоопасного разговора, который, как я вижу, назревает внутри Канье.

Я открываю дверь, прохожу в дом, и когда мои ступни касаются первой ступеньки лестницы, рука Канье сжимает мой локоть и разворачивает меня к себе.

Черты его лица смягчены, но решительны.

— Не важно, в какую запутанную игру играет твой разум, всегда помни, что я здесь и никуда не уйду. Если решишь выпустить свои негативные эмоции, дай мне знать. Я все еще буду здесь и после того, как ты скажешь мне, что ты на самом деле думаешь о себе.

Он не улавливает суть.

— Канье, взгляни на нас. Я стою здесь, отвергая тебя. Я безнадежна. Я так глубоко в этом погрязла, что не могу справиться с этим. Это слишком много, слишком тяжело. Чем больше времени ты проведешь со мной, тем быстрее увидишь, насколько я стала уродливой. Ты проживаешь свою жизнь днями, неделями и годами. А все что есть у меня — это моменты из прошлого. Переходы между ними выматывают меня. Я хочу, чтобы ты помнил меня как сильную и гордую Эмили, но ты продолжаешь видеть, как я падаю. Так много всего плохого, и однажды ты захочешь оставить этот кошмар. Ты будешь умолять меня отпустить тебя.

— Никогда, — тут же отвечает он. — Что бы ты о себе не думала, я мыслю совсем иначе. Жаль, что ты не видишь происходящее моими глазами. Ты — моя сильная, гордая и красивая Эмили. Независимо от расстояния, времени или личностных изменений, через которые мы проходим. Ты моя, а я твой. Мне надоело бороться с этим. Мне надоело ожидание того, что всегда было моим, что всегда будет моим.

Потрясенная до глубины души, я снова шокирована его словами. Это все равно случится, он разочаруется во мне, если я предоставлю ему самому увидеть мое уродство. А затем он уйдет. Я знаю это потому, что он уже видел то, как я еще больше разрушаюсь.

Канье замечает мое покорное выражение лица и нежно дотрагивается до моей щеки.

— Детка, я люблю именно эту женщину, — он прикасается к моей груди над сердцем. — Я люблю ее дух, ее саркастическую натуру, ее чертовски красивую позитивность. И хотя ты этого не показываешь, я знаю, что они все еще есть там.

— Уходи, Канье. Просто оставь меня и не оглядывайся назад, — шепчу я. Хотя в это же время прислоняюсь лицом к его нежной руке. Я умоляю его уйти, но мое тело не может его отпустить.

— Не могу, — говорит он мягко. — И никогда не смогу. Я здесь, несмотря ни на что. Я здесь, чтобы спасти твою прекрасную, израненную душу.

В итоге из моих глаз льются слезы, а сразу за ними следуют рыдания. Канье подхватывает меня, когда я падаю на лестницу. Он убаюкивает меня в своих объятиях, а я повторяю снова и снова:

— Ты уйдешь. Ты уйдешь. Ты уйдешь. И тогда у меня совсем не будет души.

Канье укачивает меня и вторит моим повторяющимся словам:

— Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я спасу твою душу.

Маленькая льдинка отрывается от моего сердца. Я пытаюсь поймать ее, но она, падая, разбивается на миллион кусочков. Та маленькая часть моего сердца теперь открыта, и боль от этого мучительна. Сквозь щель просачиваются потоки эмоций. Он любит меня. Он поймет. Он всегда будет любить меня. До тех пор, пока не увидит, кто я на самом деле. Сомнение подкрадывается и омывает меня снова и снова, в то время как мое дыхание замирает, и я тону. Я не могу рисковать. Я уже потеряла слишком много себя.

Я отталкиваю Канье и быстро вбегаю по лестнице. Я забегаю в мою комнату, срываю с себя одежду, и забираюсь в душ. Я падаю на пол и плачу под каплями воды.

Эхо от моего сломанного сердца заполняет маленькую ванную комнату. Я задаюсь вопросом, что, если Бог наблюдает за мной, он знает, что сделал со мной? Через что заставил меня пройти? Я молю его дать мне отсрочку, дать мне надежду.

Я смотрю, как любовь всей моей жизни снова убегает от меня. Но я ей не позволю. Я следую за ней вверх по лестнице и наблюдаю, как она раздевается, бросается в душ, падает на пол и плачет.

Ее рыдания эхом разносятся по комнате. Мои легкие сжимаются, и я изо всех сил пытаюсь дышать, слыша, как моя девочка страдает от боли.

Каждый день она борется со мной. Каждый день я терплю неудачу. Это моя цель на земле: быть с этой женщиной, защищать ее, и создать жизнь, где она может быть счастлива. Но я не смог.

Я опускаюсь на пол, прислоняюсь спиной к стене рядом с душем и кладу руку на стекло, где лежит Эмми.

Прикасаться к стеклу, прикасаться к любви всей моей жизни и молиться Богу, чтобы он дал ей силы и мужество продолжать бороться с ее демонами. И дать мне силы продолжать спасать ее.

Я склоняю голову, в то время как моя ладонь остается прижатой к ее спине через стекло. Я слышу каждый крик. Я беру это на себя. Я вдыхаю ее боль, надеясь, что это облегчит ее ношу.

Ее крики замедляются и почти прекращаются. Я хочу думать, что это потому, что она чувствует меня здесь, но я не смею надеяться.

После долгого пребывания в душе, я выключаю воду и оборачиваюсь, ожидая увидеть там Канье. Клянусь, я чувствовала его присутствие в комнате. Может быть, мои молитвы были услышаны, и Бог дал мне последнюю дозу силы, чтобы помочь пережить момент, который, как я чувствовала, никогда не закончится. Но что будет в следующий момент, я не знаю.

Я выхожу из душа и заворачиваюсь в полотенце. Мой разум кричит мне порезать себя. Нет! Я хватаюсь за столешницу и с силой опускаю ладони. Пусть этого будет достаточно. Пожалуйста, не делай этого снова. Я толкаю столешницу сильнее. Резкая судорога проходит через мои ладони и тянется вверх по рукам. Я отпускаю столешницу и потираю ладони. Я смотрю вниз на ящик, в котором, я знаю, лежат бритвы. Мои пальцы зудят, чтобы открыть ящик и взять одну.

Мое отражение в зеркале ловит мой взгляд. Мое жалкое, никчемное «я» смотрит на меня.

— Ты никчемный кусок дерьма. Как будто любой другой мужчина захочет тебя. Ты подержанный товар. Никому не нужен грязный подержанный мусор.

Я дергаю себя за волосы и шиплю на зеркало.

— Прекрати! Тебя здесь нет. Ты больше не контролируешь меня.

Не думая больше ни о чем, я открываю ящик и достаю бритву. Я отдергиваю пластик. Я режу большой палец, но не чувствую пореза, только вижу его. Я вытаскиваю бритву и провожу порезанным большим пальцем по лезвию, делая порез еще глубже. Я с облегчением выдыхаю. Я контролирую этот разрез. Это мое и только мое, чтобы творить, исцелять или продолжать резать глубже.