Встав с постели, она поежилась — слишком велик был контраст теплого одеяла и прохладного воздуха.

Взглянув в окно, Душка увидела, что снег уже осмелел и покрыл все пространство дворика. Деревья стояли заснеженные, покрытые инеем, как на рождественских открытках, которые раньше посылала им бабушка.

— Как красиво! — выдохнула Душка и, переполненная восторгом, бросилась в соседнюю комнату с криком: — Павлик! Взгляни же!

Влетев в его комнату, она остановилась.

Мальчик лежал на кровати, уставившись в потолок с таким безнадежным и горьким выражением глаз, что Душкино сердечко упало. Все праздничное настроение, подаренное ей чьей-то доброй рукой, разом испарилось.

— Павлик, — позвала она братишку, тихо присаживаясь на край кровати.

Казалось, он ее не слышит, погруженный в собственные мысли. Последнее время он напоминал Душке маленького старичка, — таким печальным казался его вид.

— Эй. — Она осторожно дотронулась до его руки, удивившись тому, что Павликова ладошка такая ХОЛОДНАЯ и почти безжизненная.

Он очнулся и посмотрел на нее. Душке совсем не понравился его взгляд.

— Что с тобой, малыш?

— Ничего, — пожал он плечами, равнодушно переводя глаза с Душкиного лица на стену. — Все нормально.

Его голос был тусклым.

— Там снег, — сообщила Душка. — Кажется, мы сможем играть в снежки уже совсем скоро. Может быть, уже сегодня!

Он кивнул и вежливо ответил:

— Хорошо. Будем играть в снежки…

«Ну, это уж ни в какие рамки не лезет», — подумала Душка, чувствуя, как в душе появляется и растет ком глухого раздражения этаким равнодушием.

— Тебе это не нравится? — спросила она злым голосом.

Он вздрогнул, поймав эту неизвестно откуда появившуюся злость.

Испуганно поднял на нее глаза. Его губы теперь дрожали, а по щеке медленно сползла слезинка.

Душка не на шутку перепугалась. «Какая же я дура», — подумала она, прикусив губу. Сейчас ей было так стыдно и больно, потому что малыш плакал из-за нее. Это она, Душка, перепугала его. Это она, несдержанная дуреха, осмелилась наорать на него, причинить ему боль, напугала — какая же она мерзкая! Ведь она же обещала быть ему защитой, а вместо этого…

— Что с тобой, малыш?

Ее рука потянулась к его кудрявой головке. Он съежился, с ужасом глядя на Душкину руку, как будто она напоминала ему что-то ужасное, но — что?

С удивлением Душка посмотрела на собственную руку и почти испугалась.

Нет, это какой-то дикий бред!

— Не надо… Пожалуйста, не надо! — прошептал малыш, отодвигаясь к стене. — Я больше не буду просыпаться не вовремя! Не наказывай меня!

Душка поняла, что напомнила ее рука.

Змею.

Но ведь она учила мальчика никогда не бояться змей! Почему же сейчас он так кричал? Тем более что…

— Павлик, — ласково сказала она. — Это же я, Душка. А это — всего лишь моя рука. Ты чего-то боишься?

Он все еще дрожал, смотря на нее расширившимися глазами, в которых, казалось, сейчас существовали только белки.

— Нет, — выдавил он из себя. — Бояться нехорошо. Ты говорила мне, что страх — самая большая гадость на свете. Хуже смерти, да?

— Вот видишь, ты и сам это понимаешь. Теперь ты узнал меня?

— Да.

Он улыбнулся.

«Слава богу, — подумала Душка, пытаясь заставить себя почувствовать облегчение, внушить себе, что с малышом все в порядке. Но тревога отчего-то никуда не собиралась уходить, будто незваный гость расположившись в сердце, как в любимом хозяйском кресле. — Надо что-то придумать. Может быть, стоит просто отпроситься из школы пораньше, забрать его и провести с ним немного времени? Поиграть, почитать книжки. Мы ведь такие все занятые, а мальчик одинок и страдает от этого одиночества».

То, что она придумала, ей понравилось.

— Давай я сегодня никуда не пойду, — предложила она. — Скажу маме, что у меня разболелся зуб и я никак уж не могу идти в школу. Или нет — лучше голова. А то с зубом она отправит меня к дантисту.

Он обрадовался даже больше, чем она ожидала. Подпрыгнул на кровати и радостно посмотрел на нее:

— Это правда?

— Конечно, — кивнула Душка. — Я и сама не хочу в эту дурацкую школу. Сейчас справлюсь с технической стороной вопроса, и мы начнем думать, чем бы нам заняться сегодня.

Потрепав его по голове, она отправилась к матери, осуществлять «техническую сторону».

— Хорошо, — неожиданно быстро согласилась мать. — Раз у тебя болит голова и ты остаешься дома, мы можем не беспокоить сегодня старичков Амировых, да? Павлушка останется с тобой.

Душка кивнула с чересчур поспешной готовностью. Анна поняла, что у девочки с головой все в порядке. Не болит у нее голова, и она просто хочет остаться. Причем остаться именно из-за Павлика. Значит, и она тревожится за него, так же как и Анна?

Надо будет выяснить это.

Она уже собралась спросить об этом, вызвав Душку на откровенный разговор, но в это время послышались шаги, и на кухне появился заспанный и небритый Кирилл.

Буркнув «доброе утро», он полез в холодильник и достал оттуда банку с пивом.

— Мы с тобой потом поговорим.

Анна выпроводила девочку с кухни и остановилась перед Кириллом, который не обращал на ее свирепый взгляд никакого внимания, продолжая поглощать пиво.

— Прелестно, — первой не выдержала Анна этой паузы. — Ты пьешь с утра, как заправский алкоголик?

Кирилл ничего не ответил, неопределенно пожав плечами.

— Если уж ты сидишь дома и не ходишь на работу, почему мы периодически отправляем Павлика к соседям? Сиди уж тогда с ребенком, — продолжала Анна.

— Им нравится сидеть с ним, — пробурчал Кирилл. — Они утверждают, что Павлик возвращает им молодость.

— А мне плевать! Малыш совсем растерялся в этом новом месте, а мы ему не спешим помочь, спихивая на руки двух неизвестных стариков!

— Почему неизвестных? Они же наши соседи… Кстати, ты всю жизнь мечтала о таких. Кто в городе плакался, что тебе надоели беспокойные молодые панки, живущие на нашей площадке? Кто кричал, что ты отдала бы полжизни за пару мирных стариков?

Анна поперхнулась обидой. Лучше бы он не напоминал ей о городе.

— Сейчас я бы полжизни отдала за то, чтобы вернуться, — пробормотала она. — По крайней мере, оставшуюся половину я бы прожила спокойно.

— Тебя сюда никто не тащил, — заметил Кирилл. — Это ты настаивала на нашем переезде…

За окном просигналила машина.

— Ну вот. Мне некогда.

Кирилл поднялся.

— А ты говоришь, я бездельничаю. За мной приехали.

Он накинул на плечи джинсовую куртку.

— Пока. — Махнув рукой, он скрылся за дверью.

«Раньше он всегда целовал меня на прощание», — подумала Анна, провожая его взглядом. И с удивлением отметила, что эта мысль была абсолютно лишена эмоциональной окраски. Ей было все равно.

Просто — констатация факта. Не более того. Раньше ей было бы больно. Теперь — никаких чувств, одно равнодушие, все больше и больше заполняющее душу. «Или то место, где она когда-то была», — усмехнулась Анна.

Она остановилась у кухонного окна, выходящего во двор, и опять же совершенно равнодушно отметила, что Кирилл сел в красный джип.

Тонированные стекла скрывали от Анниных глаз происходящее в машине, но Анна и так знала, что сейчас сделал Кирилл.

Поцеловал ту, что сидела на водительском сиденье. Ариадну.

И что самое страшное, Анну это нисколько не волновало!

Она просто вздохнула, дотронувшись до стекла.

«Если бы я была другой, я бы сказала, что Старая Пустошь просто разрушает нас, — грустно подумала она вслед отъехавшему джипу. — Она вытягивает все хорошее, все, что нам таковым казалось. Теперь…»

Она не досказала фразу, инстинктивно прячась от нее. Но мозг договорил за нее: «То, что нам таковым казалось. Здесь просто иная система ценностей».

За несколько километров от Старой Пустоши в однокомнатной квартире старого многоквартирного дома в этот же самый час проснулся Игорь.