Всю ночь его мучили кошмары — снилось черт знает что, и это непонятное и смутное напрямую было связано с Ритой.

Еще неделю назад все казалось ему простым и ясным — сейчас Игорь сядет в автобус, доедет до места, именуемого Старой Пустошью, и потом, найдя там Риту, убедит ее вернуться.

Каждый день, который он посвящал обдумыванию правильности своего грядущего поступка, сам этот поступок отодвигал все дальше и дальше.

К концу подобных размышлений Игорь приходил к выводу, что ничего уже в его жизни исправить нельзя, поэтому не стоит на заведомый провал тратить свои силы. Уж лучше все-таки попробовать найти выход в городе.

Каждый вечер заканчивался одним и тем же — Игорь выходил на улицу купить сигарет, встречал старых знакомых, и они пили снова. Потом, уже утром, Игорь находил у себя в кровати обнаженную девицу, пахнущую дешевыми духами, а под столом батарею бутылок. Жизнь, естественно, тут же приобретала зловеще-безнадежный синеватый оттенок, и Игорь хватался за голову. Он возносил Богу покаянную молитву, но приходил вечер, и все начиналось сначала.

Как будто сама жизнь заставляла его согласиться на решительный шаг в сторону Пустоши.

Сегодняшнее утро, к счастью, оказалось свободным от ненужных Игорю находок, и он спокойно налил себе кофе, глядя в окно, где снег уже собирался занять свое главное в зиме место и небо было серым, унылым, безжалостно нависшим над Игоревой головой в явном стремлении немедленно обрушиться на него.

Тоскливо мерцал в углу огонек непонятно как сохранившейся от прежней жизни лампады. Лик Божий сегодня показался Игорю особенно печальным.

— Так Ты считаешь, что мне необходимо тащиться в эту самую Глушь?

Бог, как всегда, промолчал, явно ожидая, что Игорь сам поймет, чего Он хочет от него.

Игорь подумал и решил, что, если уж в этой жизни так туго с яркими впечатлениями, надо все-таки съездить.

— Если она меня выгонит, я хотя бы развеюсь.

Он сказал это в пустоту, непонятно кому — скорее всего, самому себе.

— Знаешь ли, как мы решим? — задумчиво обратился он к Богу. — Если я сейчас найду денег на билет, я поеду в эту Твою Срань. А если нет — уж не обессудь. Ничего не выйдет. Такова, значит, наша с Тобой судьба…

В почти пустой пачке чудом осталась одна сигарета.

— Вот и первая удача, — обрадовался Игорь, вытряхивая несчастную отшельницу из пачки, — может, не последняя?

Он закурил. Поднялся.

Если в этом доме были бы деньги, то они могли сохраниться только в одном месте.

Он подошел к платяному шкафу.

Распахнул дверцу. Висящая там теплая куртка напомнила о Рите.

— Твоя куртка похожа на альпинистскую…

— А она такая и есть. Я ж многогранная личность, как тебе должно быть известно…»

Он усмехнулся воспоминаниям. Какие-то вы стали ненормально розовые, подумал он. Не знаешь, чего хочется больше — блевать или плакать от умиления.

Кстати, куртка, судя по смене климатических условий, нам понадобится, решил он.

Он достал ее из шкафа.

В кармане что-то было. Сунув туда руку, он опешил.

Нет, он рассчитывал найти там десятку-другую.

Но сейчас в его руке лежала «пятихатка». Откуда она там взялась?

Он ошарашенно посмотрел на икону.

— Иногда я совершенно не могу Тебя понять, — пробормотал он.

И вздрогнул.

Ему показалось, что губы Господа тронула едва заметная улыбка.

— Да, наверное, и не стоит пытаться, — пробормотал он, всматриваясь в лик. — Только голову сломаешь. Лучше уж действовать не задумываясь… Подчиняясь Твоей воле. Как ангелы-хранители идут постоянно за нами, так и мы должны идти кому-то на помощь. Но — Ты уверен, что я смогу ей помочь, Рите? И что ей действительно нужна моя помощь?

Он, конечно, не дождался ответа. Махнул рукой и, едва усмехнувшись, проворчал:

— Ну ладно, ладно… Я уже иду. Надо так надо… Не Рите, так еще кому-нибудь пригожусь!

Полумрак комнаты расслаблял Кирилла не хуже Ариадны, которая сейчас лежала рядом, обнаженная, блаженно вытянувшись на атласных простынях.

Он провел пальцем по ее идеальной спине.

Она мурлыкнула, как кошка, и перевернулась. Теперь смотрела на него широко раскрытыми глазами, в которых, придавая им странное и немного пугающее выражение, отражалось пламя свечей.

— Ты обещала мне, что на этой неделе я выйду на работу, — сказал Кирилл.

Она усмехнулась, причем Кирилл был готов поклясться, что при этом она подумала: «Ты уже на работе. Я ведь плачу тебе, не так ли?»

Мысль эта обидела его несказанно. Он почти поднялся, но Ариадна мягко опустила его назад.

— Не стоит подслушивать чужие мысли, — усмехнулась она опять.

— Не стоит думать подобные глупости, — проворчал Кирилл.

— Я перестала тебя устраивать?

— Нет. Наоборот. Если бы не…

Он не договорил. Вспоминать в такие минуты о Душке — какая низость!

Краска прилила к щекам.

— Если бы не твоя дочь, — закончила за него Ариадна. — Прелестная девочка с рыжими кудряшками. А сынишку ты не любишь?

«Люблю», — хотелось сказать ему, но он с удивлением и ужасом почувствовал, что теперь, после Ариадниных слов, он почти перестал любить Павлика. Как будто она внушила ему это.

Он поднял на нее глаза.

Она насмешливо улыбалась, глаза ее были холодными.

— Ладно, мне скучно без музыки.

Она легко поднялась и включила магнитофон.

Кирилл был готов поклясться, что знает эту музыку. Но раньше это пела женщина. Что-то про «сладкие грезы».

А теперь…

Приглушенный и хриплый голос пародировал эту песню, превращая немного печальную, но красивую мелодию в зловещую. Как будто злой волей своей певец решил превратить свет в тень.

Он недоуменно взглянул на Ариадну — неужели ЭТО может ей нравиться?

Она блаженствовала. Ее прекрасное тело двигалось в кошачьей пластике танца, отвечая музыке с такой страстью, с какой она только что отдавалась ему.

Присмотревшись, Кирилл понял, что он ошибся.

Нет, не кошачьей была ее пластика. Кошки двигаются грациозно, но им не хватает того странного, загадочного и молчаливого в движениях, что присуще совсем другой пластике.

Змеиной.

Кирилл почувствовал рядом с самым сердцем холодное и липкое прикосновение страха. Сейчас ему хотелось снова оказаться в уюте своей квартиры. В НОРМАЛЬНОМ уюте.

Но ее руки уже легли ему на плечи. Ее глаза таинственно мерцали прямо перед его лицом. И довод плоти, что был сильнее других доводов, поверг в прах все мысли, подчиняя себе всего Кирилла.

Павлик носился по квартире, совершенно забыв о прежних дурных настроениях.

— Я — Бэтмен! — кричал он, немного запыхавшись от игр.

Душка, изображающая, естественно, Женщину-кошку, носилась вместе с ним, словно забыв, что она уже большая девочка.

Сейчас все тревоги и опасения, казалось, растаяли в воздухе.

Пролетая мимо кровати, юный «Бэтмен» нечаянно зацепился ногой за покрывало и упал, таща за собой на пол ворох постели.

Душка упала рядом, и они теперь барахтались в этой куче, смеясь и визжа от восторга.

— А-вария! — кричал, задыхаясь от смеха, Павлик. — У нас случилась авария!

— Надо выбираться, — сказала Душка. — Негоже нам с тобой тут застрять, когда столько народу нуждается в нашей бесценной помощи… Преступные элементы разгуливают по городам, множатся повсюду, как грибы после дождя, а мы валяемся среди этих простынок!

Павлик попытался встать, но снова свалился с таким серьезным выражением лица, что Душка не сдержалась от нового приступа хохота.

В это время в дверь позвонили.

— Кто бы это мог быть? — спросила Душка и пошла открывать.

Павлик стоял за ее спиной, когда она отодвинула задвижку и распахнула дверь.

На пороге стояли те самые «божьи одуванчики», которые регулярно забирали к себе Павлика после школы.

Они улыбались и покачивали седыми головками, что делало их еще более похожими на одуванчики, вот-вот готовые облететь от порыва ветра. Душка не сдержалась и фыркнула.