— Выпей-ка глоток бренди, старина, — приободрил брата Барнаби. — Лучше иметь дело с дьяволом, чем с женщинами. Мне казалось, ты всегда это понимал.

Дадли взглянул на него с нескрываемой ненавистью и выбежал из комнаты. Его тяжелые шаги гулким эхом отзывались в холле. Потом за ним захлопнулась входная дверь. Он бросился в дождь без шляпы и без пальто. Дадли покинул дом так же мелодраматично, как и его пассия Луиза, и так же нелепо. Он умчался, чтобы скрыть свое горе и годами копившуюся зависть к одаренному Барнаби Корту — баловню судьбы.

Невезучий Дадли. Но он знал своего врага и соперника. А недоброжелатели Эммы ускользали от нее: загадочная темноволосая красавица Жозефина и не менее таинственная блондинка Сильвия; Луиза с кроличьими зубами… ах нет, Луиза — это недоразумение. Ее мифическая влюбленность в Барнаби граничила с абсурдом, паранойей. Тем более что увлечение гувернантки Дадли всем бросалось в глаза.

Эмма, не случайно ценившая чувство юмора Мегги, едва не рассмеялась.

— Что тебя так позабавило? — Самому Барнаби было не до смеха.

— Я представила себе, как ты обольщаешь Луизу. Такой пассаж вряд ли можно назвать сокрушительной победой. Легкая добыча не делает чести охотнику. Уверена: мистер Корт пребывал под сильным гипнозом.

— Что за чушь ты городишь! Тебе прекрасно известно, что я почти не замечал мисс Пиннер. У меня хороший вкус и прелестная жена! Боже упаси! — Барнаби содрогнулся, представив мощи Луизы, покоящиеся в его объятиях.

— Но от правды не скрыться: ты обольстил восторженную девицу. — Эмма была безжалостна. — Мой дорогой, ты недооцениваешь своей фатальной власти над женщинами. Коварная Луиза сыграла злую шутку с простодушным Дадли. Мы обязаны поддержать его в горе.

— Я не отвечаю за болезненные фантазии перезрелых девиц, — защищался Барнаби. — Вознесем хвалу Всевышнему за то, что у Луизы хватило здравого смысла уехать. А в драме, разыгравшейся с Дадли, есть доля и твоей вины. Ты поощряла брата к светскому образу жизни — и вот плачевный финал!

Эмма представила себе мягкотелое, трогательное черепахообразное существо, вылезающее из-под защитного панциря, чтобы отправиться за синей птицей…

— А завтракать ты сегодня собираешься? — Донесся глубокий баритон Барнаби. — Я распорядился, чтобы тебя не беспокоили.

Сердце Эммы исполнилось благодарности. Барнаби заботился о ней, презрев, что она позволила себе несправедливо оскорбить мужа.

— Надеюсь, мы больше не играем в молчанку, — игриво бросила Эмма, наливая кофе.

— Мы и не переставали разговаривать, — возразил Барнаби. — Хотя наши словесные дуэли иногда казались, мягко говоря, бестактными. — Он пристально смотрел на жену, но его обычно веселые, ясные глаза были печальны…

— Ты прав, дорогой, — призналась Эмма. — Бестактными и глупыми. Я всегда это понимала. И хотела сказать тебе, что погорячилась, я вовсе не имела в виду…

Его руки обвились вокруг ее талии — и весь подлунный мир замер…

— Тебе не кажется, что теперь все покаянные слова излишни? — нетерпеливо спросил он…

Увы! Даже ощущение беспредельного счастья, подаренного благоговейной нежностью любимого человека, не устранило сомнений Эммы. И у нее были связаны руки: она не могла, как предполагала раньше, съездить в Лондон и встретиться с адвокатом Жозефины, ибо теперь некому было присмотреть за детьми. Да и загадка исчезновения взбалмошной мадам потеряла вдруг свою остроту. Гораздо важнее было оставаться в Кортландсе и заняться детьми; утешить растерявшегося Дадли, который выбрал самую одиозную личность, надеясь с ее помощью изменить свой устоявшийся образ мыслей.

Сама Природа улыбнулась Эмме: небо прояснилось и сквозь облака чуть-чуть проглянуло солнце. Скорей бы дети забыли мисс Пиннер, как страшный сон, — вероломная особа сама накликала на себя беду (какой же наглостью надо обладать, чтобы влюбиться в Барнаби!). Ее побег всем пойдет на пользу. Близнецы, радовалась Эмма, тоже не сомневались в этом. В общем, Эмма немного успокоилась, пока не обнаружила свечу…

Свеча стояла в комнате Луизы, на гардеробе, так высоко, что ее трудно было сразу заметить. Ее вставили в фарфоровый подсвечник, искусно украшенный лепниной из фарфоровых же роз, — тот самый, который еще вчера был в детской. Свеча прогорела ниже того места, куда была воткнута булавка: игла упала в бороздку с застывшим воском; кто-то предусмотрительно задул опрокинувшуюся свечу.

Эмма поднялась в детскую, крикнув девочкам:

— Мегги! Дина! Идите сюда, сейчас же!

Дети, насупившись, вышли: строгий голос Эммы не сулил ничего хорошего. Насторожившиеся шалуньи молча стояли, глядя на мачеху исподлобья, смирившись, видимо, с неотвратимым: их ждет наказание.

— Что толкнуло вас на столь безобразный поступок? Вы зажгли эту чертову свечу и до смерти напугали бедную мисс Пиннер. Ведь вы специально объяснили мнительной и трусливой девушке, что означает дьявольский трюк, не так ли? Всю эту ахинею, что она непременно умрет, когда из свечи выпадет булавка. Луиза поверила в чей-то темный бред, и неудивительно, ведь она была таким недалеким, запутанным существом…

— Кто-то зажег свечу! — ужаснулась Мегги.

Дина прильнула к Эмме, судорожно вцепившись в ее юбку.

— Это означает, что мисс Пиннер вправду умерла? — прошептала добросердечная девчушка.

— Господи, ну конечно, нет. Жалкая мистика каких-то дремучих людей не должна вас пугать. Мисс Пиннер жива-здорова. — Но так ли это на самом деле? Кто знает? Сомнение закралось в душу Эммы. — Как вы могли сыграть с мисс Пиннер эту бесчеловечную шутку со свечой? Когда вы ее зажгли? И кто поставил уже погашенную свечу на гардероб?

Мегги, казалось, впервые утратила свою дерзкую самоуверенность. Она выглядела просто маленькой напуганной девочкой, негодующей, плачущей от несправедливого обвинения.

— Мы этого не делали! Честно, не делали!

— Мы бы не решились, — поддержала сестру Дина. — Хотя в эту ночь… — Она нервно осеклась и вопросительно посмотрела на Мегги.

— Что произошло в эту ночь? — настаивала Эмма.

— Ах, просто Дина вспомнила, как мисс Пиннер пригрозила нам, что, если мы не будем себя хорошо вести, она пойдет в полицию и сообщит, сколько времени прошло с тех пор… с тех пор… — Голос Мегги по-детски задрожал, личико сморщилось, к глазам подступили слезы, — …с тех пор, как мы в последний раз слышали что-нибудь… о маме, — завершила она, проявив недюжинную силу воли.

Эмма припомнила, что слышала ночью чей-то плач. Ей еще показалось, что где-то поблизости надрывно скулил щенок. Или ей это приснилось. Как хорошо, если бы звуки в ночи оказались сном. Но это было явью.

— Мы ничего не знаем про свечу, Эмма. Честно. — Взволнованный голос Мегги звучал так искренне. — Думаю, ее поставила туда Ангелина. Она рассказывала нам о смертельном фокусе со свечой. И она не любила мисс Пиннер. Она всегда делала вот так, — Мегги уморительно выставила вперед свои ровные зубки, — за ее спиной.

Сердобольная Дина не могла успокоиться:

— Эмма, скажи, она умерла? Умерла?

Спать мисс Пиннер не легла,

Потому что померла,

— пропела, бравируя, Мегги, но голос маленького барда дрожал.

— Послушайте, дети, — увещевала Эмма, — мисс Пиннер жива, так же как я и вы. Поэтому прекратите непристойный балаган, а лучше спуститесь вниз и скажите миссис Фейтфул и Ангелине, что я хочу их видеть. Пригласите обеих ко мне.

— Итак, — размышляла Эмма, когда близнецы ушли, — миссис Фейтфул позлорадствовала, что Луиза еще легко отделалась, а тупая Ангелина изощренно глумилась над гувернанткой, запугивая несчастную всякой чертовщиной. Не секрет — Луиза почти никому из прислуги не нравилась, но это еще не повод травить гувернантку, выживать ее из дома. Мертвая мышь, дохлая летучая тварь, клоунское лицо в окне… — бесспорно, все это было кем-то подстроено, чтобы гувернантка не выдержала и сбежала из Кортландса под натиском демонических сил. Но кто же проявил поистине звериную жестокость к убогой женщине, чьим единственным преступлением была ее непроходимая глупость?