А может быть, Луиза панически бежала из-за того, что кто-то подслушал ее неблаговидный разговор с детьми минувшей ночью: гувернантка угрожала непокорным близнецам, что она сообщит в полицию об исчезновении Жозефины?

Эмма пыталась до мелочей воссоздать картину драматических событий, разыгравшихся в родовом гнезде Кортов.

Луиза, пожелав спокойного сна домочадцам, поднялась наверх. Гувернантка была взвинчена: «дьявольский шабаш», творившийся в ее спальне, расстроил и без того слабые нервы худосочной девушки. Но она решила мужественно взять себя в руки и доказать братьям Корт, что она вполне нормальная, сдержанная, не склонная к истерике женщина.

И тут она замечает свечу — на туалетном столике или где-нибудь еще, — догоревшую до роковой черты — места, куда воткнули булавку.

Это была тупая, гнусная шутка, и даже Луиза понимала: ей ничто не угрожает; обыкновенная булавка, упавшая в бороздку с расплавившимся воском, не способна причинить вреда.

Но она понимала и зловещий смысл этой шутки. Мегги успела растолковать гувернантки страшную символику фокуса, после чего затравленная мисс Пиннер зарыдала. Эмма сама видела, как плакала Луиза. Вполне естественно, обнаружив вечером в своей комнате догоревшую проклятую свечу, гувернантка восприняла «эксперимент» как предупреждение о своей неизбежной гибели.

Поэтому она немедленно упаковала вещи и в ужасе сбежала. Записка, адресованная Барнаби, была уловкой, призванной замести следы и скрыть причину внезапного побега.

И все же исчезновение Луизы Пиннер оставалось окутанным тайной. Эмма не сомневалась: что-то напугало гувернантку сильнее, чем все, до того произошедшее с ней в Кортландсе. Но что?!

Сильвия гоже чего-то испугалась и сбежала…

Да и самой Эмме в ночь, когда сбежала Луиза, было не по себе. Она не могла стряхнуть воспоминания о скулившем щенке; воющая собака — это плохая примета.

Эмма, все еще находившаяся в спальне Луизы, приподняла одеяло, словно надеясь обнаружить под ним ключ к разгадке. И заметила торчавший из-под подушки кончик ночной хлопчатобумажной рубашки Луизы; девушка аккуратно сложила ее, как будто собиралась надеть вновь, ложась спать.

Возможно, Луиза в спешке забыла ее упаковать. Любой спешащий человек может что-нибудь оставить, собирая чемодан. Но Луиза была не из тех, кто забывает свои вещи. Для этого она слишком аккуратна и мелочна. Забытая ночная рубашка наводила на тревожные мысли: в эту гувернантка вообще не ложилась в постель; она собиралась в состоянии смертельного, панического ужаса…

А после ее бегства кто-то задул свечу и поставил подсвечник на гардероб, чтобы он не бросался в глаза. Злоумышленник явно хотел, чтобы она сбежала.

Послышался топот ног, и в комнате появились дети, которые привели с собой тяжело ступавшую Ангелину и подобранную щуплую миссис Фейтфул.

Эмма взяла в руки подсвечник и потребовала ответа:

— Кто принес сюда эту вещь вчера вечером?

Ангелина разинула рот от изумления. Ее смуглое, как у цыганки, лицо выражало испуг и смятение.

— Смертельная свеча, — простонала она. — Ее все-таки зажгли.

Ангелина произнесла почти ту же фразу, что и Мегги, в ужасе воскликнувшая: «Кто-то зажег свечу!»

Миссис Фейтфул заморгала подслеповатыми глазами и надменно спросила:

— Из-за чего подняли весь этот сыр-бор? Подумаешь, смертельная свеча! Чушь собачья. Неужели наша полоумная гувернантка сбежала именно из-за этого?

— Я хочу узнать только одно, — властно повторила Эмма, — кто зажег свечу и принес сюда?

Ангелина обратилась к Мегги, грубо закричала на девочку:

— Это ты, негодница! Я сдуру рассказала тебе о колдовстве со свечой, но разве я не предупреждала, что прибегать к нему опасно? Разве я не говорила, чтобы ты никогда этого не делала?

Мегги съежилась, став бледной как полотно.

— Я этого не делала! — завопила она. — Не делала, не делала! Эмма знает, что я говорю правду.

— Тихо, тихо, — вмешалась миссис Фейтфул. — Столько шума от такой маленькой девочки! — Она повернула к Эмме обезьянье морщинистое лицо. — Мадам, я думала, вы позвали нас по важному поводу, но не из-за детских проказ. Прошу прощения, но у меня обед на плите.

— Подождите минутку, — потребовала Эмма. — Кто-нибудь из вас слышал странные звуки прошлой ночью? Как будто кто-то скулил или выл: щенок или собака?

Ангелина попятилась к двери. Ее глаза округлились, губы дрожали:

— Мы с Вилли, слава богу, не ночуем в этом доме. Так что мы ничего не слышали.

— Совы, — не медля ответила миссис Фейтфул, затем уточнила: — Я живу здесь сорок лет, и никогда не слышала по ночам никого, кроме сов. И ветра. — Презрительный взгляд ее водянистых глаз остановился на Эмме, по-видимому, она бесповоротно отнесла новую жену Барнаби к разряду недалеких и неврастеничных женщин. — Много суеты из-за этой ничтожной гувернантки. Сбежала — туда ей и дорога!

Эмма наконец поняла: все ее усилия бесполезны. Если кто-то из этих женщин и знает что-нибудь о свече, они все равно будут молчать. Она так и не раскрыла тайны. Ясно только одно: Луиза сбежала от страха, а не из-за безответной любви.

Но когда Эмма спустилась вниз, чтобы сообщить Барнаби подробности исчезновения гувернантки, оказалось, что в доме опять полиция. Дадли объяснил, что кто-то прислал в участок анонимное письмо, в котором сообщалось о долгом и необъяснимом отсутствии Жозефины. Сейчас полицейские допрашивали Барнаби.

Эмма почти не сомневалась: письмо состряпала Луиза. Но она не могла сказать об этом Дадли: несостоявшийся жених, как потерянный, метался по комнате, повторяя нечто бессвязное: «Это уж слишком! Это уж слишком!» Эмма догадывалась, что его слова относятся не к допросу, которому подвергался Барнаби, не к жалким неоплаканным и неопознанным останкам, найденным в поле, но к бегству Луизы, нанесшему непоправимый удар по его мужскому самолюбию. Однако сама Эмма не могла в эти мгновения серьезно думать ни о чем, кроме вопросов, которые задавали Барнаби полицейские, и отпето» мужа. Она почувствовала себя не менее подавленной, чем Дадли, забыв о смертельной свече, представлявшейся ей теперь невинной детской шалостью; даже тайна исчезновения Луизы перестала ее занимать.

Когда же полицейские ушли, оказалось, что Барнаби зол только на анонимного автора письма.

— Эти тупицы нашли подозрительным, что я не знаю имени дантиста Жозефины, — возмущался Барнаби. — Мне так и не удалось втолковать им, что за все время нашего знакомства Жозефина не пользовалась услугами зубного врача по одной простой причине: у нее были изумительные зубы. А наши горе-детективы полагают, что я что-то скрываю.

— К несчастью, рост найденного скелета соответствует росту Жозефины, — заметил Руперт.

Барнаби взвился:

— На что ты намекаешь, черт тебя побери?

— Ни на что, старина. Просто заметил, что данные полицейских осложняют твое щекотливое положение. В конце концов, должны же эти парни сочинить хотя бы липовый рапорт, а имеющийся у них перечень пропавших без вести людей, по-видимому, никак не связан с преступлением двухлетней давности.

— Оставь свои криминалистические домыслы при себе, — отрезал Барнаби. — Боже, в каких невыносимых условиях приходится работать над книгой! Эмма, что нам теперь делать с детьми? Рискнуть и пригласить в этот заколдованный дом еще одну гувернантку?

Прежде чем ответить, Эмма взглянула на Дадли: в его погасших глазах застыла смертная тоска. Словно в забытьи, она отрешенно ответила мужу:

— Я уже решила взять девочек с собой в Лондон, где они проведут день с тетей Деб. У меня есть кое-какие дела в городе, а новые впечатления пойдут близнецам на пользу. За последнее время бедняжки подверглись испытаниям, которые могли бы сломить даже взрослых.

Теперь Эмму уже не трогало скорбное выражение лица Дадли. Кортландский ненавистник прекрасного пола буквально корчился при одной мысли о новой женщине в доме. Но Эмма наблюдала за Барнаби, которому откровенно не понравилась идея свозить детей в Лондон.