Но как глядеть в лицо солнцу новой жизни, человеку не имеющему за душой ничего, чтобы ее приятно отягощало, - грошей, например? Алеша искупался в деньгах и они стекли с него, как вода и высохла последняя капля в лучах восходящего солнца, - солнце утомило его, не утолив его жажды. Чего? - "Не вкусив от млека и меда и се - аз умираю", - взбрело в его утомленную солнќцем голову, когда он лежал на поляне в лесу, окружавшем его дачу. Хотел ли он денег на самом деле? Или деньги были предлогом, - чтобы убивать? Деќлать то, чего он на самом деле хотел, прикрывшись корыстью, как щитом, что бы не блестело безумие? Но хотел ли он убивать? И чего он вообще хотел? Он вынул из-под голого бедра теплый пистолет я заглянул в его мудќрый глаз. Ну? Но истине всегда не хватает натяжения курка, чтобы поразить мир. Ей всегда требуется кто-то, прилагающий усилие и тогда, - она либо распинает его, либо сама раскидывает мозгами по зеленой траве, - вот она, истина, лежащая изнасилованной под солнцем жизни. Он плюнул, протер пальцем зеркальное влагалище ствола и пошел домой, - влачить свою жизнь.

Ночью ему приснился чабан, - как бурхан, с улыбкой и сплетенными мудрой пальцами. - Зачем ты грустный? - спросил он,- разве ты забыл, что надо улыбаться? - Я помню, - сказал Алеша, - И понимаю теперь, зачем клоун риќсует улыбку, - иначе заболят губы. - Мы все, - клоуны, - вздохнул бурхан, - Кто-то дергает нас за веревочки, а мы думаем, что танцуем сами, - за деньги. Что мы будем делать, если нам перестанут бросать монеты в нашу клетчатую кепку? - Бросим танцевать, - сказал Алеша. - Танец, - это жизнь, подвешенная на веревочке, - нельзя остановиться, нельзя не дышать, - сказал чабан. - Можно, - сказал Алеша. - Кому? - усмехнулся бурхан, - С кем ты разговариваешь? Где ты просыпаешься, когда засыпаешь? Сон, - это малеќнькая смерть. Но всегда приходится просыпаться. Кто просыпается, проснувќшись? Кто ты? Ты - трава, без имени, без лица. Ты рождаешься под солнќцем и умираешь от холода, каждый день или каждый век, - кто у тебя спраќшивает? Улыбайся! Ты - ничто, лишь личина персоны делает тебя индивиду-альностью, - дуально разделяющей пустоту, смотрящую на саму себя через проќрезь маски. Ты - маска Бога-Шизофреника, Его образ и подобие, корчащее роќжи самому себе. И каждый, кого ты встречаешь на своем пути, - это Он. Поэтому, тебе так нравится убивать, - ты можешь убить себя только один раз. Все прирожденные убийцы и святые таковы, сынок. Они срывают маски, в поисках своего Бога, - чтобы найти пустоту самого себя, - лишенного кожи. И делают это снова. И снова. Пока, лишенные кожи, - не находят самого себя в пустоќте. Тогда они смеются там. Вот почему, чистые, лишенные кожи Добро и Зло, - редчайшие вещи в пустоте Вселенной - и суть единство индивидуальности, разделяющей Пустоту на Я и не-Я. Разве это не смешно? Так потратиться на преступление и святость, - чтобы увидеть собственное рыло в зеркале! Так смейся! Не будь таким угрюмым и тяжелым, - уронишь себя. Ухмылка клоуна, - вот что приклеивает твою индивидуальность, она не сделает тебя реальней, но придает достоинство. Улыбайся, - тебе больше ничего не остается делать. Ты не можешь не делать, нет занавеса, за которым можно спрятаться, смерть, - фикция. Никто, кроме твоей гипсовой персоны не прольет слезу над трагеќдией твоего финального ухода, - все зрители смеются, клоун обосрался! -

Он проснулся, улыбаясь, в ушах его звенел смех бурхана, в окно били лучи солнца.

Г л а в а 6.

Просидев полгода в лесу на даче и почитав всякие книжки, он вдруг ощутил желание учительствовать - и корысти ради и искусства для и отправился в гороно /раньше это звучало как "горнаробраз", - вот омерзительное слово/, подыскать себе работенку. Оттуда его отправили в облоно /вот, мягкое и приятное слово/, но и в этом лоне обнаружилось, что найти теперь работу учиќтеля не так-то легко, - тяжелое наследие социализма. Поэтому, когда ему предложили поработать в спецшколе для детей с отклонениями поведения, /"спецшоп", как они ее там называли/, расположенной на пустыре, за самым трущобным районом города, - он согласился. Дальше ехать было некуда. Точка.

Это не было тюрьмой, - но там, за высоким забором, содержались дети, со-вершившие тяжкие преступления и не достигшие возраста уголовной ответственности, - 14 лет, - их нельзя было отправить в колонию для несовершеннолетних. Ухмыляясь ухмылкой клоуна под угрюмыми взглядами надзирателей, он прошел через железные ворота в кирпичной стене, обмотанной поверху колючей провоќлокой, - где же еще, ему было сеять разумное, доброе, вечное, как не здесь? В этой спецшколе для детей с отклонениями поведения, имелась еще одна спецспецшкола, - для детей с отклонением в умственном развитии, - туда он и попал, от большого ума. Как оказалось впоследствии, об обучении детишек изыскам английского языка, не было и речи, - зато он должен был исполнять функции надсмотрщика, санитара, а заодно и попытаться хотя бы отучить их разговаривать матом на родном.

Когда он начал знакомиться с их личными делами, у него, у человека у коќторого руки были по плечи в крови, - волосы зашевелились на голове. Здесь были три девочки, - личики с косичками на фотографиях, - которые вывернули подростку прямую кишку обломком строительной арматуры, отчего он истек кровью, примотанный проволокой за руки к потолочной балке, здесь был один шиќкарный мальчик, зарезавший бабушку дедушкиной бритвой и пропивавший ее пенсию с блядьми, когда его поймали в соседнем городе, - здесь самые черные, самые страшные, самые безумные анекдоты, - оказывались жизнью, описанной суконным канцелярским языком в материалах дела. Да что же это была за жизнь? В ней, оказывается, были двенадцатилетние юннаты, убивающие бере-менную женщину ударами доски по животу, - чтобы посмотреть, как вылезет реќбеночек и одиннадцатилетние шлюхи, убивающие десятилетних шлюх за место под солнцем. Да что же это было за солнце, - освещающее такую жизнь? Что было делать, плакать или смеяться, - читая о девятилетнем насильнике, котоќрый порвал себе уздечку, пытаясь засунуть член в уретру потерпевшей, поќскольку не знал, где у нее находится влагалище и был уличен по следам собќственной крови на ее трусах? Или о тринадцатилетнем разбойнике, который пришел в больницу к искалеченному молотком пацану, чтобы забрать "сникерс" из кармана своей старой куртки, в которую он его переодел? Улыбка клоуна была очень к месту на лице учителя, заочно нюхавшего эти цветы жизни, котоќрых он собирался чему-то научить и мальчики кровавые, не возникавшие в его глазах после года киллерской деятельности, застили ему мир, заставленный рядами аккуратных коричневых папок, набитых кошмарами, где он начинал чувствовать себя чистым ангелом, упавшим с неба в земную грязь. Он понял, что все жестокости, увиденные и сотворенные им в далекой жестокой Азии и в железном мире криминала, - детские цацки, по сравнению с тем, что было обычными реалиями жизни на улицах, площадях и под заборами его родного гоќрода. Он еще не видел ни единого из своих подопечных, но уже знал, что это, - Армия Тьмы, способная залить кровью Ад или терроризировать любую планету, населенную чудовищами из фантастических боевиков. Армаггедон неќзаметно созрел здесь, в душах, переставших быть человеческими, пока полиќтики нудно пугали мир Освенцимом и Гулагом. Что значил игрушечный Рэмбо, что значили бойни во Вьетнаме, Лаосе, Камбодже, - по сравнению с тысячами людей, жутко мучимыми ни за что, - из любопытства или за пачку сигарет? У Дьявола было лицо ребенка, дьяволы творившие это, даже не понимали, что творят, они были по ту сторону Добра и Зла, не ведая ни того, ни другого, - они были невинны - и потому им принадлежал Новый Мир, возникший на разќвалинах старого, рухнувшего в судорогах вины и греха. Старина Ницше утопился бы в клозете, воочию узрев своего Сверхчеловека, - которому он под-ставил спину.

Но то, что Алеше пришлось воочию узреть в этом чистилище, далеко превос-ходило и ницшеанские бредни и кокаиновые измышления фантастов.