Сваё люб³ да самазабыцьця…Думая об интенсивности ассимилятивных процессов, об этом многовековом изощренном прессинге, о слабой вроде бы сопротивляемости, невольно приходишь к мысли о предопределенности, точнее о закономерности возникновения белорусской нации, о ее живучести. Странно… Этот десятимиллионный народ уже несколько десятилетий обезглавленный, почти не говорящий на своем языке, не знающий (да и не знавший никогда) своей истории, все равно при каждой новой переписи заявляет о своем существовании, о том, что он по-прежнему десятимиллионный… Как этот народ, не знавший деспотизма, агрессивности, абсолютизма в собственной политике на протяжении всей своей тысячелетней истории, народ, территория которого была ареной всех мировых войн, деспотизмов и абсолютизмов, многократно укорачиваемый войнами на четверть, на треть, наполовину, как он выжил?А может, поэтому и выжил? Вынужденный постоянно держать в напряжении свое «генетическое сознание»… И стоит теперь ослабить внешнее воздействие, как ослабнет и иммунитет. А «благоприобретенные рефлексы»: национальная государственность, наука, культура, экономика, либо отсутствуют, либо настолько слабы, что вряд ли воспрепятствуют искушению другими мощными национальными государственностью, наукой, культурой. И языком.На протяжении всей нашей истории над головами нации перекатывались две волны: западная экспансия и восточная, польская и московская. То одна волна покрывала весь край, то другая (писатели часто сравнивают Беларусь с Атлантидой), то сталкивались они посредине, то вдруг расходились. И тогда между ними появлялись словно те пушкинские тридцать три богатыря или уитменовские 28 мужчин белорусы. Уже как субъект политики и истории. Вся наша тысячелетняя история представляется мне таким вот то явлением, то исчезанием в чужестранных волнах.По-разному называли эти экспансии то освободительной миссией, то походом дружбы, то воссоединением… Но всегда это была не наша, не белорусская инициатива.Возможно, когда-то, исходя из такого представления, будет написана «История Субъекта», то есть собственно белорусская история. И будет создана периодизация, которая свяжет все субъектные проявления Беларуси в истории в одну линию, в один единый процесс. Пока же я могу говорить лишь об общеизвестных эпизодах нашей истории, многие из которых, кстати, самая настоящая идеологическая ложь.Например, «Киевская Русь», в том смысле, в каком ее трактует имперская идеология. Это миф, краеугольный камень легенды о российской государственности (не с Москвы же, в самом деле, начинать. Всякая империя выводит себя из доисторических времен, из легенды от палемонов, рюриков и т.п.), символ родства восточнославянских народов. Центральная фигура этой сказки славный князь Владимир, креститель, красное солнышко. «Красное солнышко… » шепчет за учителем белорусский школьник где-нибудь в Полоцке. Да, в том самом Полоцке, ставшем колыбелью белорусской государственности в то самое время, когда Киев был «колыбелью восточнославянских народов». В том Полоцке, куда славный князь Владимир пришел, чтобы надругаться над здешним княжеским родом. Сначала на глазах у князя Рогволода изнасиловал его дочь княжну Рогнеду, а потом на глазах у Рогнеды убил ее отца и двух братьев. Такая вот кровавая получилась «колыбель». И все равно ведь не покорили Полоцк… Но это уже детали. Главное, что на века была запущена сказка о братстве и дружбе. Позже эту дружбу значительно развили и укрепили московские царственные особы, часто и щедро поливая белорусскую землю кровью ее жителей.Интересно, что бы сказал сегодняшний полоцкий учитель ученику, если бы тот откуда-то вдруг узнал правду и отказался повторять заклинание о «красном солнышке»? Обычно такие кровавые деяния стараются оправдать незапамятностью времен, дикостью нравов, неци- вилизованностью тогдашних людей… Между тем, в Полоцком княжеском дворе читали книги, ценили науку, хорошо знали об опыте античности, осуществляли вполне рациональную политику. Кроме чисто эмоциональных, у нас нет никаких оснований утверждать, что мыслили тогда менее логично, а действовали менее гуманно, чем сейчас.Легенда о «Киевской Руси» была призвана заслонить собою знание о началах белорусской государственности. Ведь именно в Полоцке, а затем в Новогрудке и Вильне оформился и проявился субъект Беларуси в истории. Интересы этого края, этого народа были представлены и защищены собственным государственным образованием, Старобелорусской державой, Великим княжеством Литовским, Русским и Жмудским. Это крепкий союз народов в одном государстве был скреплен в боях с немецкой агрессией. К этому времени относится величайшая в истории белорусов битва под Грюнвальдом 1410 г. Интересно, что с тех пор предки современных белорусов никогда не воевали, не ругались и даже не спорили с предками современных литовцев. Два неимперских народа удачно дополняли друг друга в Великом княжестве, что привело к расцвету этого крупного европейского государства.Но вот Москва, Московское княжество окрепло после татарского нашествия, уничтоженное и оплодотворенное этим нашествием одновременно. На Востоке у Беларуси появился геополитический сосед молодая империя, жаждущая захватывать, присоединять, расти.Историк Г.Саганович начало «московской инициативы» датирует 1500-м годом. В битве на Ведроши белорусские войска терпят сокрушительное поражение от Московского княжества. С этого времени Беларусь ищет союзников. Наиболее постоянна уния с Польшей, приведшая к созданию федеративной Речи Посполитой. Так появляются две упомянутые волны, начинаются две экспансии.Конечно, следует их различать. Полонизация Беларуси в лице ее органов власти была в значительной мере делом добровольным, вызванным угрозой совершенно насильственной русификации. Отличались и сами эти экспансии. Вот, “например, характеристика из народного предания, записанного и опубликованного в прошлом веке: «Поляки русских ярмом давили, работами обременяли; а русские разгуляются, вырежут поляков, и женщин и детей». Или вот словаК.Калиновского: «Сеть, обхватывающая нас во всех классах и соединяющая с Польшей, имеет столько оснований в традициях и даже в предрассудках, что распутать ее, уничтожить и воссоздать что-либо новое, составляет вековой систематический и разумный труд». Есть много свидетельств ориентации белорусских деятелей на Польшу, но есть и обратные свидетельства. Каждый раз малейшее возвышение Польши вело к ее экспансии в Беларуси, к полонизации главным образом через католицизм. Понимающие это белорусские деятели искали иного геополитического союзника для своего государства в лице шведов, французов, немцев…Но вернемся к 1500-му году, ставшему для Беларуси знаком упадка. Да, еще впереди славная победа гетмана Острожского над московитами под Оршей, впереди столетия войн с Москвой и побед, и поражений. Впереди эпоха Возрождения, которую Беларусь прошла «в составе Европы», впереди времена Реформации, самый расцвет, но… Есть у поэта такая стилистически неуклюжая, но весьма уместная здесь строка:Роскв³т възначыць заняпад…А древние китайцы говорили, что империи, близящиеся к гибели, изобилуют законами. Старобелорусское государство не было империей, но законами изобиловало, было вполне, так сказать, правовым. Именно к этому периоду расцвета относится Статут Великого Княжества Литовского, созданный на старобелорусском языке свод юридической мысли европейского уровня.Расцвет! Расцвет науки, культуры, человека. Возможно, как раз полнокровно пройденный исторический этап Ренессанса и предопределил живучесть нации на все последующие столетия. Но…Бокалы пеним дружно мы
И девы-розы пьем дыханье, Быть может… полное Чумы!Вырождается в интригах государственная жизнь. Шумят балы, соймики, шляхетские съезды, куда каждый приходит со своим войском. Игры-битвы князей, графов, всяких подскарбиев. Они сами не замечают, что разговаривают уже по-польски. Полонизированное дворянство отрывается от простонародья. Средневековый демократизм заканчивается развалом и упадком. Беларусь делят и кусками присоединяют к России.Дальнейшая история убеждает в том, что Великое Княжество Литовское, ядром которого была Беларусь, есть закономерность географическая (стратегическая), этническая (сочетаемость ментали- тетов предков современных белорусов и современных литовцев), историческая. Не потому ли оно просуществовало полтыся- челетия, а если бы и не существовало, то его следовало бы придумать. И ведь придумывали. То Александр I в противостоянии с Наполеоном пробовал реанимировать Великое Княжество Литовское, то Наполеон в противостоянии с Александром. То в 1915 году возникает идея конфедерации Великого Княжества Литовского во время первой мировой войны. То уже большевики создают Литовско-Белорусскую ССР. Правда, процесс разрушения скоротечнее процесса созидания. Войны заканчиваются, а буферное марионеточное государство так и не успевает встать на ноги.После аннексии Речи Посполитой Российской империей в XVIII веке одно за другим вспыхивают три мощные антицарские восстания. Но они тоже не успевают достигнуть своей конструктивной части и остаются в истории разрушительными мятежами, обогащая нацию лишь «антуражным» достоянием именами героев, прокламациями, датами битв и казней. Субъект не проявляется, не вызревает. Пока…Интересный из сказанного можно сделать вывод. После утраты субъектности Беларусь не только сама стремилась возродить свою государственность, но и геополитические соседи предпринимали такие попытки. Подрывая ее (Беларусь указами о запрете языка, печати, миграционной политикой, русификацией и полонизацией…), они хотели видеть ее подчиненной, но существующей.Лишь в начале XX века началось восхождение к субъекту. Появились люди, желающие национального возрождения Беларуси. Они пошли в народ, занятый социальными проблемами, рабочим движением, революционными событиями. Они включились в это движение, и произошло… «Перед нами неслыханно интересное явление, писал о тогдашних белорусах польский публицист-современник, перерождение революционно-общественного движения в движение национальное. И трансформация эта происходит почти независимо от воли ее инициаторов. Социалистический агитатор шел «в народ» будить ненависть к панам и протест против государственного устройства… Сеял ненависть к другим, а взошла из нее любовь более сознательная к своим».Вот что произошло начиная с 1905-го года. Теперь мы уточним должно было произойти. И наблюдая за сегодняшней активизацией рабочего движения в Беларуси, уточним еще раз: должно произойти.А то, что митинги забастовщиков проходят сегодня под национальными знаменами, подтвердит наши слова.В 1906-м на шестом номере перастала выходить первая белорусская газета резко радикального направления «Наша Доля». Вместо нее появилась «Наша Н³ва». Появилась на десять лет, чтобы объединить белорусов, сформулировать их интересы и цели, дать жизнь национальной культуре, науке…Вершиной восхождения к субъекту стало провозглашение независимой Белоруской Народной Республики, вершиной мировоззренческих поисков нашенивцев стала работа Игната Абдираловича «Адвечным шляхам».БССР была создана из Москвы как прямой ответ на созданную «из Минска» БНР. Москве не нужна была самостоятельная республика вместо традиционного уже послушного буфера, которым можно было торговать, отдавая по частям то Литве, то Польше, то Украине, которым можно было спекулировать, возвращая при случае «отторгнутые земли». Но возможно также, что БССР это и память о Старобелорусском государстве, косвенный ответ ему, чье могущество, как свет погасшей звезды, ощущалось еще в начале XX века.За 70 лет своего существования БССР, конечно же, не стала собственно белорусским государством, как и суверенным государством вообще. Все, что было наработано в начале века, было с корнем уничтожено. Уничтожались люди живые носители национального сознания, уничтожались документы и книги, памятники и природа края, память, правда и совесть людей. И тем не менее сегодня мы вновь говорим о новом восхождении к субъекту. Откуда что берется?Дело в том, что в роли субъекта нация живет в исторической перспективе, потому что сама является творцом истории. В роли же объекта, по определению философа И.Бабкова, нация живет в космосе. В своем космосе. Это традиционное состояние, берущее начало еще в пору язычества. Есть наш дом, наша семья, не нами заведенный уклад, есть традиции предков, есть наша деревня замкнутый микромир, и есть небо над головой. Все остальное, пока оно нас не трогает, для нас реально не существует.Пока белорусы имели хоть какие-то условия для такого «законсервированного» существования, существовала и нация. Но вот пришли колхозы, идеологизация крестьянства, индустриализация сельского хозяйства с восьмиэтажными свинарниками, бездумная мелиорация, милитаризация с военными базами, частями, городками по всей земле, наконец Чернобыль… Одним словом выхолащивание тайников белорусской культуры.Кстати, о военных городках. Некоторые считают, что именно из этих лепрозориев расползлась по нашей земле проказа пренебрежения к крестьянскому труду, а заодно и ко всему белорусскому. Крестьянская нация, кажется, возненавидела самую себя и ринулась в город, где ее ждала «городская культура» русско-советская. И пошло- поехало, сдобренное партийным лозунгом об интернационализме отречение народа от самого себя.Возрождение, отречение, возрождение, отречение… В зависимости от наплыва тех упомянутых волн.Уничтожена деревня космос нации. И вот несколько лет назад белорусы вновь стали появляться на арене событий, начав было исчезать уже окончательно.Таков эскиз белорусского пути, эскиз метода, сулящего «странные» открытия, «переоценку всех ценностей», изменения на пьедесталах.Не к этому ли методу стремились нашенивцы и Абдиралович, выразивший их стремление в своей упомянутой выше работе в 1921 году? Уже тогда Абдиралович предложил уникальные этюды той самой философии свободы, о которой в 1956-м, после венгерских событий напишет разочарованный в коммунизме Сартр. Абдиралович умер в 1923-м. После него в Западной Беларуси начался откат к фихтеанству, к созданию «классической национальной философии» (Самойла), а в БССР к глухому марксизму-ленинизму… до сих пор. Но это лишь к слову. К необходимости начать снова и оттуда от Абдираловича. То ли вернуться, то ли уйти далеко вперед…Порой мне думается, что это самое человеческое желание уйти. Если ты некстати, если тебе невыносимо… Безнравственно уйти разве что в одной ситуации оставляя кого-то в беде. Но нравственно ли остаться, отчетливо представляя, что все равно погибнете вместе?..Рассказывают, что какой-то американский полковник выбросился из окна Пентагона с криком: «Русские идут!» Наверное, это страшно, когда идут. Можно себе представить ужас в глазах гонца, вбегающего в ворота средневекового города с криком: «Татары идут!»… или паренька, кричащего на всю деревню: «Немцы идут!» Не армии, а этносы идут. Культуры. Культурные экспансии. Когда одни идут, другие либо обороняются, либо уходят. Белорусы уходят. В том числе и на поиски смысла своего ухода.Это предопределено. Неосознанно, еще веря в свое «темное прошлое», в извечную зависимость нации, не зная правды собственной истории, белорусы, тем не менее, несут ratio, несут свою Беларусь, несут свободу в своих генах. Они уходят.Без деклараций молодое поколение интуитивно ускользает от мифов, фантомов, идеологий вчерашних воспитателей и вдохновителей народа. Они уже хотят просто жить, уже чувствуют, что просто жить здесь невозможно. И они уходят. Вместе со своей страной Беларусью. Они возвращаются в Европу. Хватит ли им сил дойти?БЕЛОРУСЫ ВОЗВРАЩАЮТСЯ В ЕВРОПУБелорусы возвращаются в Европу. Так говорят. Причем под Европой понимают Запад, как их тип цивилизации, а под возвращением свое национальное возрождение. Есть ли здесь противоречие?В популистском сознании (где «лозунг должен быть прост и неясен») это противоречие теряется. Но оно тут же становится явным, когда начинается путь «к себе» и «к ним» одновременно. Вдруг становится явным, что это два чуть ли не противоположные направления, а поэтому следует разбиться на два лагеря. Противоречие обозначается по расхождениям в приоритетах: национального государства и гражданского сообщества, прав человека и исторической справедливости, всеобщей сознательности и интеллекта. Противоречие обозначается… Но оно вовсе необязательно. Я еще не знаю, можно ли его избежать в нашей ситуации, в Беларуси. Я еще только начал эту статью.Вообще, по-моему, ничего не может быть. Вот говорят прозы нет, нет критики. Нет. И не может быть. Почему? Вопрос в другом: а было ли? Если не было, то ничего и нет, и не может быть. То есть можно видеть прошлое таким образом, что, хоть оно и будет представляться достаточно богатым, эффект от него будет никаким, оно не будет работать сегодня и завтра, не будет продолжаться, ибо оно непродуктивное прошлое. Точнее прошлое, увиденное непродуктивным. А чтобы понять, каким оно увидено продуктивным или нет, и чтобы ответить на вопрос: а было ли? нам потребуется неудобное слово «контекст».В прежние годы контекст целиком служил делу правды, потому что в тексте следовало помещать ложь. А теперь, когда вся правда помещается в тексте, контекст оказался как бы и неуместен, он как бы уже и не нужен. Как-то уже не думаешь о нем, когда вписываешь Купалу между Петраркой и Уитменом. В такую минуту надеешься, хотя бы и подсознательно, что не заметят. А «не заметить» следует именно его контекст. Не заметят, потому что отвыкли, что контекст может иметь не только знаковый, но и содержательный смысл.Купалу между Петраркой и Уитменом вписывают украдкой, виновато или даже воровато, вопрос, которого избегают, где титаны нашей нации? Избегают не столько потому, что нечего ответить, или что боятся, или что за нацию будет обидно, сколько потому, что это уже не национальный вопрос. Наши гении для домашнего пользования. Наши трагедии бури в нашем стакане.Но титан не рождается приказом по нации. Так рождается только национальный титан. А приказов по человечеству не бывает. Титана нельзя инспирировать. В какой-то степени нивелировать можно.Вот Скорина. Возрадоваться бы такому собственному богатству, но что-то не дает, что-то настораживает. Ничем не заделаешь в этом имени тот изъян, что сам не назвался ни разу белорусом. Вот ведь проблема! Великий да, по делам. Наш да, безраздельно, никто больше не претендует. Но не признается. И вот охваченные усилиями по маскировке «горбика» интерпретаторы не понимают, что на самом деле они этот «горбик» ищут. Эту ровную спину приспосабливают к условиям домашнего пользования. Как еще засунешь к себе в дом фигуру европейского масштаба? Только сгорбивши.Вся наша история… Ее будут горбить, расчленять, выкраивать какой-то кусок из единого тела истории Европы, чтобы затянуть к себе, захватить и сказать: наше! В этом смысле история Беларуси это какая-то сорок седьмая часть истории, науки, сорок седьмая часть истины. Как разделить Грюнвальд? За теми кустами сидели вы, за этими мы, а там поляки. 1410 год. А кто, собственно, победил?..Чей Мицкевич? Наш! Нет, не ваш! Полу-наш полу-ваш. Полу-их. Так в энциклопедических дефинициях: белорусско-польский, польско- белорусский, белорусско-литовский… Думал ли тот же Мицкевич, что он чьих-то чей-то? Мицкевич и Мицкевич. Тем и дошел, что более других был духовно целен. Польско-литовско-белорусско-еврейско- французский поэт! Но как это неэнциклопедически длинно!..Я не знаю, что делать с «привитием народу гордости за свою историю и своих героев». Но я знаю, что делением Мицкевича, например, между нациями-претендентками ничего не умножается. Я знаю, что патриотизм это необходимое подножие цивилизованного сознания, но мне скучно рассказывать, как я люблю наши святыни. Почему мне так скучно? Потому что примитивно? Или потому что в сотый раз?Снова и снова произнося или продумывая имя «Калиновский», я чувствую себя чуть ли не истязателем, пытающим образ. Потому что нет Калиновского, нет Скорины, нет Купалы. Есть какие-то барельефы. Я пытаю эти образы, пытаясь увидеть, ощутить их. Но, видит Бог, до чего же они неприступны!Нет интерпретаций. Нет контекста. Скорина. Несколько романов, фильмов и пьес, масса книг, статей, стихов… Огромная Скориниана. Но нет Скорины.А кто есть?Есть Моцарт, например, после фильма Милоша Формана.Возможно, у белорусов нет ни одного титана, потому что нет ни одного Формана. А Формана нет, потому что «у белорусов». Потому что Форманы бывают у Европы. А потом уже ими могут гордиться и венгры, и французы, и австрияки. А у белорусов есть только те, кем могут гордиться только белорусы. Абсурдной представляется сегодня идея игрового фильма о Колумбе или об Акутагаве, снятого белорусскими кинематографистами в Голливуде.Вообще, что такое Беларусь? Один из узлов европейской истории, литературы, культуры. Этот узел мы условно, почти только географически, называем Беларусью.Да, но как тогда быть с самобытностью?Она в узле. Это этот узел.Мы пытаемся проследить в нем какую-то одну веревку. И высматриваем отдельные фрагменты. Наше не наше… Но нет ничего ненашего, если нас интересует правда. Это как с генетикой, тоже было «ненашей »Но что делать с языком… с Родиной… с этой любовью? Нельзя же любить узел. Можно Беларусь.Я думаю, что здесь что-то нарушено. Любовь это вообще чувство индивидуальное. Можно ли воспитать его централизованно? И нужно ли? Вспомните, что пробудило в вас чувство Родины? Березка с буденовкой?.. По-моему, у каждого свое. А лучше всего воспитывает это чувство (причем непредсказуемо) искусство (причем все равно чье здешнее или японское, лишь бы оно было искусством). У современного горожанина ощущение Родины может вызвать и запах смога от завода на улице детства. Дым Отечества конца XX столетия…А язык это, кроме прочего, основополагающий общественный институт, функционирование которого регулируется законами. Но это совсем другая тема.А не произойдет ли так, что все всё себе захватят (или уже захватили), а мы останемся ни с чем?Похоже, сегодня больше стараются всучить, чем присвоить…Как представить себе нашу национальную культуру в европейском контексте? Вообще все национальное школу, армию, государство?..А может, я залез в такие математические дебри, где дважды два уже пять? Наукой доказано! Хотя в школе все равно ведь будут учить, что четыре. Выходит, сфера воспитания и сфера науки противоречивые сферы? Но ведь наука это истина. Неужели воспитание это ложь?.. Ложь во благо?А может, культурологической стезей я зашел в святая святых человеческого общества, где на вопросы наложены табу, ибо так условлено, так принято? Так должно быть. Иначе не будет ничего.Я прохожу мимо мокрых каменных стен, на которых выбиты эти условные истины. Вот аксиома счастья, аксиома семьи, вот аксиома мяса, аксиома Бога, аксиома стыда. Тысячи сумасшедших оспаривают это каменное молчание. Еще тысячи убиваются в этой безысходности, создавая трагедии большие и малые. Остальные просто живут.А вот аксиома Родины.Так принято. Не будешь же говорить об этом школьнику.А почему бы и нет? Можно ведь сказать, что путь человечества вымощен этими табу. И человечество проходит по ним вперед. Постепенно, частями оно справляется с запретами, без которых еще вчера было бы невозможно его существование. Где-то уже прошли табу необходимости войны, тоталитарного единства…А почему где-то прошли, а где-то еще нет? спросит школьник.Да потому, отвечу ему я, что где-то созрели, опыта достаточно, и так сложились обстоятельства. Вот, например, в Дании… И я стану рассказывать ему о Дании.Постой, перебьет школьник, а у нас?А у нас, скажу ему я, в квартире газ. И расскажу ему о нашем пути. Ведь национальный путь это и есть преодоление родимых пятен человечества через свой тип цивилизации, обусловленный ментальностью, опытом и историческими обстоятельствами.Ну, а что я скажу солдату? Ему ведь нужно о славных победах, полководцах и военной доктрине. Чтобы крепить боевой дух! А может, здесь произойдет что-то похожее на то, что произошло с марксистско- ленинским атеизмом, который повсюду превращается в историю религии? Ведь в профессиональной армии работают. Это в любительской проникаются духом и сознательностью.Наконец, что я скажу так называемому простому человеку, который должен в короткие сроки стать нормальным патриотом, поверить правительству и перетерпеть реформы? Я скажу ему то, что у нас богатая земля и масса ресурсов, нужно только все это хорошенько отладить.Будет ли это разрешением противоречия? Не знаю. Но я не стану вместо национального пути создавать национальный миф. Если мы с опозданием начали продумывать свой тип цивилизации, то это вовсе не значит, что и сам тип наш есть опоздание. Относительно немцев, французов или японцев. Вообще, что такое эти типы цивилизации?Свой тип осмысливается через отношение к упомянутым выше родимым пятнам, табу, аксиомам. Скажем, отношение к смертной казни или искусственному умерщвлению безнадежных больных, к эротике… в разных странах разное. Белорусам же еще только предстоит задать себе эти вопросы, войти в европейский контекст.Замороженное было противостояние Востока и Запада вдруг разморозилось, и начались взаимовлияния, взаимоотношения, взаимопроникновения. Целый поток отношений и влияний. И рефлексий, главная из которых выглядит так: но Запад! То есть целый спектр чувств от обожания до предостережения и отчуждения. Преобладает, пожалуй, осторожность.Вы ощущаете этот пугающий холод Запада?Там все свободны, но все оставлены, предоставлены сами себе. Все посторонние, чужие. Каждый человек один на один с глобальной ситуацией бытия. Люди счастливы в меру собственных усилий. Так выглядит западная цивилизация.Иное дело цивилизация советская. Ты не свободен, но и не покинут. Ты свой. Глобальные (страшные) вопросы не в твоей компетенции. Ты можешь быть счастлив, не прилагая усилий, ибо ты изначально молекула большого счастливого организма.Две взаимонеприемлемые цивилизации. Помнится, с коллективистских позиций советская цивилизация выглядела совсем нормальной, западная нет. Теперь все наоборот. Разве что «там не хватает теплоты». Почему? Потому что там немцы, итальянцы, шведы на основе собственных культур создали свои типы цивилизации немецкий, итальянский, шведский. Это их типы, которые для них самих вовсе не холодные, а родные. Им-то как раз теплоты хватает. Это мы, примеряя их одеяния на себя, говорим об отчужденности и бесчеловечности. Ведь человечность в этом смысле явление национальное. Существенно и то, что их типы для нас виднее своей универсальной гранью. И мы говорим о холодности.То, что делалось в России после 1917 года, было попыткой своего типа цивилизации. Тоже и весьма активно стремящейся к универсальности. Советская культура была попыткой российского типа культуры в новом времени. А белорусская советская культура входила в эту попытку органической частью, и как самоценное явление рассматриваться не может.Советский тип цивилизации получился тираническим, тоталитарным. Поэтому «отчужденность и холод Запада» (теперь уже в кавычках), несогласие на «зря прожитую жизнь» заставляют российских писателей-демократов искать свой плюсик, пусть даже в тоталитаризме, например, «в положительной роли цензуры как творческого стимула». Говорят также о специфической российской роли писателя- пророка, противопоставляя его «западному» писателю-профессионалу. Что тоже характерно для недоразвитого общества, потому что наличие пророка предполагает наличие бессознательной массы ведомого пророком народа, толпы. Одновременно такой критерий литературного труда, как профессионализм, не учитывается.Но попытка осталась попыткой. И россияне бросились менять вехи на старые, дореволюционные. А белорусы, которые всю свою профессиональную культуру вложили в «часть российской попытки»?.. Что делать белорусам? Проводить глобальную переоценку всех своих ценностей? Только ли это?Вся белорусская советская культура была сгущена на весьма ограниченном пространстве. Остальное пространство лежало невспаханным полем… И лежит. Были бы средства.Для каждого национального типа цивилизации вопрос существования это вопрос восхождения к универсализму. Возможно ли это для белорусов? Да. Ведь до сих пор главными предметами нашей национальной гордости были толерантность, открытость, некичливость. А это черты «национальной гордости» человечества, это и есть универсум. Вот почему всякое приспосабливание культуры и истории к домашним условиям это стремление возродить у нас вовсе не свое, а как раз чужое варварство. Мол, начинать, так с простейших форм? Но дело в том, что «уже написан Вертер», и не начинать надо, а продолжать. Возвращение в Европу это продолжение собственной национальной жизни.Мировоззренческий пик этой жизни в нашенивстве, в периоде до 1920 года. 70 лет ощутимое расстояние, когда протягиваешь руку за эстафетной палочкой. Рука не то что не дотягивается, а в чем- то вязнет. 70 лет не были годами пустоты. 70 лет культура бежала, пристроившись, взявшись за палочку в чужой руке, которая (да простит мне читатель такую стилистическую абракадабру) бежала не туда. 70 лет рутинного, почти совсем непродуктивного опыта. А результат вожделенное отношение к чужим приобретениям при полном самоуничижении…Нация, чья история и культура состоят из фольклора и личностей, вдруг загорелась поиском собственного «мы». Ей вдруг понадобился киношный тип какого-нибудь своего Ивана Грозного, на всю глотку кричащего: да мы! да за Русь!.. Ей захотелось своих «Скифов ».Что же произошло?Советская культура стала для Беларуси «универсумом», властно требующим отказаться от собственных попыток на основе собственного мировоззрения взойти до универсальности. Сейчас все идет к тому, чтобы советский универсум заменить для нас западным, чтобы присвоить этот «холод чужих стандартов», из той имитации культуры войти в эту. Одомашнивание собственных творений способствует этому и следует из этого. О том, чтобы вырастить до универсализма собственную культуру, тое есть ввести эту культуру в контекст и тем самым дать ей возможность остаться, речь пока не идет.Собственно, возвращение в Европу есть возвращение в контекст не более того. Как это может выглядеть в нашей ситуации?Вместо эмоционального переживания утрат, культурология начинает осмысливать утвердительный, созидательный опыт национальной культуры. Для этого с самой культурой ничего делать не надо. Тут вся суть в интерпретации. Знак «плюс» заложен в белорусской культуре так же, как и знак «минус». «Минус» более видимый. Более текстуальный. И если стихи Купалы, Богдановича, Коласа рассматривать как воззвания, а не как поэзию (чем и занималась наша вульгарная социология), будет виден один лишь этот «минус». Плач нации над украденными Родиной, языком, историей. Сказать при этом, что литература это всего лишь игра слов будет просто кощунственно.Но раз все-таки позволительно называть игрой слов (конечно, чудесной игрой!) творчество Петрарки и Уитмена, то почему бы не попробовать и наших…Творчество Купалы и Коласа это игра слов. Со своими правилами и «маленькими хитростями». Одну из таких «хитростей» гиперболизацию народного горя прямым текстом раскрыл Алесь Гарун в стихотворении «Поэту»:Прашу цябе, мой брат, сьпявай аб нашым горы,Аб тым, што ёсьць цяпер i што да¢ней было,I што на ¢сяк³ твар кладзець, як плуг, разоры,I што ¢ м³льёнах душ разоры правяло.Прашу цябе, сьпявай аб горы песьнь адну ты I наш гаротны лёс раб³ яшчэ цяжэй,Тагды, убачыш сам, парвуцца духа путы I будзе ясны дзень для нас тагды бл³жэй.То есть утрируй, брат. И только о горе. Гиперболизация привносит в этот манифест нотки иронии. И если бы Гарун сам последовательно не «пел о горе песнь одну», то можно было бы подумать, что он весьма тонко посмеивается над своими коллегами по перу. А коллеги его были нормальными людьми, в разной степени наделенными филологической интуицией. И писали не только о горе. Иной раз они просто изнемогали от этой магистральной заданности национальной поэзии. Сознательное пересаливание по части плача Гальяша Левчика, например, довело до отчаяния, и он воскликнул:Зламайце мне дудку маю вербавую,Хай песень сумл³въж ня грае,Хай горкага болей я плачу ня чую,Хай сьлёза¢ н³хто больш ня знае!..Зламайце мне дудку маю вербавую, Пацех³ да¢но я ня м,аю…Я дудку другую сабе прыгатую I песьню вясельшу зайграю.Положительный смысл этих плачей не в катарсисе, что могло бы сделать их достойным приобретением национальной культуры, а именно в литературной игре, в игре слов.Да, национальная литература вместе с языком оказалась уделом низшего социального слоя бедноты, пролетариата. И все эти социальные противостояния князей и бондаровн это прежде всего сопротивляемость языка.Но, повторю. Несмотря на призывы гиперболически рыдать, белорусские поэты, в том числе и сам Гарун, не только рыдали. Возможно, именно это «не только» станет главным смыслом нынешней переоценки их творчества. В отличие от прежних интерпретаций, когда речь велась только о минусовом знаке, а все утвердительное считалось маргинальным.Весьма интересным был бы опыт выделения из национальной поэзии начиная от Богушевича стихов с утвердительным смыслом. Мы бы наглядно увидели собственную нацию в совершенно ином свете. Конечно, речь идет не о советских стихах и не об эмоциональных патриотических восхищениях, а именно об эстетической утвердительности. То есть о лучших именно с эстетической точки зрения стихах. Именно в них заложены возможности восхождения белорусов к универсализму. Именно они могут интегрироваться в контекст мировой поэзии. Именно в таких творениях, акциях и личностях выход из того противоречия, с упоминания о котором я начал эту статью.Метко кто-то сказал дай Бог в Европу не возвращаться через Азию. «Белорусы возвращаются в Европу»? Я, пожалуй, целиком зачеркну этот тезис. Дай Бог не возвращаться. Дай Бог не возрождаться. Каждый раз сначала. Ведь также как всякое развитие несет в себе черты деградации, так и всякое возрождение чревато вырождением. Дай Бог рожденным однажды творить.ГЕРОЙ НАШЕГО ВРЕМЕНИБелорусская идея как идея лучшего человекаЭта весна так долго сражается с зимой, словно хочет привлечь наше внимание к важности перемен. Нечто этапное есть в этом сражении. Обычное ежегодное отмирание и возрождение превращается в рубеж эпох. Все, что было прежде, уже не таит в себе загадки и надежды. А вот что народится ему на смену пока секрет… Наше национальное возрождение, последний его этап, начавшись на рубеже 70-х и 80-х, заканчивается сегодня.Мы будто спускаемся в подвал и видим, что запасы этих двадцати лет, плоды и энергия нашего возрождения исчерпаны. Эта сказка заканчивается. Ее герои уже не сотворят ничего сверхобычного. На смену им приходит следующее поколение тех, кто начнет новую сказку белорусское возрождение XXI века.Конечно, им не хватает опыта. Но, пожалуй, уже не того опыта, которого не хватило их предшественникам, что, возможно, и помешало предшественникам осуществить свой идеал.Одно из таких препятствий это популизм возрождения: ставка на массовость, на толпу, на тираж, и, как результат потеря на этом пути высокого идеала.ВОЗРОЖДЕНИЕ ПО-СОВЕТСКИЕсли бы сегодня можно было открутить время назад на рубеж 70-х и 80-х, то национальную идею следовало бы сформулировать по- другому. Не как идею символики и языка, а как идею лучшего человека. Иначе говоря, не как идею атрибутов, а как идею носителя. По-моему, сегодня не столько партии, движения и харизматичные лидеры, а именно лучшие люди должны принести Беларуси освобождение от хамства, разрухи и плена. В этом смысл возрождения.Ведь что толку, если на следующих выборах президентом Беларуси станет домком Швондер? Пусть даже и национально сознательный? Первое, что сделает Швондер-президент это откажется от языка, флага и независимости. Чтобы убедиться в этом, нашего национального опыта уже достаточно.Говоря о лучшем человеке, я имею в виду, конечно, не микеланджеловского Давида или ницшевского Заратустру. В каждой человеческой группе встречаются люди притягательные более свободные, опытные, культурные, аккуратные, обязательные, надежные, большие профессионалы в своем деле. Это и есть лучшие люди. Они знают себе цену, но без гордыни. Они элитарные, но без снобизма. Нормальные люди. Те, о ком другие обычно говорят порядочный человек. Лично я не встречал ни одного порядочного человека, который бы выступал против белорусского языка и независимости. Но вот в чем здесь проблема.Стереотип порядочного человека у нас сформировался в советское время, когда была единая система воспитания, и каждый с детства знал, «что такое хорошо, что такое плохо». Для белорусов это был российский стереотип, который приходил к нам вместе с книжками про дядю Степу, про «значек ГТО на груди у него», про волшебное слово. При всем уважении к витковскому Васе Веселкину, он, вместе с Миколкой-паровозом и полесскими робинзонами, оставался с краю воспитательного процесса, да и не претендовал на формирование национального стереотипа порядочности.С развалом союза рухнула и общая система воспитания, а вместе с ней и тот монолитный российский стереотип. Смыслом национального возрождения народов стало утверждение своего стереотипа порядочного человека. И, видимо, только в Беларуси этот смысл ограничился формальной стороной атрибутикой независимости.Трудно представить себе, чтобы где-то в Эстонии и Латвии при всей их демографической драме, когда половину населения составляют советские люди, чтобы там ставили целью язык, флаг и герб. Все это было, но лишь как форма. Целью же там ставили утвердить национальный стереотип порядочности и привести к власти порядочных людей.Кстати, результат такой постановки национальной идеи виден уже сегодня. Почему это русскоязычное население Балтии, наперекор прогнозам, не восстает в массе своей, а как бы и совсем притихло? Да потому, что эстонцы, латыши и литовцы задали на порядок более высокий нравственный стандарт, не говоря уже об уровне и качестве жизни. А русским Балтии хватило разума не протестовать против порядочности. Они, русские, хотят жить в таком, в лучшем обществе. А для этого нужно всего лишь слегка знать язык, историю и конституцию страны, в которой живешь. Вот где только появляется язык в балтийском варианте национальной идеи. Он изначально рассматривался не как проблема возрожденцев, а как проблема русскоязычных.В Беларуси произошло иначе. На руинах дяди Степы и волшебного слова какое-то время гулял ветер, до тех пор, пока туда не вскарабкался «совок» и свой жизненный мотивчик не объявил моральным кодексом белорусов.СОБАЧЬЕ СЕРДЦЕНесколько лет назад, когда так много писали о сталинских преступлениях, и порядочность была на взлете, также на взлете была и национальная идея. Но что-то помешало им соединиться. Помните, когда ВС принял закон о языке, декларацию о суверенитете и символику, было такое ощущение, что все это на поверхности, что оно не проникает в глубь общества.