— Это вы тоже на вкус определили?

— На запах! — он кинул монетку мне. — Каждый уважающий себя маг должен отличать золото от других металлов. У этой, например — железный сердечник. Чувствуешь? — Старинный и уважаемый в определенных кругах способ подделки. На вид — практически не отличить от настоящей, даже краешек можно прикусить. Забрав монетку, Лумумба куснул её крупным, как у лошади, зубом, и продемонстрировал вмятину. — Видал? Любую поверхностную проверку пройдет.

— Фальшивая монета и импортная Пыльца… — пробормотал я, уже не обижаясь.

— Надо думать, это и был сенсационный материал, который хотел нам продать Кукиш.

— Но… Почему тот, кто его убил, не забрал улики? Они ж, можно сказать, на самом видном месте.

— Возможно, не успел. — поджал губы Лумумба, разглядывая камень в сережке на свет. — Не завершил колдовство, не забрал улики… Кто-то его спугнул. И, сдается мне, это были не мы.

Я вспомнил своё прикосновение к окоченевшей шее козлика. Труп пролежал на полу дворницкой несколько часов…

После затхлого, пропитанного сыростью подвала прохладный утренний ветерок приятно бодрил. Небо, усеянное ватными шариками облачков радовало прозрачностью и голубизной, с реки доносились крики чаек и рыбные запахи.

По донесениям Кукиша мы предполагали в нем человека недалекого, но предприимчивого. Никогда он не забывал напомнить о гонораре и существующих надбавках за вредность, и славился умением выговорить для себя самые выгодные условия. Собственно, даже не имея другого занятия, кроме работы на нас, он мог позволить себе жить припеваючи. Найти жилье в приличном районе, с отоплением и горячей водой, а не эту конуру в забытых богом развалинах…

Мы-то решили, что дворницкая на отшибе, подальше от посторонних глаз, всего лишь явочная квартира. Но он жил в ней по меньшей мере несколько месяцев. Напрашивается вывод: Леонид Тимофеев, по прозвищу Кукиш, внештатный сотрудник АББА, нащупал что-то действительно серьезное, и дожидаясь нашего приезда, решил лечь на дно.

Из заброшенных спальных районов мы попали на берег реки. Здесь было чисто, светло и красиво. Набережная блистала газовыми фонарями, лавочками и урнами, выполненными в виде безобразных хвостатых жаб, по ней степенно прогуливались хорошо одетые граждане.

— А ничего так городок. Подходящий. — Лумумба молодецки оглядел реку, мост с бронзовыми балясинами, островерхие крыши домов на другой стороне и белые, чуть закопченные стены церквушки с разбитой маковкой, виднеющиеся за мостом, на небольшом холмике.

— Подходящий для чего? — угрюмо переспросил я. Всё никак не мог изгнать из памяти сытых пауков в дворницкой.

— Для пенсии, например. — живо откликнулся начальник. — Вот, лет через пятнадцать-двадцать, если повезет дожить, оставлю службу, переберусь сюда и поселюсь в домике с белым штакетником и курятником на заднем дворе… Смотри, какая красота!

Мы остановились и стали любоваться красотой: в рассветных лучах река вся сверкала, будто покрытая серебряными чешуйками, над нею, как истребители, носились чайки. Время от времени то одна, то другая ныряла в воду и появлялась с зажатой в клюве килькой.

— И рыбы здесь много! — порадовался начальник, кивая на завтракающих птиц. — Вот тебе, Ваня, доводилось когда-нибудь рыбачить?

— Не-а.

— А я, признаться, люблю. В Африке, например, есть такая река: Лимпопо…

Мимо берега, ревя, как белуга, и распространяя вонь сивухи пополам с жареной картошкой, прошел катер. Переждав, пока он удалится, Лумумба продолжил:

— Так вот: на реке Лимпопо рыбачат так… — он причмокнул и закатил глаза. — Нужно взять упитанного поросенка и привязать его у воды. И, когда он начнет визжать, крокодил полезет за ним на берег. Дальше надо не зевать…

— Да какая ж это рыбалка? — перебил я. — Это у вас, бвана, охота получается. И вообще: тратить поросенка на какого-то вонючего крокодила, по-моему, преступление.

Видел я этого крокодила в Московском зоопарке: бревно бревном, и тиной воняет…

— Ты дашь мне договорить, или нет? Совсем от рук отбился. Наверное, это моя вина: слишком добрый стал. Говорил мой отец М'бвеле Мабуту, царь народа самбуру: детей надо драть. Очень любить, но при этом лупить нещадно…

Я хотел возмутиться, что какой же я, туды его в качель, ребенок, но над головой послышался оглушительный, быстро нарастающий свист, вроде того, который производит летящий фугасный снаряд. Мы с Лумумбой инстинктивно выставили щиты. По ним тут же растекся горящий напалм. Капая на мостовую, он плавил камни.

— Однако. — пробормотал учитель и выдохнул контрзаклинание в виде клуба ледяного воздуха, которое тут же всё заморозило.

Народ вокруг зароптал. Послышалась брань в адрес магов, от которых житья совсем не стало, и, где-то на периферии, пронзительно заверещал полицейский свисток.

— Ходу. — спокойно приказал Лумумба и мы, осторожно переступив озерцо остывающей лавы, удалились с места происшествия.

Шагая по проспекту, уводящему в сторону от набережной, начальник сиял, как именинник. Черная кожа аж лоснилась на его щеках.

— Чему вы так радуетесь, бвана? — голодный желудок и недавнее покушение как-то не способствовали игривости.

— Всегда приятно получить предупреждение. — ответствовал тот, попутно раскланиваясь со стайкой симпатичных, в голубых платьицах и соломенных шляпках, барышень. — Помогает не расслабляться.

— Да уж. Расслабишься тут. — даже улыбки барышень не могли растопить моего черствого сердца. — Сотрудник погиб, а вы тут девушкам глазки строите. К тому же, нам в этом городишке явно не рады.

— Перестань брюзжать, стажер. А то я тебя выпорю, честное слово.

— Жрать охота. — пожаловался я.

— Ничего, потерпишь. Сытое брюхо к учению глухо.

— А я думал, что голодное…

— Отставить прения! — Лумумба так грозно сверкнул синими глазами, что я испугался: теперь точно превратит. И зажмурился.

— Ладно, расслабься. — сжалился начальник. — Люблю, когда боятся… И он, как ни в чем ни бывало, пошел дальше. — Итак, молодой падаван: от какой маганомалии мы имели счастье уклониться не далее, как десять минут назад?

Я быстренько прикинул:

— Файербол обыкновенный, сиречь — огненный шар. Напряжение… шестнадцать ампер по шкале Бен-Бецалеля.

— А о чем это говорит?

— О том, что в городе есть по меньшей мере один сильный маг, о котором в агентстве не знают.

— И… — подбодрил учитель.

— Лёня не врал: Пыльца в городе есть. И много. — я кивнул на звездообразную обугленную трещину в мостовой. Трещина давно остыла, и прохожие не обращали на нее никакого внимания.

— Опять файербол?

Наклонившись над трещиной, я осторожно потянул носом. Пахло соляной кислотой и желудочным соком.

— Нет. Думаю, это жаббервог.

— Интересно… — Лумумба опять принялся напевать. — Сначала козлик, потом огненный шар, теперь — жаббервог. О чем это говорит?

— Никакого почерка. Или это несколько разных магов, или…

— Очень мощный универсал.

— Хрен редьки не слаще.

— Не скажи… — Лумумба довольно потер руки. — А давненько мы с тобой не попадали в хорошую передрягу, а, падаван?

— Да уж скажете тоже… — обиделся я. — А Стёпка-Растрепка в Воронеже?

— Ну, это было на прошлой неделе. Седая старина.

Я закатил глаза.

— Эх, нет в тебе духа авантюризма, дружок! — пихнул меня в бок Лумумба. — И в кого нынче такая скучная молодежь?

— Хотелось бы, знаете ли, пожить. — склочность моего характера возрастала пропорционально радости наставника и бурчанию в собственном животе. — Вам-то что, вы уже старый… Сорок лет, как-никак. А мне, сиротинушке, неохота буйну голову под вражескими файерболами в чужих землях сложить.

— А неохота — так учись! — потерял терпение Лумумба и больно стукнул меня по лбу. Я всхлипнул, всем своим видом демонстрируя неприкаянность и безутешность.