Подъезжая к своей улице, он был уже в лихорадочном ожидании успеха. А когда увидел на своей подъездной дорожке машину Марго, его сердце, казалось, было готово выпрыгнуть из груди. Она передумала! В это время Эриэл в школе, так что Марго здесь из-за него. Предчувствие его не обмануло.

Как солнце благосклонно к земле, так судьба благосклонна к нему. Только что она вернула ему заблудившихся охотников. А теперь его ждет Марго.

С визгом тормозов он остановился позади ее машины и ворвался в дом через заднюю дверь. Она стояла, прислонившись к стене спиной и скрестив руки на груди. В ответ на мгновенную вспышку радости у нее в глазах он схватил ее за талию, поднял в воздух и торжествующе закружил.

— Мы нашли их! Они продержались почти неделю, и мы их нашли! Это так здорово, когда мы поспеваем вовремя.

Ее руки опустились ему на плечи, и она засмеялась, но как-то неловко.

И ее тело не расслабилось у него в объятиях.

Реальность постепенно пробивалась сквозь его эйфорию, и он сделал над собой усилие, чтобы умерить свое торжество. Вдруг явственно ощутив, что ее бедра прижаты к его талии, ее грудь — к его груди, а губами он касается округлости ее плеча, он стал опускать ее. Когда их глаза оказались на одном уровне, он остановился. Ее глаза были такими же грустными, как и во время их последнего разговора.

— Ничего не изменилось, да? — спросил он.

— Отпустите меня, Райли.

— Я люблю вас, Марго. Эриэл любит вас. Я надеялся, что вы готовы нас принять.

— Отпустите, меня, Райли, пожалуйста. Мне надо вам что-то сказать.

Сделав над собой усилие, он отпустил ее. Что бы она ни собиралась ему сказать, он не хочет этого слышать. Если она на этот раз погасит солнце, то никакие объяснения, никакие доводы, никакая рассудительность не вернут ему свет. И будь он проклят, если позволит ей сделать это. Они должны быть вместе, и он не отступит, пока не найдет способа убедить ее.

Но ему нужно с чего-то начать, и Марго, возможно, сама дала подсказку. Он подошел к столу, налил себе чашку кофе, потом уселся на стул, вытянул ноги перед собой и посмотрел ей в глаза.

— Ладно. Я слушаю.

Марго опять прислонилась спиной к стене. Она договорилась с Кэсси Макмэррин, что побудет с Эриэл до возвращения Райли, но это лишь усилило ее волнение и тревогу.

Она должна сказать Райли правду, и если не будет медлить, то, может быть, найдет в себе силы рассказать все.

Ей впервые приходится рассказывать о прошлом. Когда она жила в Техасе, там все знали о ней всё во всех подробностях, все успели выработать свои теории и составить свое мнение. Никому не требовалось объяснений. Она не знала, с чего начать.

Если бы речь шла о романе, она начала бы с того поворотного пункта, где нормальная жизнь вдруг сминалась и скручивалась в конфликт. Но дело касалось ее собственной жизни, и она не знала, где у нее такой поворотный пункт. Если и был некий определяющий момент, толкнувший ее на соучастие в убийстве, то она до сих пор так и не смогла его вычислить.

— Я хочу, чтобы вы это знали, — сказал Райли, — вы не одиноки. Я здесь ради вас, и это навсегда.

Она нервно сжала руки.

— Не давайте обещаний, которых не сможете выполнить.

Когда он пошевелился, как бы намереваясь подойти к ней, она подняла руку:

— Нет, оставайтесь там. Если вы прикоснетесь ко мне, я не смогу сделать то, что решила.

— Марго…

Не смея взглянуть на него и отчаянно стараясь не разрыдаться, она порывисто отвернулась и прижалась к стене.

Его руки легли ей на плечи. Он осторожно повернул ее кругом и нежно прижал к груди. Ей хотелось верить в надежность его рук, верить в то, что они могут оградить их обоих от ее прошлого. Она понимала, что, как только откроет этот ящик Пандоры, ей уже больше никогда не удастся загнать зло обратно, но и прятать его где-то под замком тоже было небезопасно. Ей пришлось выбирать: либо защитить себя, сохранив тайну, либо избавить Райли и Эриэл от боли, порождаемой незнанием правды.

— Что бы это ни было, я буду…

Она отстранилась от него и отошла к стене.

— Я сказала, не надо давать обещаний заранее. Пожалуйста.

Он опять направился к ней, а она прошла мимо него и села за стол. Сцепив руки перед собой, она упорно смотрела только на них. Но сразу почувствовала, когда он сел напротив.

Она глубоко вздохнула, стараясь успокоиться и найти нужные слова. Постепенно Марго вновь оказалась внутри скорлупы отстраненного оцепенения, в которую так часто уходила во время суда и когда отбывала срок в тюрьме. Да и потом, когда была объектом насмешек в родном городе на протяжении всех долгих лет своего условного освобождения и научилась стойко переносить невзгоды.

— Мои родители развелись, когда мне было девять лет, и я стала жить с бабушкой. Отца я больше не видела, а мать какое-то время навещала меня примерно раз в пару месяцев. Потом ее визиты прекратились, и, когда я спросила, где она, бабушка сказала, что не знает. Но бабушка любила меня и заботилась обо мне, так что я привыкла не думать о родителях. Вот только бабушка умерла, когда мне шел семнадцатый год, а больше у меня никого не было.

Слова оставляли горький вкус у нее на языке и звучали как оправдание ее собственной неспособности быть сильной. Она заставила себя продолжать:

— Я стала жить в семье подруги, пыталась окончить школу, но не могла опомниться от горя, страдала от одиночества и неуверенности в завтрашнем дне. Мне так хотелось, чтобы у меня был кто-то свой, что я ставила в церкви свечи и молилась о ниспослании мне любящего человека. Когда я встретила Ника, ему не потребовалось и недели, чтобы убедить меня, что он и есть тот самый человек, и я стала жить с ним. Я хотела, чтобы мы поженились, но у него всегда находилась причина отложить свадьбу. Я любила его и поэтому соглашалась с ним даже после того, как забеременела. Я думала, что если буду почаще молиться, то мы успеем пожениться до рождения ребенка.

Она почувствовала озноб, от которого покрылась гусиной кожей, и крепко прижала руки к телу, сдерживая дрожь. У нее ушли годы на то, чтобы отгородиться от ярости, страха и безнадежности того далекого времени, когда она была с Ником. Создав себя заново в лице Марго Хейнз, она сочла, что последняя дверь между нею и прошлым закрыта и запечатана навсегда. Необходимость опять открыть ее, даже для человека верного и честного, заставляла Марго испытывать адские муки.

Она знала, что это будет нелегко. Один раз она уже убегала от Райли в страхе перед этим испытанием. Теперь ей приходилось продолжать, хотя с каждым словом в душе у нее вырастал новый ледяной кристалл.

— Ник получал удовольствие от нарушения закона. Ему нравилось иметь при себе нож или револьвер, чтобы его все боялись. И еще он был садист. Он наслаждался, когда причинял боль другим.

Райли потянулся через стол и накрыл ее сцепленные руки обеими ладонями.

— Он причинил вам боль, Марго…

Она отодвинула свои руки, не осмеливаясь посмотреть на него, боясь, что его сочувствие помешает ей снова заговорить.

— У нас родилась девочка. Холл и была для меня смыслом существования, единственным светлым лучиком в безрадостной жизни. Я была так поглощена любовью к ней, что не замечала, как ухудшились наши с Ником отношения. И Ник воспользовался этим. Он начал угрожать ей, чтобы заставить меня делать то, что хотел он.

Райли так резко вскочил со стула, что опрокинул его.

— Вот подонок, да я ему…

Марго вздрогнула от неожиданности, потрясенная яростью Райли. Когда их глаза встретились… жар его гнева проник сквозь окружавший ее слой холода.

— Он в тюрьме, Райли, — спокойно сказала она. — Пожизненно, без права условного освобождения.

Но Райли взволнованно заходил взад-вперед по кухне, тяжело дыша. Когда он наконец успокоился и поднял стул, в его глазах все еще полыхал гнев.

— Он кого-то убил. — Это не было вопросом. Райли наверняка знал, какие преступления влекли за собой самые суровые наказания.