Перед тем как уйти, он небрежно обронил:

— Заберу свою постель, если вы не возражаете.

Тетя Мэгги прошептала:

— Не обращай на него особого внимания. Мы не будем часто его видеть; без особой необходимости, конечно. Но если тебе станет невмоготу, мы найдем что-нибудь более подходящее для спокойного отдыха.

Да, нам определенно следовало бы поискать другое место, так как меня воротило от этого мужлана. Я не могла и нескольких минут находиться рядом с Дэвидом Бернардом Майклом Маквеем. У меня тут же появлялось желание ударить его. Это было жуткое ощущение. За всю свою жизнь мне пришлось только однажды ударить человека, после чего я попала в клинику и чуть не лишилась рассудка.

— Всегда есть ложка дегтя в бочке меда, девочка моя.

Голос тети Мэгги был печальным, и это отрезвило меня. Я обязана позаботиться о тете. Она терпеливо сносила все тяготы длительной езды под палящим солнцем. Она не унывала ни при каких обстоятельствах. Я взяла тетю за руку и напомнила ей поговорку, которую она часто повторяла мне, когда я была маленькой:

«Большие шары громче лопаются».

«Шар» появился в кухонной двери.

— Две кружки, стоявшие в кладовке, где они?

— Их забрала девушка, — ответила я.

— Девушка? — Маквей вошел в комнату. Под мышкой он держал свернутый спальный мешок. — Вы говорите о Франни?

— Я не знаю ее имени, но кружку забрала она.

— Тогда все хорошо.

Маквей стоял спиной к входной двери. Его темно-синие глаза сквозь прищуренные веки словно ощупали меня с ног до головы.

Раздался его насмешливый низкий голос:

— Думаю, со временем все утрясется. Спите спокойно. Я постелил чистое белье. — Он шлепнул по солидному мешку под мышкой. — Если понадобится еще белье — возьмете на чердаке. Спокойной ночи.

Никто из нас не ответил. Только после того, к я увидела в окно, что его огромный силуэт растворился среди деревьев, я вернулась к тете Мэгги.

Она не проронила ни звука. Ее молчание меня расстроило.

— Пойдемте спать, родная, — сказала я, положив руку на плечо усталой спутницы.

Тетушка пристально посмотрела на меня.

— Итак, мисс Клеверли — экономка. Прекрасно! Судя по ее письму, ей столько же лет, сколько и мне. Забавно, но первое впечатление всегда обманчиво.

— Не думаю, чтобы у вас могло создаться радужное впечатление об этом чудовище! Зажечь лампу?

— Нет, не беспокойся. Если мы хорошо выспимся, завтра все покажется иным и мы снова начнем радоваться жизни, ведь это так? — Тетушка ласково похлопала меня по руке, все еще лежавшей на ее плече, и трогательно-нежно прижалась к ней щекой. В моей жизни бывали моменты, когда я понимала, что чувства радости и благодарности еще не умерли во мне. Теперь я твердо знала, что бесконечно люблю добрую, самоотверженную тетю Мэгги.

Кровать располагалась так, что если сесть, прислонившись к спинке, то из окна можно было видеть озеро и возвышающиеся за холмов величественные гряды гор. Я могла отчетливо различать малейшие штрихи дивного пейзажа, так как все вокруг было залито серебристым лунным светом.

Было около одиннадцати вечера, и я лежала в постели, предвидя бессонную ночь, но на душе было спокойно — впервые за последнее время.

Когда я только легла в кровать, в голову полезли мысли о нашем «господине». В нем было что-то необычное, таинственное; но сам факт, что Дэви Маквей — этот дикарь — является владельцем коттеджа, вызывал дикое раздражение. Продолжая любоваться озером, освещенным голубыми лучами, я забылась.

В памяти стало возникать недавнее прошлое. Я вспомнила роковое время, когда познакомилась с обитателями бывшего «пустого дома».

Я уже говорила, что в доме поселилась семья. Их дочь училась в колледже. Когда она вернулась домой и услышала, что в комнате, которую видела из окна своей спальни, лежит больная девушка, она меня навестила. С этого момента началась наша дружба с Алисой Хорнбрук.

Алиса была из тех, кого называют интеллектуалами. В свои двадцать три года она уже имела Ученую степень в области филологии и получила первую учительскую должность в Истборне. Узнав, что я пишу рассказы, она попросила их почитать, вероятно, просто из вежливости или Чтобы доставить немного радости больной. Но мои литературные опыты ей понравились, и похвала Алисы подействовала лучше любых лекарств.

«Ты обязана писать. Это твое призвание».

Казалось, что высокий чистый голос Алисы в эти секунды раздался над озером. Где-то вдали ухала сова. И я снова услышала: «Ты обязана писать книги, ты обязана».

Вдохновленная подругой, я сочинила большой роман, который Алиса, увы, раскритиковала.

— Я бы переписала его заново, — безжалостно вынесла она свой вердикт. — Будет лучше, если ты уберешь пласты доморощенной философии и неоправданно резкие пассажи. Иронии и сарказма в романе с избытком, чтобы принести ему успех у определенной читательской аудитории.

Я сделала так, как она советовала, и в один прекрасный день получила письмо от издателя, в котором он сообщал, что с удовольствием, опубликует мою рукопись, и просил меня приехать для личной беседы. В этот день я почувствовала, что исцелилась, и встала с постели.

С высоты сегодняшнего дня я вижу, что мой успех был на одном уровне с успехом Франсуазы Саган. Критики восхищались моей молодостью, восхваляя меня за глубокое знание жизни, профессионализм, остроту изложения, постижение сложнейшей коллизии во взаимоотношениях Мужчины и Женщины. Я поняла природу извечного любовного треугольника, природу адюльтера. Но это знание было дано мне судьбой. Разве я не знала почти все об этом треугольнике? Разве я не в нем была воспитана и не питалась родительской ложью с раннего детства? Персонажи моей книги были всего лишь слегка замаскированными слепками с отца и матери, вместе со вторым и третьим мужьями с одной стороны и многочисленными любовницами — с другой. Я написала три книги в течение неполных двух лет и добилась своего — стала знаменитой. Книги пользовались огромным спросом, особенно в Америке, и у меня навсегда отпала необходимость в деньгах. Впрочем, доходы, богатство никогда меня не волновали. Я знала, что если завтра останусь без единого гроша, то не расстроюсь, и это чистая правда.

Алиса Хорнбрук и я дружили пять лет. Она тоже называла мою тетушку «тетей Мэгги». А я, обращаясь к ее родителям, говорила: «тетя Энн» или «дядя Дик». Между нами сложились близкие, почти родственные отношения. Однажды к ним приехал погостить дядя Алисы. Он был молод: самый младший брат ее матери. Его звали Ян Лейси, и наша первая же встреча изменила мою жизнь. Нельзя сказать, что я полюбила его с первого взгляда, нет! Его обаяние проникало в мое сердце медленно, постепенно превращаясь в любовь. Тем не менее, с первого же момента нашего знакомства я была им очарована; своим шармом, изысканностью он вызывал искреннюю симпатию — возможно, из-за его какой-то трогательной детской слабости. Он был настолько беспомощен, что нуждался во мне, в моем сильном характере.

Между мною и Яном возникла еще одна связующая нить — мы оба писали книги. Единственное различие было в том, что мои книги публиковались, а его — нет. Когда я говорю о беспомощности Яна, то имею в виду его неспособность зарабатывать на жизнь, его профессиональную слабость. Ян нуждался в поддержке, в наставнике, и я, хотя была на девять лет моложе его, чувствовала себя старшей. Мне казалось, что только я одна его понимала или смогла бы понять. И все же он полонил меня.

В первый год нашего знакомства Ян ненадолго приезжал погостить к своей сестре миссис Хорнбрук. Но эти несколько дней он почти все время проводил со мной в доме у тети Мэгги. Когда он приезжал, моя работа страдала. Как-то само собой подразумевалось, что я все должна отложить ради чтения или рецензирования его рукописей. Ян, казалось, прислушивался к советам более опытного и, что греха таить, одаренного писателя.

Но я ошиблась: Яну были неведомы муки слова, поиска увлекательного и достоверного сюжета. Он был многословен, любил «красивость» слога, мог часами сидеть со словарем, выискивая причудливый и пышный эпитет. Однако бездарность Яна не повлияла на мою любовь.