Однажды Алиса пришла мне сообщить о своем желании выйти замуж за школьного учителя.

Для меня эта новость прозвучала как гром среди ясного неба. Я была уверена, что моя ученая подруга не интересуется мужчинами. В ней не было и грана женственности, и она ни разу со мной не говорила на интимные темы. Именно в этот вечер она, посмотрев мне в глаза, спросила:

— Надеюсь, ты не строишь серьезных планов связать свою судьбу с Яном?

— А что, есть причины, которые могут помешать нашему браку?

— Нет, только, пожалуй, отсутствие целеустремленности. Он так и не смог найти своего места в жизни. Я бы сказала, что мой дядя не состоялся как личность. Ян в семье рос младшим ребенком, и моя бабушка очень баловала его. После ее смерти, его воспитанием занимались четыре старших сестры, а сейчас пестовать его придется жене. Тебе следует серьезно об этом подумать. И, между прочим, не трать свое драгоценное время на графоманство Яна. Он никогда не создаст ничего талантливого, и эта ущербность грозит превратиться в дьявольскую зависть к чужому успеху.

— Ты, видимо, испытываешь огромную любовь к своему дяде! — Мне было горько слышать правду о Яне.

— Просто я очень люблю тебя, и не хотелось бы снова увидеть тебя больной. — Алиса была искренна.

— Это все, что тебя смущает в моем будущем муже?

Алиса замешкалась; голос ее дрогнул, когда она произнесла:

— Да. Наверное, это все.

Много месяцев спустя, воскрешая в памяти этот разговор, я поняла, что Алиса оказалась права во всем.

Но первое чувство словно ослепило меня. Тетя Мэгги, равно как и Алиса, предостерегала от поспешного шага, но все тщетно. Я решила на время оставить Истборн — и уединиться. После долгих раздумий я твердо решила выйти замуж за Яна — если он сделает мне предложение, — несмотря на все его слабости. Мой отец был олицетворением энергии и целеустремленности, однако его брак с моей матерью оказался такой пародией и обернулся драмой для родной дочери. Супруги не нуждались друг в друге. Яну же я была необходима.

Однако время шло, а Ян даже не заикался о женитьбе. Ожидание становилось невыносимым испытанием. В один из вечеров я сказала Яну, что собираюсь в путешествие за границу вместе с тетей Мэгги и, возможно, на два месяца или более. После этого известия с ним чуть не случилась истерика: я не должна оставлять его. Он так нуждается во мне, и как он просуществует, если я уеду? Ни разу в жизни я еще не чувствовала себя такой счастливой. Я успокоила Яна заверив, что никогда не оставлю его — мы моли бы пожениться и путешествовать вместе. Тетя Мэгги нас поймет.

Впоследствии именно Ян нанес один из сокрушительных ударов по моему самолюбию, когда цинично заметил, что никогда не говорил мне о женитьбе, а я сама сделала ему предложение. И видит Бог, это была правда.

Мы поженились осенью и провели медовый месяц в Испании. Это тогда я и слышала тонкий посвист свирели. Вернувшись в Англию, мы по просьбе тети Мэгги остались жить у нее. Она сказала, что без нас ей будет слишком одиноко. Сейчас я уверена, что это было ложью во спасение — тетя Мэгги чувствовала надвигавшуюся беду.

Катастрофа разразилась в начале следующего года, когда я получила письмо из Уэльса. Некая женщина увидела в старом журнале фотографию мужчины, садившегося в самолет вместе с известной писательницей Пруденс Дадли. В надписи под фотографией утверждалось, что мужчина был мужем Пруденс Дадли. И теперь женщина хотела знать, не закралась ли здесь какая-то ошибка: она не сомневалась, что изображенный на фотографии мужчина — ее законный муж и, кроме того, отец двоих детей, одному было три года, а другому — семь. Супруг бросил ее три года назад.

В моей памяти воскресла позорная сцена: я била мужчину, набросившись на него, подобно разъяренной пантере. Мною владело одно желание: убить предателя и лжеца. Ян ничего не отрицал, сознавшись, что «незнакомка» написала правду. Услышав смертный приговор из уст любимого человека, я на время лишилась рассудка.

Я порвала отношения с семейством Хорнбрук навсегда.

Когда дело было передано в суд, наш развод приобрел характер скандальной сенсации. Я чувствовала себя бесконечно униженной и, если бы не тетя Мэгги, могла покончить с собой. Но моя жизнь была и без того в смертельной опасности из-за тяжелых преждевременных родов.

С того момента, как я узнала, что не была законной женой Яна, во мне росла неприязнь к находившемуся в моем чреве ребенку, и, когда три месяца спустя он появился на свет мертвым, я почувствовала облегчение. Но это было иллюзией: меня терзало глубокое чувство вины — я убила дитя своим нежеланием дать ему жизнь.

После гибели ребенка я пребывала в невменяемом состоянии в течение долгих недель. Это опять были те самые «нервы», которые уже один раз чуть не погубили меня. Снова я пыталась бежать от самой себя. И только любовь и забота тети Мэгги спасли меня. В Роджерс-Кросс я поняла, что снова стала самой собой. Я смотрела на серебристую рябь озера, чувствуя, что свободна. Я могла делать все, что мне хотелось, ехать и жить там, где мне нравилось, я снова могла писать книги. Размышляя о любимом деле, опять вспомнила Яна. Последними его словами, обращенными ко мне, были: «Не имеет значения, что думаешь ты. Я люблю тебя и, самое главное, нуждаюсь в тебе».

В любовь этого человека я не верила; да он от природы был лишен этого чудесного дара, но что Ян нуждался во мне, я не сомневалась. Ведь он был писателем, не умевшим писать, или писал только ради собственного удовольствия подбирать малоизвестные, диковинные, но мертвые, неживые слова. У него появилось изобилие времени, чтобы составлять словесную мозаику, правда, в неподходящем месте — тюрьме.

Тюрьма! Я посмотрела на расстилавшийся передо мной лунный пейзаж и — впервые с момента вынесения Яну приговора о шестимесячном тюремном заключении — поняла всю дикость его наказания. Причиной его преступления была слабость духа. Он нарушил закон из-за своей слабохарактерности. Возможно, в эти минуты, заточенный в тюремной камере, он так же, как и я, лежал на кровати, размышляя о случившемся. Помимо воли мой внутренний голос произнес: «Бедный Ян». Но я твердо знала одно: проживи я еще сто лет, никогда не захочу хотя бы раз взглянуть на человека, который столь мерзко играл роль моего мужа.

Я заставила себя больше ни о чем не думать, заснуть не смогла и продолжала сквозь окно любоваться моим озером. Какие милые имена озер: Малая Вода и Большая Вода — так их называла девушка. Интересно, а другое озеро тоже расположено в Роджерс-Кросс? Воображение перенесло меня в большой дом, откуда еще недавно доносились музыка и шум свадебного веселья или, как сказала бы тетя Мэгги, свадебного торжества. Возможно, гости еще не разъехались и празднество продолжалось.

До меня донесся веселый смех. Я села на кровати повыше, чтобы мне была хорошо видна роща. Луна светила почти прямо над ней, однако опушка скрывалась в глубокой тени, отбрасываемой высокими деревьями. Я рассмотрела силуэты нескольких человек, выбежавших из тени деревьев. Они оживленно разговаривали и смеялись. Один из них, несший в руке что-то наподобие корзины, подбежал к берегу озера и, бросив свою ношу на землю, начал как безумный скакать около нее.

Кто-то из гостей крикнул:

— Посмотрите, что вытворяет Алекс!

В это время «прыгунчик» подхватил одну из женщин и в безумном ритме закружился с ней по траве. Когда он наконец остановился, его партнерша свалилась с ног и лежа хохотала от восторга. Тот, кого называли Алексом, крикнул:

— Питер, давай-ка джигу!

Один из подвыпившей компании заиграл на аккордеоне. Зазвучала зажигательная мелодия шотландского танца. Началось дикое веселье.

— Это уже слишком — вышло далеко за рамки приличия! — Тетя Мэгги негодовала. — Ты спала?

— Как убитая, — соврала я. — Но их крики чуть не испугали меня до смерти. Почтенные гости пьяны в стельку.

— Хотела бы я посмотреть на этого надутого индюка Маквея. Я бы ему показала, где раки зимуют. Ты только посмотри! — Тетя Мэгги взобралась на мою постель. — Это настоящий сатанинский шабаш! Двое безумцев пляшут прямо в воде. Они, конечно, могут танцевать, где им нравится, но не имеют никакого права беситься вблизи нашего коттеджа!