— Неля? — спросил он, когда на другом конце провода сняли трубку. — Вы узнали меня?.. Нет, не совсем. Это ваш злой гений. Я должен признаться вам, Неля, это я отправил Алика в Штаты. Это я сделал так, чтобы он не смог вернуться. Я не оставил ему документов. Вы слышите меня? И знаете, что я вам скажу? Все это я сделал зря. Потому что вот он сейчас лежит здесь больной, в бреду, и твердит одно только ваше имя… Неля? Алло, алло…

Ему показалось, что трубка выпала у нее из рук. Раздался хлопок, и связь оборвалась. Может быть, она бросила трубку? Да нет, скорее выронила от удивления. А может быть, даже от радости…

Неля сразу узнала голос отца Алика. Течение жизни остановилось и замерло. Он говорил что-то. Господи, он что-то такое говорил, словно из ее снов, из тех самых снов, когда она умоляла судьбу совершить чудо, чтобы Алик снова оказался рядом. Сны становились явью, а явь все больше и больше утрачивала свойства реальности. Но течение жизни остановить невозможно, и если оно замерло, значит, накапливается где-то внутри. Неля чувствовала, как кровь разгоняется в жилах, бежит все быстрее и быстрее, в такт этому сумасшедшему ритму стучит сердце. В какой-то момент она ощутила, что вот сейчас не выдержит этого внутреннего натиска…

Течение жизни продолжалось без нее. Она вдруг почувствовала, что по ногам струятся горячие потоки крови, что Юра бежит к ней откуда-то издалека и все будто стоит на месте. Как во сне — бежит и не может добраться до нее, преодолеть эти пять метров пространства. Потом она оказалась где-то совсем в другом месте. Там разливалось разноцветное ослепительно яркое сияние, плавали радужные круги. А когда очнулась, Алик держал ее за руку и только повторял: «Все будет хорошо. Ты держись только, милая, ладно?» Она подняла голову и сообразила, что находится в машине скорой помощи, а за руку ее держит Юра. «Почему?» — подумала она обреченно. Только что сердце ее освободилось от тяжелого плена, в котором томилось два долгих года. И вот — опять плен. «Почему?» И тут она поняла, что же случилось. Она может потерять ребенка. Или уже потеряла? Неля не могла точно сказать, что она почувствовала. В ее душе столкнулись два противоречивых чувства. «Я не могу его потерять!» — кричало одно из них. «Ты освободишься…» — зловеще скрежетало другое. И Неля снова провалилась в полузабытье, где плавали сиреневые круги и ничто не заставляло делать выбор между жизнью и жизнью. Между такими разными жизнью и жизнью!

Семь месяцев — срок достаточный для того, чтобы спасти крошечное существо от такой матери. Ребенок все-таки появился на свет. Беззащитный и одинокий. Сначала его держали под колпаком, в маленьком прозрачном инкубаторе, там он двигал ручками и ножками, его кормили врачи. Нелю через некоторое время отпустили домой. Его — нет. Его оставили немножко подрасти. Слишком он был маленький, слишком беззащитный.

Неля жила теперь в совершенно нереальном мире. Все, что случилось, отняло последние силы. Она сидела на диване и смотрела в одну точку. Вечером приходил Юра с работы, бросался на кухню, готовил разные деликатесы, пытался заставить ее поесть. Она делала над собой усилия, брала ложку, не глядя проглатывала кусок и снова замирала. Юра возвращался вечером. А днем, всегда в одно и то же время — в два часа — раздавался телефонный звонок. Звонил всегда один и тот же человек. Его голос увещевал, уговаривал, нашептывал и туманом зависал в голове на весь оставшийся день. Он уверял, что счастье возможно, оно совсем рядом, стоит только Неле протянуть руку, стоит только сделать маленький шаг.

А Неля не понимала: как же так? Если все, что он говорит, — правда, то почему не звонит Алик? Где он? Или это все игра? Почему он не найдет ее? Не поговорит с ней сам? Почему звонит его отец?!

Старик не говорил ничего определенного. Он говорил о возможном, как о шансе, который вроде бы есть. Иногда Неле казалось, что она неправильно понимает его. Может быть, он имеет в виду что-нибудь другое?

Иногда ей хотелось поехать в Песочный и хотя бы немного постоять у глухого забора, прислушиваясь к звукам по ту сторону. Иногда ей хотелось сейчас же сорваться с места и сломя голову бежать на Финляндский вокзал, покупать билет на электричку… Сердце стучало, как после стометровки, глаза разгорались, но сил встать не было. Ноги подкашивались оттого, что слишком сильно ей этого хотелось.

А может ли она уйти от Юры? Он большой смешной человек, прибегает каждый день с работы, носится с ней как с малым ребенком. Он любит ее. Он о ней заботится. Он бегает в больницу к малышу и рассказывает ей, как тот быстро растет и что скоро его наконец выпишут домой, и она, то есть Неля, успокоится… Он думал, что она боится за ребенка. Он понятия не имел, что она боится вообще — за свою, его и чужую жизнь. Она боится всего. А больше всего на свете боится телефонных звонков — всегда в одно и то же время, в два часа дня. В половине второго у нее уже начинают стучать зубы, она решала каждый раз ни за что не брать трубку. Но как только раздается звонок — ровно в два, — она встает и жадно бросается к телефону. Потом ей хочется бежать на Финляндский вокзал, сердце стучит, ноги слабеют, она смотрит в одну точку, приходит с работы Юра — и круг замыкается в это безумие, в эту ложь, в это предательство.

Зима стояла на редкость холодная. Морозы — до тридцати градусов. Юра сам привез малыша домой. Не разрешил ей ехать с ним. «Не волнуйся, я сам все сделаю». А потом вернулся, совал ей в руки голубой сверточек, радостно заглядывал в глаза. А Неля словно уснула. Словно душа ее не вынесла всех событий последних дней, улетела куда-то, оставив пустую оболочку, ничего не чувствующую пустую оболочку.

Юра взял отпуск на неделю — вызвал врача.

— Послеродовая депрессия, — сказала седая уставшая и спешащая по многочисленным вызовам дама. — Такое часто случается. Вы повнимательнее к ней. Пройдет, это не смертельно.

Это действительно было не смертельно. Для Юры, например, или для нее. А вот для крошечного одинокого существа оказалось смертельно. Однажды Юра вернулся домой, а Нели нет. И малыша тоже нет. И коляски — нет. Он оделся и побежал искать их. Дошел до парка и увидел Нелю на скамеечке. Она сидела и качала коляску. Как ни в чем не бывало. Только вот мороз стоял двадцать пять градусов. А она сидела так давно, очень давно…

После этого Неля уже ничего не помнила. Ребенка положили в больницу с воспалением легких. А через неделю его не стало. Ей сказали об этом? Или нет? Наверно сказали, потому что дальше она ничего не помнила. Совсем ничего. Только выплывала иногда из тумана, видела врачей вокруг, чувствовала, как игла входит в вену, замечала решетки на окнах. Все плыло, качалось на волнах нереальности. И она чувствовала только смертельную усталость. Страшную усталость. Иногда ей снилось, что звонит телефон, она вскакивала и начинала метаться. Почему он молчит? Кто-то снял трубку?

И как-то так, постепенно, она поверила во все эти телефонные звонки. Они казались ей реальностью, а Юра, ребенок — все это сон, все это бред. Этого никогда не было. Всегда был Алик, всегда был его отец. Да, он совершил ошибку когда-то, разлучил их, но сейчас они снова будут вместе. А пока Алика не было, Неля спала, как принцесса в сказке. Спала и ждала, когда он вернется и поцелует ее. И он вернулся. Он вернулся…

— Здравствуй, — перед ней стоял Юра.

Юра стоял так близко, словно он реальный, настоящий, а не плод ее фантазии.

— Ты настоящий? — спросила Неля. — Нет, нет…

Ее голос сорвался на визг, и она стала швырять в него все подряд, что рука могла нащупать на тумбочке.

— Не-е-ет…

Врачи увели его, увели и запретили приходить, пока она не поправится.

Ей опять делали какие-то уколы, давали таблетки, заставляли проглатывать их на глазах у медсестры. Окна, сдавленные решетками, казалось, выходят в потусторонний мир, двери без ручек никуда не ведут. Жизнь кончилась. Жизни больше не будет…