По прибытии в Москву генерал Слезкин возложил на меня тотчас же проверку числа всех арестованных лиц по 26 губерниям, не исключая и столичных; арестованных оказалось более четырех тысяч человек, разбросанных по губерниям и частью сосредоточенных, главным образом, в городах: Москве - в тюрьмах и полицейских участках и Петербурге - по полицейским участкам и в здании, находящемся внутри Петропавловской крепости, специально выстроенном для одиночного заключения подследственных политических арестантов во время шефства графа П.А. Шувалова, стоимостью в 350 тыс. руб., с 62 камерами, безусловно удовлетворяющими во всем в гигиеническом отношении.

Поверка арестованных в Москве заставила меня опросить лично каждого из арестованных и выслушать их просьбы и заявления, а затем вызвала громадную, непосильную письменную работу по составлению мотивированных постановлений об аресте каждого лица, чего не было сделано совершенно по упущению Московского губернского жандармского управления, а главным образом генерала Слезкина и его адъютанта ротмистра Дудкина, которые ограничивались сообщениями телеграммами об аресте лица надлежащим начальником жандармских управлений, но вслед за депешами не составляли мотивированных постановлений об аресте и таковых не препровождали и не отправляли, через что по некоторым губерниям в законченных дознаниях производствами не значилось ни одного лица под стражею, а между тем таковые были в массе и все числились содержанием за генералом Слезкиным.

Пришлось написать тысячи постановлений, каковые легли на меня и на ближайшего моего помощника майора Чуйкова, который не вынес всей работы, получил развитие чахотки и умер. Составление этих постановлений, несомненно, влекло к ознакомлению со всеми дознаниями, в полноте, по всем 26 губерниям и вещественными письменными доказательствами, относящимися к этим делам, каковых доказательств была груда и масса.

Закончив общую проверку арестованных, я получил поручение, ознакомившись с дознаниями, в С.-Петербурге возникшими и заключавшимися в 31 томе, связать эти дознания с дознаниями, возникшими в 26 губерниях. Труд, возложенный на меня, поистине был гигантский, но я превозмог его, благодаря физическому сложению, молодости, любознательности и настойчивости.

Перебравшись в С.-Петербург с генералом Слезкиным из Москвы и ознакомившись с мельчайшими деталями всего дела и с вещественными доказательствами, кои в двух вагонах были отправлены из Москвы в С.-Петербург, придя к бесповоротному убеждению, что дело необходимо во чтобы то ни стало закончить и направить в Министерство юстиции как можно скорее, я неоднократно об этом докладывал лично шефу жандармов Потапову и управлявшему III отделением е. и. в. канцелярии Шульцу и настаивал в этом направлении, предлагая, ввиду обширности дела и массы привлеченных лиц, обратить по особо высочайшему повелению все действия дознания в действия предварительного следствия и передать дело на суд, так как все следственные действия жандармских чинов обставлялись и сопровождались присутствием лиц прокурорского надзора, а обращение всех дознаний к предварительному следствию повлечет за собою неизбежно производство следствия на несколько лет. Арестованные будут долгое время томиться под стражей, свидетели частью поумирают, частью не будут разысканы или не возобновят в своей памяти событий и фактов через большой прошедший период времени, и нового не только ничего не внесет следствие в дело, но загубит уже добытые дознанием улики против обвиняемых. Прокуратура с этими доводами не согласилась, и результат вышел такой, что сданные Министерству юстиции дознания в мае 1875 года получили разрешение на суде в Сенате октября 18 - января 23 дня 1877/8 года. Насколько было обширно это дело производством, доказывается тем, что мне пришлось скрепить 148 тысяч листов перед сдачей и передать Министерству юстиции 240 лиц, содержавшихся под стражей из четырех тысяч человек, и даже более.

По переезде в С.-Петербург и состоя старшим помощником производившего по высочайшему повелению генерал-лейтенанта Слезкина, который, с разрешения шефа жандармов, более проживал в Москве, на меня легло ближайшее выполнение и окончание дознания о 193 обвиняемых.

По приезде в С.-Петербург я остановился в дальнейших арестах и продолжал настаивать на окончании дознания и передаче его в Министерство юстиции, чего и достиг, отбросив дальнейшее преследование лиц, появлявшихся обвиняемыми в слабых против них уликах и показаниях. До передачи этого дознания мне приходилось все время посвятить тяжелой работе - с 8 час. утра до 11 - 12 час. ночи - в здании Петропавловской крепости, что мне дало возможность ознакомиться лично с очень и очень многими обвиняемыми и допрашивать их, связывая дознания, произведенные в С.-Петербурге с дознаниями, возникшими в то время в 26 губерниях России.

Мы, жандармы, вместе с прокуратурою несли в то время со всех сторон обвинения и нарекания за медлительность производства дознаний, но были ли мы в этом виноваты? Я думаю и полагаю, что нет, ибо дело было совершенно новое, чрезвычайно сложное, путанное - и приходилось собирать справки и сведения с разных концов империи, на что требовалось масса и масса времени.

Арестованные были размещены в С.-Петербурге - в доме предварительного заключения и в Петропавловской крепости (но не в Алексеевском равелине, в котором содержались в то время только двое: Нечаев и Ишутин), где было в особо выстроенном здании 63 номера, а затем - некоторые по полицейским участкам столиц как в Петербурге, так и в Москве, а остальные - в губернских и уездных тюрьмах.

В арестантском здании Петропавловской крепости содержались более серьезные и важные, которые были подвергнуты строго одиночному заключению по устроенным камерам; камеры были обставлены удобствами, представляя сухие и теплые помещения; но, несмотря на строго одиночное помещение, безусловно отражающееся на нравственных и физических силах, содержавшиеся не обнаруживали беспорядков и в общем держали себя спокойно и при допросах держали себя корректно, сдержанно и, безусловно, вежливо и воспитанно; за мое время не было ни одного случая, в котором бы выразилась со стороны арестованных грубость или неблаговоспитанность по отношению к жандармским чинам и прокурорскому надзору, хотя и были случаи, кои могли вызвать раздражение со стороны арестованного вследствие последовавшего отказа на просьбы.

Вспоминаю один из этих случаев со мною.

В крепости содержался князь Петр Кропоткин, которого приходилось мне допрашивать по делу; несколько раз, что хорошо помню, князь Кропоткин обращался ко мне с просьбою об отправлении его на излечение в госпиталь или больницу вследствие недомогания, болезненности, каковые вызывали, по его словам, [необходимость] совета с лучшими врачами. На эти просьбы я отвечал отказом, выставляя на вид то, что помещение его в крепости в гигиеническом отношении лучше, чем в госпитале или больнице, и что я готов пригласить и допустить к нему частных врачей для советов, тех, на которых он укажет, на что князь Кропоткин не соглашался, но ни разу не ответил мне резко или сколько-нибудь в раздраженной форме. Отказ же мой следовал из того предположения, что из госпиталя и больницы князь Кропоткин может учинить легко побег, в чем и не ошибся; когда дело мною было сдано и поступило в распоряжение судебных следователей, то, по жалобе князя Кропоткина, он был переведен из крепости в госпиталь на лечение, откуда и бежал за границу.

При этом вспомнил еще один случай, бывший со мною в Москве.

Один из арестованных, К., человек весьма состоятельный, обращался ко мне с неоднократными просьбами разрешить ему воспользоваться частною банею для омовения, для чего просил нанять ему карету на его деньги, занять отдельный номер в бане на его же деньги и дать в конвой двух жандармов, которые вошли бы с ним в номер бани. На это я не согласился и разрешения не дал. Результат был тот, что К. при свидании с сестрою передал последней записку, каковая была отобрана, и в ней сообщалось, чтобы подготовить пролетку с быстрою лошадью и со "своим" кучером и, при выходе из кареты в баню, убить конвойных жандармов и дать затем возможность укрыться на пролетке. Неразрешением был предупрежден побег арестованного и убийство жандармов. Справкою в архивных делах возможно восстановить этот факт.