Клавдия считала прожитую жизнь не легкой, но и не особенно тяжелой. Все познается в сравнении. Мать, действительно, мучилась, достаточно вспомнить ее рассказы о трагедии Ленинградской блокады. Или — вечно пьяный муженек, Клавин отец. Она говорила: поначалу был работящим мужиком, в меру ласковым, в меру суровым, а потом превратился в запойного. Вечерами напивался до того, что валился под стол, по утрам похмелялся и эта опохмелка переходила в очередную оргию, с битьем посуды, избиением жены и дочери.

Вот это — настоящая трагедия! Как только мать выдержала, не рехнулась?

А у Клавдии что? Обычная жизнь, без комедийных или трагических отклонений. Работа и редкие развлечения. Были, конечно, парни, как без них, но замуж так и не вышла, как-то не сложилось. А уж после смерти сестры, Катеньки, и появления младенца — племянника, одна только мысль о возможном замужестве казалась чудовищной. Чем-то вроде предательства.

Мало ли в России матерей-одиночек? Вот и она стала для Федечки тёткой-одиночкой с правами и обязанностями «приемной матери».

Так бы и коротала бабий век, не появись забавного толстячка, внимательного и ласкового, вечно голодного и одинокого. Он ворвался в ее жизнь, как торпеда в корабль, разметал мысли о служении одному только племяннику, заставил глупое женское сердце забиться в ускоренном ритме. И ей неожиданно захотелось семейного уюта, тепла, всего, что связано с любимым мужчиной.

Казалось бы, живи и радуйся!

Не получилось! Семейное тепло оказалось обманчивым, желанное спокойствие не пришло. События, происходящие вокруг Лавра, не позволяли насладиться им.

Господи, ну когда же кончится эта мафиозная жизнь с какими-то страшными разборками? Когда в России изведут весь криминал, позволят людям жить спокойно? Спать, есть, любить, без страха и боязни грабежа или расправы?

Горькие размышления нарушил телефонный звонок. Обычно Санчо и Федечка пользуются мобильниками, считают их более удобным средством связи. Вот и сейчас замурлыкал, забытый племянником сотовик. Кто звонит? Неужели, ее ожидают очередные неприятности — слежки, покушения, автоаварии? Не дай Бог, сыта по горло!

Клавдия отложила утюг, которым разглаживала мужское нижнее белье, взяла трубку. Осторожно включила, будто в аппарате притаился рогатый черт, готовый ударить очередным страшным известием.

— Вас слушают.

По рассказам жениха Лерка отлично знала и Федора Павловича, по кличке Лавр, и его будущую супругу Ольгу Сергеевну, и близкого, ближе не бывает, друга Санчо, и его, не венчанную жену Клавдию.

— Тетя Клава, беда! Где Федечка?

Осипову Клавдия никогда не видела и не слышала, но, судя по восторженным отзывам племянника, хорошая девушка, скромная и красивая. Она зря звонить не станет — постесняется.

— Погоди, детка, не волнуйся. Сейчас разберемся без участия твоего друга. Его сейчас нет — уехал по делам… Можешь не представляться, знаю тебя по рассказам племяша. Окимовская принцесса -раскрасавица, да?

— Как мне его найти?

Проще пареной репы, подумала Клавдия, пощелкать кнопочками мобильника или заказать по межгороду — все дела. Советовать не стоит, как-нибудь они сами, по женски, разберутся без участия рыжего бизнесмена.

— Связаться не получится. Далеко он, там нет телефонов, еще не установили. А свою трубку племаш забыл дома.

Врать Клавдия не умеет и не любит. Если бы Лерка была в нормальном состоянии, мигом вычислила бы явное вранье.

— Как же быть?

В голосе такая тоска и безысходность, что сердце толстухи почти остановилось. Всех она жалеет, всем доверяет. Будто примеривает на себя чужую боль. Возраст сказывается, что ли? Или работают материнские гены? Мать тоже была сострадательной. Однажды Клавдия пожалела бомжа, обмыла, переодела, накормила. А тот украл кошелек с деньгами и был таков. Ей бы пожаловаться мужу, попросить найти вора и как следует его отлупить. Не пожаловалась — вдруг несчастный был голоден, стоит ли жалеть каких-то грошей?

— Погоди плакаться, деточка, лучше расскажи, что стряслось? И не торопись, пожалуйста, не хватит денег — пусть оператор продлит время за мои. Не бойся, милая, говори все, как на духу. Я с полу слова все схватываю, как зкстрасенс. Пойму и помогу. Не сомневайся!

И Лерка рассказала. Всхлипывая, вытирая слезы и нос. И об исчезновении брата, и о луже крови на палубе, и о страшной записке, приколотой ножом к перегородке баржи, и о ничего не подозревающей матери.

— Все поняла. Запритесь с мамой в доме, забаррикадируйтесь, на улицу — ни шагу. Сидите и ожидайте. Скоро приеду.

Положение, прямо сказать, незавидное, размышляла Клавдия, поспешно одеваясь. Расправившись с братом, нелюди не постесняются захватить его семью. Необходимо принимать срочные меры… Какие? Неужели, слабосильная женщина может противостоять накачанным мужикам, А почему бы и нет? У безмозглых похитителей и убийц одна только сила, а у женщин — хитрость и ум. Значит, она сильней.

И все же, лучший выход из положения — найти Санчо. У него — и сила, и разум…

Нельзя! Муж сейчас занят, он охраняет Ольгу Сергеевну, ожидает освобожденния Лавра, ни за что не бросит их.

Ехать в Окимовск одной не хочется. Не потому, что она боится, нет — просто вдвоем или втроем надежней. Мало ли что может случиться…

Почему одной? А Русик разве откажется прогуляться, подышать свежим воздухом, полюбоваться заречными далями?

Бывший владелец рыночного ларька, после открытия престижного бутика превратившийся в полноправного партнера по бизнесу, не отказался от «прогулки». Даже не спросил о причинах неожиданного приглашения. Только подышал в трубку.

— Снимай такси или частника и подруливай… Впрочем, не надо — сама сниму. Через час выходи из дома. По дороге все объясню.

Партнер отлично понимает: спрашивать, успокаивать или, наоборот, возбуждать — бесполезное занятие, все равно Клавдия поступит по своему. Поэтому он быстро собрался и, ничего не объясняя встревоженной жене, ровно через час выбежал на улицу. Женщине, по кавказским законам, не положено лезть в мужские дела. Что до Клавдии, то она не женщина — мужик в юбке.

Когда подкатила легковушка с шашечками, он забрался на заднее сидение.

— Быстренько, водитель, не задерживай, жми на все педали! В четыре двадцать пойдет первый поезд. Экспрессом. Время не терпит… Как жена, — повернулась Клавдия к партнеру, — не возражала, не обвиняла меня во всех грехах?

— Нет. Она — кавказская женщина. Панымает.

Русик с беспокойством посмотрел на объемистую хозяйственную сумку, которую Клавдия держала на коленях. Похоже, предстоит пикник, его станут угощать. А он не захватил ни вина, ни чебуреков, вообще ничего. Унизительно для настоящего мужчины пировать на чужой счет.

Но спрашивать о предназначении сумки тоже немалое унижение. Лучше поинтересоваться местонахождением предстоящего «отдыха».

— Куда мы едэм?

Так, опаздывающий пассажир, в последнюю минуту перед закрытием дверей влетев в салон автобуса, спрашивает: куда едет? Вдруг — не тот маршрут, или — в обратную сторону? Смеяться, шутить Клавдии не хотелось — не то настроение, издеваться над наивным и добрым грузином — тем более. Как любит выражаться Санчо, «западло».

Что заставило обычно смешливую женщину превратиться в серьезную, озабоченную? Разговор с подружкой племяша (или невестой? Кто их, молодых, разберет) давил на сознание, мешал быть веселой.

— Успокойся, куда надо, туда и едем. В Окимовск.

Другой замахал бы возмущенно руками. В такую даль? Что я там потерял? Разве мало у меня срочных и сверхсрочных дел в Москве? Торговля, жена, дети, то да се. Останови машину — вылезу!

Русик воспринял известие с олимпийским спокойствием. Потер небритый подбородок и сообщил:

— Нэ знаю такой мэстности. Кавказ знаю, разные Америка, Африка слышал. Окимовск? Откуда взялся такой?

— А он — посередке, — хохотнул таксист. — На скрещении дорог вырос малый городок, — ехидно пропел он.