«Нет, он ей не брат», — сразу почувствовал Куросима. Но тут же подумал: «Постой, да ведь это вполне естественная реакция. Сестра неожиданно встречается с братом, которого давно не видела и который сильно изменился, и ничего удивительного, если на первых порах она не испытывает к нему нежного чувства, а наоборот, даже неприязнь». Ему вспомнилась лекция одного преподавателя о психологии арестованного, слышанная им на курсах усовершенствования полицейских. Между прочим, лектор привел одно место из Фрейда. Немецкое слово «unheimlich» — «жуткий» противоположно по смыслу слову «heimlich» — «хорошо знакомый». Префикс «un» выражает отрицание. Таким образом получается, что «незнакомое», чужое может восприниматься нами как нечто неприятное, «жуткое».

— Ну что ж, поговорите с ним, а я пока выйду. Если понадоблюсь, позовите.

Куросима решил, что лучше всего сейчас оставить их вдвоем. Фусако через плечо Фукуо Омуры благодарно кивнула ему.

Куросима вышел в коридор и стал украдкой заглядывать через дверное стекло в приемную. Пара, сидевшая друг против друга за круглым столом, представляла собой странное зрелище. Фусако что-то оживленно говорила, а Фукуо Омура упорно молчал. Разинув рот, он с безучастным видом смотрел на нее. Затем внезапно, словно кукла, дернутая за веревку, вскочил со стула. Неторопливо обойдя стол, он приблизился к Фусако. Неужели он, наконец, узнал в ней свою сестру? Фусако продолжала что-то сдержанно и тихо говорить, но слов Куросима не слышал, и сцена выглядела немой. И вдруг произошло нечто неожиданное. Фукуо Омура протянул длинные руки, облапил Фусако и попытался поцеловать. Это что-то не совсем было похоже на сцену радостного свидания двух близких родственников. Побледневшая как полотно Фусако отчаянно отбивалась.

Ошеломленный Куросима, почувствовав недоброе, резко толкнул дверь, вбежал в приемную. Подскочил к Омуре и хотел его оттащить и тут увидел, что Фусако уже почти высвободилась из грубых объятий «брата». Ловким движением она скрутила ему пальцы правой руки. Она, оказывается, прекрасно владела приемами самозащиты.

— Надеюсь, он не очень вас испугал? — спросил ее Куросима, грубо вытолкнув Омуру из приемной. — Те, кто долго сидит в этом лагере, под конец звереют… Недаром лагерь называют обезьянником.

— Вы его все-таки не наказывайте…

Фусако вся дрожала, но голос ее звучал спокойно.

— Ну, а как вообще? — раздраженно спросил Куросима, точно на следствии. — Это он?

— Не знаю. Были бы живы родители, они бы, наверное, сразу сказали.

— Вы могли его и не узнать. Но если бы это был ваш брат, он-то должен был что-нибудь вспомнить. А он в вас увидел только женщину.

— Я бы хотела с ним еще повидаться. Пока окончательно не выяснится…

— Да ведь дело-то, — в раздумье покачал головой Куросима, — очень сомнительное. Прежде всего он ни капли на вас не похож. — Ему не хотелось ее обескураживать, но сказать это он счел своим долгом.

— Лица иногда очень меняются.

— Бывает, конечно, — вздохнул Куросима, оборачиваясь к высоченному Омуре, стоявшему с бесстрастным лицом в дверях приемной, и переводя затем взгляд на возбужденное, миловидное личико молодой женщины.

— Простите, я еще хотела спросить, — сказала Фусако, чувствуя уступчивость Куросимы. — Какие вещи у него были с собой?

— Вещи? В его котомке лежало одно полотенце, зубная щетка, палочки для еды, мешочек с солью и буддийский молитвенник на санскрите, — перечислил Куросима вещи, принадлежавшие Омуре.

— И это все?

— Были у него еще деньги. Сорок таиландских бат — около семисот иен на наши деньги.

Фусако молчала.

— Да, — спохватился Куросима, — я забыл про хозяйственное мыло. Он еще обладатель трех кусков мыла. Хотя особой любовью к чистоте не отличается. И зачем только ему мыло?

В душе Куросимы все больше росла злоба против Омуры. Ему была неприятна сама мысль, что эта странная личность как-то связана с Фусако.

— Хозяйственное мыло? — склонив чуть набок голову, недоверчиво переспросила Фусако.

— Вы сомневаетесь? Больше у него ничего не было. Ничего, что подтверждало бы его японское происхождение. Если сомневаетесь, я к следующему вашему приходу могу взять со склада все его вещи и вам показать.

— Да нет, я верю… — неопределенно ответила Фусако, после чего вежливо откланялась.

Странно, но Куросиме было приятно, что, выходя из приемной, она и не оглянулась на Омуру, стоявшего возле дверей.

Во второй половине дня явился еще один посетитель.

На этот раз тоже женщина. Но в отличие от Фусако Омура это была особа средних лет, с подведенными глазами, покрытая густым слоем косметики, сквозь которую проступал пот. Она стояла в короткой желтой юбке, прислонясь к стойке бюро пропусков, выставив напоказ темные от загара голые ноги и кокетливо поглядывая по сторонам. Если бы не что-то домашнее в ее облике, она была бы точь-в-точь молодящаяся дамочка из детектива, такая, каких любят показывать по телевидению.

Когда ошеломленный Куросима задал ей тот же вопрос, что и Фусако, она, сверкнув позолоченным браслетом, поднесла ко рту руку с заграничной сигаретой, затянулась и с вызовом пустила струю дыма.

— Надеюсь все-таки, вы мне покажете этого Фукуо Омуру? — сказала она вместо ответа.

— Да, но я хотел бы знать, какое вы имеете к нему отношение.

— Я? Я действую из чистого человеколюбия, — слащаво улыбнулась посетительница. — Хочу помочь человеку. Бедный Омура. Ведь ему некуда деться. А мы держим в Иокогаме китайский ресторанчик «Весна». Ом мог бы у нас жить и прислуживать в ресторане. А для вас ведь он, наверное, только обуза? Мы так поняли из газеты.

— А кто это «мы»?

— Мы с мужем. Он китаец. И Омура ведь тоже китаец, верно? Свой своего чует. Голос крови! Муж мой очень жалеет своих соотечественников. Дело не в подданстве. Природа, она себя дает знать.

— Не знаю, что и ответить, — сказал Куросима. — Все не так просто. Дело в процессе расследования… Подданство этого человека мы не можем определить, но если будет окончательно установлено, что он не питает никаких враждебных намерений в отношении Японии, не исключено, что его освободят под залог. И вполне возможно, что благодаря вашему бескорыстному покровительству удастся получить подтверждение его японского подданства, на чем он так настаивает.

— Освободят под залог? — удивленно переспросила женщина, заглядывая Куросиме в лицо и обдавая его запахом дешевых духов и пота.

— Да. Залог в триста тысяч иен.

— Многовато… — протянула она и тут же спохватилась: — Впрочем, дело не в деньгах… Ну так как, покажете вы мне своего Омуру-сана?

Хотя она и прибавила к фамилии вежливое «сан», но говорила таким тоном, словно речь шла о покупке раба. Как ни раздражала Куросиму эта особа, он все же решил предоставить ей свидание с Омурой.

Ведь если результаты расследования окажутся для Омуры благоприятными, станет вполне возможным его освобождение под залог. Больше того, можно рассчитывать и на то, что со временем ему даже будет выдано специальное разрешение на постоянное проживание в Японии. Пусть он человек странный, загадочный, но ведь он человек, и его нельзя полностью лишать человеческих прав. Что-нибудь для него можно сделать. Авось предложение этой женщины и пригодится. Кроме того, она, по-видимому, хорошо говорит по-китайски, и из их разговора можно будет узнать что-нибудь новое.

Куросима сделал шаг к двери, собираясь пойти за Омурой, но тут женщина повелительно окликнула его:

— Постойте, постойте! Принесите мне посмотреть заодно и его вещи!

— Вещи? Вы же пришли говорить с Омурой, а не рассматривать его вещи.

— Ну и что? Разве одно другому помешает?

Куросима с трудом удержался, так хотелось ему выставить за дверь эту наглую особу.

— Ладно, я удовлетворю ваше любопытство. Его имущество состоит из одного полотенца, зубной щетки, палочек для еды, мешочка с солью, трех кусков хозяйственного мыла, буддийского молитвенника на санскрите… Да еще сорока таиландских бат, — бросил Куросима и направился в первый корпус.