— Да, и все-таки… — Закусив верхнюю губу белоснежными зубами, Фусако замолчала. По напряженному выражению ее лица Куросима понял, что решение ее непреклонно.

— Мне понятна ваша тревога, — сказал он уже более мягким тоном. - Этот Тангэ слишком уж напорист. Не имея явных доказательств, он заведомо считает этого человека своим бывшим подчиненным, подпоручиком Угаи. Впрочем, возможно, доказательства у него есть. На Омуру претендует и еще одна особа — хозяйка китайского ресторанчика «Весна» в Иокогаме. Хочет взять его на свое попечение. Откровенно говоря, лагерная администрация и не ожидала, что будет такой отклик.

— Разрешите мне разговор с ним, — повторила свою просьбу Фусако, устремляя взгляд на Омуру. Внимание ее явно привлекали кровоподтеки, похожие теперь на полоски старой резины.

Чтобы избежать расспросов, Куросима поспешил дать согласие. Оставив их наедине, он вышел в коридор и попросил охранника понаблюдать за приемной.

В глубине коридора, чуть подальше комнат охраны, находился кабинет начальника. Дальше, за поворотом, следовали кабинет медосмотра и стационар. Затем начиналось уже помещение первого корпуса, и здесь, возле запасного выхода, была кладовая. Место это считалось тихим и укромным, поскольку для сообщения между управлением лагеря и первым корпусом пользовались другим ходом: из главного вестибюля поворачивали налево, проходили мимо столовой и попадали в коридор первого корпуса.

Вытащив из кармана ключ, Куросима открыл висячий замок и вошел в кладовую. В нос ударил запах плесени и застоявшегося воздуха, и тело мгновенно окутала липкая духота.

Куросима повернул выключатель и увидел по одну сторону стеллажи, заваленные запасными тюфяками, обмундированием и другим казенным имуществом. На противоположной стороне на полках в строгом порядке были разложены принятые на хранение мешки с личными вещами заключенных. Отыскав среди них мешок с биркой, на которой значилась фамилия Омуры, Куросима снял его с полки. Он решил еще раз просмотреть содержимое. Развязывая мешок и вытирая пот со лба, Куросима улыбался. Улыбка была беспомощная.

Обе женщины и мужчина, приходившие на свидание к Омуре, интересовались его имуществом. Куросима даже пообещал показать эти вещи Фусако. Но здесь не было ни одного предмета, который служил хотя бы намеком на то, что Фукуо Омура японец. Не обязательно было срочно пересматривать вещи Омуры и для того, чтобы избавить начальника отделения Итинари от домогательств назойливого Тангэ.

Тем не менее Куросима стал вытаскивать вещи из мешка. И чего тут хранить! Все такая дребедень, просто курам на смех.

Вылинявшая, желтая котомка нищенствующего буддийского монаха. Скомканное полотенце. Зубная щетка — такая грубая, что ею в пору только обувь чистить; сплошь покрытые червоточинами палочки для еды из кости какого-то неизвестного животного — имитация под слоновую. Слипшаяся соль в маленьком мешочке и сухие, твердые как камень три темно-красных куска хозяйственного мыла.

«Единственный предмет, который хоть чего-то да стоит», — пробормотал Куросима, извлекая последнюю вещь — молитвенник на санскрите. В нем, по крайней мере для владельца, возможно, заключен какой-то смысл, а при известных обстоятельствах он может и представлять ценность. Но этот старый, потрепанный, захватанный молитвенник, написанный вдобавок мало кому известной санскритской вязью, тоже, пожалуй, не ахти какое сокровище. Когда Омура поступил в лагерь, молитвенник этот дали на экспертизу управляющему делами Катасэ, который до войны служил в японском консульстве в Калькутте и разбирался в санскрите. По заключению Катасэ это обычный для тамошних мест грошовый молитвенник, и в нем нет ничего подозрительного.

Фукуо Омура ничего не захотел брать с собой в камеру, и согласно существующим правилам все вместе с котомкой отнесли на хранение. Собственно говоря, здесь не было ни одного предмета, который заслуживал бы проверки. Деньги Омуры в сумме сорока таиландских бат, то есть самое большее семьсот иен, лежали в несгораемом шкафу у начальника отделения Итинари. Полотенце и зубная щетка Омуры были куда хуже тех, что выдавались здесь, в лагере.

Куросима решил, что нет смысла специально показывать эти вещи Фусако. Ни одна из них никак не характеризовала этого человека без подданства. Куросима испытывал странное чувство: безнадежность и в то же время удивительное спокойствие. «Еще немного, и я, глядишь, влюблюсь в нее», — подумал холостой двадцативосьмилетний сержант. И тут же ему вспомнился смешок Итинари: «Эх вы, послевоенные девственники! Ничего-то вы в жизни еще не видели!»

Итинари, разумеется, ничего не знал о его старом, теперь уже ликвидированном грешке, который он хранил в строгой тайне, — любовной связи с содержавшейся в лагере кореянкой, женой одного голландца. Поэтому он все еще считал Куросиму пай-мальчиком. Кроме того, Куросима слыл образцовым сотрудником. Он и сам не знал, преследовал ли он какую-то цель, внушая начальнику подобное мнение о себе. Конечно, заботясь о том, чтобы все шло у него гладко, он чего-то добивался. Но им руководило не только одно-единственное желание — во что бы то ни стало продвинуться по службе, как это было у Соратапи.

Куросима начал поспешно укладывать жалкие пожитки Омуры обратно в мешок. Он жалел, что зря потратил время. Когда он взял в руки лежавшее стопкой мыло, один кусок вдруг соскользнул, упал на пол и разлетелся на две половинки.

«Странно!» — подумал Куросима, поднимая мыло с пола. Обе половины были с трещиной, но распался кусок по линии разреза, ровной и гладкой, сделанной, по-видимому, острым ножом. Присмотревшись внимательнее, Куросима увидел, что на мыле была выдавлена, вероятно, на заводе цифра «999». Линия разреза приходилась точно посредине девяток.

У Куросимы тотчас мелькнуло подозрение. Кто-то, очевидно, заходил на склад и разрезал мыло. Но для чего? Подозрение росло. В сравнении с остальным барахлом Омуры мыло — это просто предмет роскоши, и оно с самого начала должно было привлечь внимание. Кто мог поручиться, что это не тайный пароль? Ведь он ни разу им не умывался, не стирал им и хранил как драгоценность. Не странно ли для человека, у которого всего сорок бат и который прибыл из глухой провинции в Бангкок, чтобы зайцем пробраться на пароход?

А может быть, он прятал в нем какой-нибудь небольшой, но дорогой предмет, скажем, драгоценный камень? Обыкновенное хозяйственное мыло самое подходящее место для этой цели… Допустим, во время изготовления мыла это трудно было сделать, но ведь ничего не стоило потом сделать дырку, вложить камень и тщательно заделать. Пока мыло еще мягкое, это не составляет никакого труда. За время длительного путешествия по южным морям мыло высохло и затвердело, как камень, так что не было риска, что кто-нибудь заметит изъян.

Но почему же Омура не проявлял никакого интереса к своему имуществу? Или это наигранное безразличие?

Нет, вряд ли там драгоценный камень. Но для людей, которые интересовались имуществом Омуры, возможно, это важней бриллианта. Для людей, которые интересовались… Куросима сразу представил себе обеих женщин и мужчину.

Что касается Намиэ Лю, то ясно, что для нее, женщины с практическим умом, самое важное в человеке — его имущество.

Фусако Омура, конечно, просто хотела найти какие-то вещи, подтверждающие, что это пропавший без вести брат.

А чего добивался Ундзо Тангэ? Получить вещественное доказательство, что это его бывший подчиненный?

Но есть еще один человек. Кроме этих троих. Он жаждет получить доказательство, что Омура китайский коммунистический шпион. Это надзиратель Соратани.

Куросима сердито взглянул на разрезанный кусок мыла. Вряд ли кто-нибудь мог это сделать, кроме Соратани. Те трое никак не могли проникнуть на склад. А он мог сюда попасть без труда.

Ключи от висячего замка были у Куросимы и у секретаря управления делами Канагаи. Во-первых, Соратани мог вчера ночью, пока Куросима спал, вытащить у него ключ из кармана кителя, лежавшего возле подушки. Проникнуть затем в кладовую через запасный выход первого корпуса было нетрудно. Если бы кто-нибудь из караульных застал его там, он всегда мог сказать, что кто-то из заключенных во время его дежурства попросил срочно достать ту или иную необходимую вещь. «Любезность в отношении иностранцев» была первой заповедью для всех сотрудников лагеря. Впрочем, поздней ночью его там никто и не мог застать. Во-вторых, Соратани мог преспокойно взять ключ и у секретаря управления делами Канагаи. У того ключ всегда валялся на столе. Кладовая не оружейный склад, ничего особенно ценного там не хранится. Когда кто-либо из сотрудников просил ключ, ссылаясь на необходимость взять или обменять какую-нибудь вещь из инвентаря, слабохарактерный Канагаи никогда не отказывал в просьбе. Таким образом, у Соратани была полная возможность попасть на склад и днем. Судя по всему, из всего барахла Омуры внимание Соратани привлекло только мыло. Это свидетельствовало о его проницательности. Осмотрев все три куска, он в одном из них обнаружил подозрительную трещину и в этом месте сделал разрез. Он, видимо, полагал, что найдет ямку, в которой спрятана записка или что-нибудь в этом роде. Но ничего не нашел. Остальные куски подозрения не вызывали, и он прекратил свой «частный сыск».