— Кое-что есть, — поспешил ответить Куросима, присутствовавший в качестве переводчика. — Он, например, настаивает на том, что он японец, хотя ни слова по-японски не понимает. Это, пожалуй, наибольшая странность. Да! Потом вот еще. Когда я его спросил, какой сейчас год по японскому летосчислению, он преспокойно ответил: шестнадцатый, то есть ошибся всего на двадцать лет.

— В самом деле? Ну, а помимо этого?

— Помимо того, что он упорно называет себя японцем, как будто ничего особенного, — ответил Итинари. — Во всяком случае, он ни на что не жалуется, не самовольничает, ничего не требует, как другие, которым то то не так, то это не так. Его можно считать вполне послушным, примерным заключенным.

— Господин начальник совершенно прав, — подхватил Куросима. — Только я вот что хотел бы еще добавить. Несколько дней назад произошла любопытная история. Во сне он вдруг произнес несколько японских фраз. Смысл их, правда, не совсем ясен, и мы как раз сейчас занимаемся проверкой…

— О! Это действительно любопытно! — воскликнул врач и глазами подал Куросиме знак, чтобы он вывел Омуру.

Куросима велел Омуре подняться, вышел с ним в коридор и приказал конвоиру отвести его в камеру. Когда Куросима вернулся, врач заговорил снова:

— Я с самого начала заподозрил у него тяжелую форму неврастении, какая иногда появляется у людей в результате ареста. Но, может быть, это что-нибудь и посерьезнее. Дело в том, что зрачки у него как будто нормальные, но поля зрения асимметричны.

— Простите, доктор, но я что-то не понимаю… — с огорченным видом сказал Итинари.

— Короче говоря, его следует показать специалисту, — ответил врач.

— Какому специалисту?

— Психиатру, разумеется. У него какое-то психическое расстройство… Я не сказал бы, что он помешанный, но все же…

— Вот как? — качнул головой Итинари. — Во всяком случае, перевести его в отдельную комнату и изолировать от других, наверное, не бесполезно?

— Конечно, конечно, — ответил доктор Ханагаки и, повернувшись к столу, взялся за перо. Волосатой рукой, с закатанным до локтя рукавом белого халата, он стал быстро писать, продолжая говорить со свойственной ему живостью: — Я вам пишу направление в лечебницу «Кэммин», которая находится в Иокогаме на улице Яматэ. Это специальная психо-неврологическая клиника. Им приходится иметь дело с иностранцами, и там есть врачи, знающие китайский язык.

Оставив доктора Ханагаки приводить в порядок карточки медосмотра, Куросима и Итинари вышли в тускло освещенный коридор. Они переглянулись, и Куросима взволнованно спросил:

— Помните, вы недавно сказали, что проблема номер один — это сам Омура. Вы именно это имели в виду?

Итинари впервые за все это время весело улыбнулся.

— Когда только организовали лагерь, мне пришлось повозиться с одним французским морячком. И вот мне подумалось, не аналогичный ли это случай? Впоследствии выяснилось, что тот французский матрос как будто страдал психозом Корсакова[9] на почве алкогольной интоксикации. Но француз безбожно врал и целыми днями буянил. А ведь Омура, хотя и похож на гориллу, смирен, как овечка… Поэтому уверенности у меня не было. Впрочем, смирный-то смирный, а ведь набросился на свою «сестричку» и стал ее лапать!

— Да, если он сумасшедший, то тут уж ничего не поделаешь, — огорченно вздохнул Куросима.

— Сумасшедшим-то его и доктор Ханагаки пока не считает. Во всяком случае, психиатрическая экспертиза, по-видимому, необходима. Без этого вряд ли мы сумеем с ним разобраться.

И начальник отделения быстро зашагал по коридору.

— Но ведь никакая психиатрическая экспертиза, — догнал его Куросима, — не поможет установить, кто такой на самом деле Фукуо Омура. Она же не даст объективных данных о том, японец он или нет.

— Верно, — согласился Итинари. — Но ведь из той троицы нам пока ничего существенного выжать не удалось. Остается самое простое — препоручить его хозяйке китайского ресторанчика.

— Да, но если он окажется психически неполноценным, то супруги Лю вряд ли его возьмут! — возразил Куросима.

Начальник отделения недоуменно хмыкнул и остановился посреди коридора. Что-то Куросима стал так часто противоречить? Пристрастное отношение Куросимы к делу Омуры явно выходит за рамки служебных интересов. Подозрительно.

— Ну, а ты что предлагаешь? — спросил он уже раздраженно.

— Я вычитал в газете, что существует такая наука, которая исследует расовые признаки на основе антропологии. Профессор факультета естественных наук университета Тодзё по фамилии Сомия издал книгу, в которой описывает расовые признаки японцев в сравнении с другими народами Азии. Может, попросим профессора подвергнуть расовой экспертизе Фукуо Омуру? Как вы думаете?

— Расовой экспертизе?! — поразился Итинари. — Любопытно!

— Вы не считаете, что это стоит сделать?

— Как не считаю! Блестящая идея, Куросима… Значит, по-твоему, надо подвергнуть его обеим экспертизам? Отлично. Так и поступим. К счастью, наш начальник как раз окончил университет Тодзё. Он и составит нам протекцию.

— Если провести обе экспертизы, несомненно, можно получить данные для определенного вывода, — оживился Куросима. Итинари так быстро согласился с его предложением, что на душе сразу стало легче.

— Ладно. Сходи передай мое распоряжение, пусть Омуру переведут в отдельную камеру… Нет, лучше в больницу. Поместим его в наш стационар. А я зайду договорюсь с начальником.

И пухлый Итинари неожиданно резво поспешил в кабинет начальника.

Когда Куросима вошел в караулку, он застал только что сменившегося с дежурства Соратани. Куросима спокойно, деловито сообщил ему распоряжение о переводе Омуры в больницу.

Соратани с презрительной миной выслушал его и вдруг зло оскалился:

— Это все твои фокусы, Куросима! Ты хочешь поместить Омуру поближе к себе и сам на нем заработать? Но этот номер у тебя не пройдет!

— Хочу на нем заработать? Да ты что?

— Брось прикидываться! — с гримасой отвращения прошипел Соратани. — Ты прекрасно знаешь, что я опередил тебя. Я раньше тебя установил, с какой шпионской организацией связан этот подлец. Теперь можно одним махом покончить со всей сетью коммунистических шпионов и заговорщиков, собравшихся в Японии из всех дальневосточных стран. Да, да, со всего Дальнего Востока! Что, удивлен небось!

Куросима с усмешкой смотрел на расходившегося Соратани. Ничего не оставалось, кроме как принять решительные меры, чтобы прекратить этот «частный сыск». «Надо его как следует припугнуть», — подумал Куросима и сказал:

— Вовсе я не удивлен. Но если ты действительно располагаешь доказательствами, не лучше ли прямо доложить обо всем начальнику отделения и просить принять меры? А пока не смей прикасаться к Омуре! Понял?

— А что ты мне сделаешь?!

— Послушай, Соратани. До сих пор я выполнял свое обещание. Но если ты еще раз посмеешь хоть пальцем тронуть Омуру — берегись! Я доложу начальнику обо всем: и о том, что ты истязал Омуру, и о том, что ты тайно рылся в его вещах.

— Сволочь! Подхалим проклятый! Плевать я на тебя хотел! — Взбешенный Соратани скомкал китель, который только что снял, и со злостью швырнул на пол.

Не обращая внимания на Соратани, Куросима спокойно вышел из комнаты.

Вдогонку ему понеслась еще одна порция ругани.

— Я тебе еще покажу, стерва! — кричал Соратани.

Куросима поднялся на второй этаж первого корпуса.

Предупредив надзирателя, листавшего какой-то еженедельник, он подошел к решетчатой железной двери и громко позвал Омуру. Тот не отзывался. Обычно, когда его таким образом вызывали, через некоторое время из глубины коридора доносился глухой, вялый голос: «Я-а…»

Надвигался тайфун, в коридоре стало темней, чем обычно, и стояла странная даже для этого этажа тишина. Окна, выходившие на север, находились с подветренной стороны и оставались открытыми. Горячий влажный ветер время от времени налетал на лагерь и врывался внутрь здания. Зловонный запах гнилого лука, которым обычно несло с канала по вечерам, сегодня стал распространяться уже днем. Духота и смрад были нестерпимыми, и, наверное, все заключенные, точно дохлые рыбы, валялись на нарах.