-- А теперь, -- воскликнул он, приблизившись к столу, -- как насчет вот этого, Ричард? Его вам никогда не угадать!

Ричард Пратт неспешно повернулся к Майку, посмотрел на него снизу вверх и перевел потом взгляд на бутылку в маленькой плетеной корзинке. Он поднял брови так, что они образовали надменные дуги, и выпятил вперед нижнюю губу. В этот момент у него был необычайно самоуверенный и отталкивающий вид.

-- Ни за что не догадаетесь, -- еще раз сказал Майк. -- Как ни старайтесь.

-- Франзузское вино? -- снисходительно спросил Пратт.

-- Естественно.

-- Какого-нибудь маленького виноградника?

-- Может, да, Ричард. А, может, и нет.

-- Но это хороший год? Один из удачных урожаев?

-- Да, это я вам гарантирую.

-- Тогда угадать, пожалуй, будет не так уж трудно, -- высказал свое суждение Ричард Пратт. Он говорил слегка гнусавя, и на его физиономии лежало выражение бесконечной скуки. На меня его аффектированная манера речи и чрезмерно подчеркнутое равнодушие производили странное впечатление, которое только усиливалось тем, что вокруг его глаз бегали какие-то злобные тени, а вся его поза выдавала состояние крайне напряженного внимания. Мне было немного неприятно, когда я разглядывал его.

-- Нет, эту марку действительно трудно угадать, -- заверил Пратта Майк. -- Не хочу навязывать вам нового пари.

-- Ах, вот как. Почему же? -- Снова брови медленно поползли вверх, в глазах застыл холодный, напряженный взгляд.

-- Потому что это чертовски трудная задача.

-- Послушайте, такое заявление отнюдь не делает мне комплимента.

-- Дорогой мой, -- сказал Майк, -- если вам это так важно, то я, конечно, с удовольствием поспорю с вами еще раз.

-- Вряд ли с этим вином у меня будут трудности.

-- Вы хотите сказать, что согласны держать пари?

-- Ну, разумеется. Не только согласен, но и немедленно готов, -ответил Ричард Пратт.

-- Хорошо. Тогда, значит, ставка прежняя. Ящик точно такого же вина.

-- Вам не верится, что я смогу определить марку?

-- Честно говоря и при всем уважении к вам -- нет.

Майк по-прежнему старался оставаться вежливым, в то время как его собеседник почти не скрывал, как все это ему надоело. И все же следующий вопрос Пратта, похоже, свидетельствовал о некотором его интересе.

-- Однако не поднять ли нам ставку?

-- Нет, Ричард. Ящика достаточно.

-- А на пятьдесят ящиков вы бы поспорили?

-- Это было бы безрассудством.

Майк, прямой как свеча, стоял позади своего стула во главе стола и острожно держал бутылку в ее нелепой лубяной корзине. Крылья его носа были подернуты сейчас легкой бледностью, а губы плотно сжаты.

Пратт небрежно откинулся назад и поднял на него взгляд -- брови дугой, веки приопущены, еле заметная улыбка в уголках рта. И снова я увидел или мне показалось, что я увидел, как что-то удивительно тревожное промелькнуло на его лице -- зловещее, напряженное внимание где-то между глазами, а в самих глазах, точно в их центре, во мраке зрачков, колючая искорка лукавства.

-- Значит, вы не хотите повысить ставку?

-- Что до меня, дружище, так мне совершенно все равно, -- заявил Майк. -- Я готов держать с вами пари на все, что хотите, на все!

Три женщины и я сидели, не говоря ни слова, и наблюдали за обоими. Миссис Скофилд начала терять терпение; ее губы скривились, и у меня было впечатление, что она вот-вот встрянет между спорящими. Ломтики жаркого лежали перед нами на тарелках и слегка дымились.

-- Вы в самом деле готовы поспорить со мной на все, что я захочу?

-- Я же сказал. Если вам не страшен риск, то я готов держать пари на любую предложенную вами ставку.

-- Даже на десять тысяч фунтов?

-- Разумеется. На все, что хотите.

Голос Майка звучал сейчас очень уверенно. Он хорошо знал, что ему по карману была любая сумма, названная Праттом.

-- То есть, вы говорите, что мне можно определить ставку? -удостоверился Пратт еще раз.

-- Да, именно это я сказал.

Возникла пауза. Пратт медленно обвел глазами собравшихся, сначала меня, потом одну за одной всех трех женщин. Он как будто хотел напомнить нам, что мы были свидетелями сделки.

-- Майк! -- подняла голос миссис Скофилд. -- Майк, давай прекратим эту чепуху и доедим наше жаркое. Оно совсем остынет.

-- Это не чепуха, -- спокойно сказал Пратт. -- Мы заключаем здесь маленькое пари.

Я заметил, что на заднем плане стояла служанка с овощным блюдом в руках, явно не зная, подавать ей дальше или нет.

-- Что ж, хорошо, -- произнес Пратт, -- тогда, значит, я назову ставку.

-- Валяйте, -- беспечно сказал Майк. -- Мне абсолютно все равно, на что мы спорим -- очередь за вами.

Пратт кивнул, и снова уголки его рта тронула слабая улыбка. Не сводя с Майка глаз, он медленно произнес:

-- Я заключаю с вами пари на руку вашей дочери.

Луиза Скофилд подскочила.

-- Стоп! -- вскричала она. -- Нет! Это не смешно! Это уже совсем не смешно! Что это такое, папа?

-- Успокойся, дитя мое, -- сказал ее мать. -- Они просто шутят.

-- Я не шучу, -- пояснил Ричард Пратт.

-- Бред какой-то.

По Майку было заметно, что он пребывал в некоторой растерянности.

-- Вы же сказали, что поспорите на все, что я захочу.

-- Я имел в виду деньги.

-- Сказать вы этого не сказали.

-- Но дал понять.

-- Тогда жаль, что вы не соизволили выразиться точнее. Как бы там ни было, если вы хотите отказаться от своего предложения, то я не имею ничего против.

-- Дружище, речь здесь совсем не о том, хочу я отказаться от своего предложения или нет. Пари все равно нельзя заключить, поскольку вы не можете предложить мне равноценной ставки. У вас же нет дочери, которую вы могли бы отдать мне в случае, если проиграете. И даже если бы она у вас была, то я бы определенно не смог на ней жениться.

-- Это меня радует, дорогой, -- вставила миссис Скофилд.

-- Я отвечу любой ставкой, -- объявил Пратт. -- Своим домом, например. Подойдет ли вам мой дом?

-- Какой? -- спросил Майк, в шутку, конечно.

-- Загородный.

-- А почему бы и не другой впридачу?

-- Ну, хорошо, тогда, значит, оба моих дома.

Тут я увидел, что Майк колеблется. Он сделал шаг вперед и аккуратно поставил корзину с вином на стол. Он отодвинул в сторону солонку, перечницу, потом взял в руку нож, задумчиво посмотрел на клинок и снова положил его на место. Его дочь тоже заметила, что он не может решиться.

-- Папа! -- вскричала она. -- Что это за глупости? Я не позволю так спорить на меня.

-- Ты совершенно права, доченька, -- пришла ей на помощь мать. -Немедленно прекрати, Майк. Садись и ешь.

Майк не обратил на нее внимания. Он посмотрел через весь стол на свою дочь и улыбнулся ей -- легкой, отеческой, успокаивающей улыбкой. Но в его глазах светился небольшой огонек триумфа.

-- Знаешь, -- сказал он, не переставая улыбаться, -- знаешь, Луиза, нам, пожалуй, стоит подумать над предложением мистера Пратта.

-- Все, замолчи, папа! Хватит с меня! Такого идиотизма я еще не видела!

-- Успокойся, моя ласточка. Послушай сперва, что я скажу.

-- Я не хочу ничего слушать.

-- Луиза, прошу тебя! Ситуация такова: Ричард предложил нам пари с серьезной ставкой. И настаивает на ней он, а не я. И если он проиграет, то в твои руки перейдет значительное состояние. Нет, подожди секунду, дитя мое, не перебивай меня. Сейчас самое главное: он никак не может выиграть.

-- Но, похоже, он верит в это.

-- Выслушай же меня. Твой отец знает, о чем говорит. Специалист, пробующий французское красное вино -- если это только не вино какого-нибудь очень известного сорта как, например, лафит или латур, -- не в состоянии дать точных сведений о месте его происхождения. Он, конечно, может сказать тебе, в какой местности Бордо изготовлено это вино: в Сент-Эмильоне, Помероле, Граве или Медоке. Но в каждой местности имеется много коммун, а в каждой коммуне есть много, много маленьких виноградников. И различить их по одному только вкусу и запаху просто невозможно. Даже если я скажу, что вино, которое я сейчас принес, родом из маленького виноградника, находящегося посреди множества других маленьких виноградников, Ричарду ни за что не отгадать названия. Ни за что на свете.