Странно, что она прежде о нем ничего не слышала. Хотя… В тот период, когда они пробовали жить вместе, Кирилл что-то такое говорил. Катя поморщилась, вспомнив, что именно. Теперь ей еще меньше хотелось работать на Никиту, несмотря на всю ее симпатию к его отцу.

Однажды ее муж, отчаявшийся хоть как-то вывести молодую жену из «замороженного» состояния, решил предложить ей секс втроем. И в качестве возможного партнера назвал какого-то Никиту, сказав, что они с ним не раз такое практиковали и что «все были довольны». Вообще жизнь с Кириллом Катя старалась вспоминать как можно реже, потому что все эти полгода прошли для нее как череда мучительных и серых дней. Время, казалось, тянулось бесконечно. Ее муж сначала просто старался редко бывать дома, что Катю вполне устраивало, а потом принялся ей мстить, сознательно пропадая сутками и делая так, чтобы она знала — он с другой женщиной. Но ревность не могла пробудить к жизни Катину душу. Девушка оставалась холодной и равнодушной. Потом они все-таки развелись, потому что и ей, и Кириллу надоели дурацкие игры взрослых людей. И Катя не могла без стыда вспоминать этот период своей жизни. Зачем она за него вышла замуж? И зачем он на ней женился? Впрочем, это понятно. Кирилл таким образом попытался самоутвердиться, потому что именно она, Катерина, в отличие от многих сокурсниц, не обращала на него никакого внимания. Они даже друзьями не были.

Катю снова передернуло. Но она постаралась взять себя в руки и отбросить предвзятое отношение к своему заказчику. В конце концов, при чем тут все это? Никита не Кирилл. Она собиралась обустраивать его квартиру, а не жить с ним.

Оленин приехал чуть раньше и позвонил в домофон. Катя только что заварила кофе и даже не успела перелить его из фарфоровой джезвы в чашку.

«Придется предложить ему кофе», — вздохнула девушка, понимая, что теперь ей достанется не полная кружка, как обычно, а то, в чем нормальные люди обычно и пьют такой крепчайший напиток.

Она открыла дверь и пригласила Оленина войти. Он согласился, не помешкав ни секунды. Катя отметила про себя, что сегодня Сергей одет совсем иначе, чем на даче. Костюм от «Galliano», рубашка и галстук от «Hermes», сверкнувшие на манжетах платиновые запонки наверняка «Tiffany» и элегантный «Patec Fillip» вместо неизменного «Rolex».

«Просто картинка из глянцевого журнала для неудачниц, — подумала девушка. — Кого он хотел поразить? Или всегда так одевается в городе?»

Оленин сбросил бежевое пальто из верблюжьей шерсти, на котором она увидела знаменитого летящего на боевом коне рыцаря «Barberry».

«Все флаги в гости к нам, — подумала Катя, — Интересно, какой фирмы его блистательные ботинки?».

Сама она никогда не придавала особенного значения одежде, предпочитая спокойную классику, хотя профессионально разбиралась в марках и ценах. Она была ученицей Станкевича, а тот считал, что невозможно стать хорошим профессионалом, не знакомясь с миром вещей, которые создают истинные мастера.

Оленин был свеж и жизнерадостен, чего Катя не могла сказать о себе. У нее под глазами наметились темные круги, которые не удалось замаскировать никаким способом. Она с сожалением признала, что выглядит не лучшим образом. Пудра свернулась какими-то комочками, потому что вчера она не удосужилась нанести ночной крем, и лицо было сухим, а кожа стянутой. Тушь не ложилась, волосы не укладывались, и вообще, все было не так. Но Сергей смотрел на нее и улыбался, видимо был настолько деликатен, в отличие от Станкевича, который с прямотой, достойной лучшего применения, непременно сказал бы девушке, что она выглядит паршиво.

Катерина предложила гостю кофе, и он с радостью согласился.

— Замечательно варите этот божественный напиток, — сказал он, — в самый раз и мускатного ореха, и корицы. Говорю вам как большой любитель кофе.

— Ну, — призналась Катя, — это единственное, что я умею делать. В смысле, готовить. В остальном — полный профан.

— Вижу, — Сергей огляделся по сторонам, — ваша кухня не оборудована всяческими новшествами и «последними словами техники», так что я могу сделать вывод о том, что готовить вы не любите. Так?

— Это большой минус? — засмеялась она.

— Нет. Просто у вас другие таланты. Я вообще заметил, что творческие женщины обычно плохие хозяйки. Они считают это такой, как теперь говорят, «фишкой», своего рода торговым знаком. Не любят ни готовить, ни дом в приличном виде содержать, такие нарочитые неряхи…

— Это вы о ком? — чуть не обиделась Катя. — Обо мне?

— Да что вы! — изумился Сергей. — Не любить готовить еще не значит быть плохой хозяйкой. Я уверен, что если вы захотите, то можете быть талантливы во всем. А вообще-то, я вижу, у вас прекрасная квартира. Конечно, ваш дизайн? Катенька! Не обижайтесь! Я что-то лишнее сказал? Вот! Пообщался с Федькой пару дней и стал таким же безнадежным! Это ведь ему свойственно — говорить, что в голову придет. Всегда этим отличался. Теперь и я туда же. Ну простите меня. Я вовсе не монстр и не домостроевец. Просто, признаюсь честно, моя бывшая жена меня в творческих женщинах разочаровала до такой степени, что я стал к вашей сестре относиться с предубеждением. Еще раз простите. — Оленин совсем смутился.

— Извинение принято, — энергично кивнула Катя, и ее блестящая легкая челка упала на глаза. — А чем ваша жена занималась?

— Да ничем. Но считала себя поэтессой. Недаром же литературный институт закончила.

— Но ведь вы тоже пишете, — скривилась Катя. — Или я не так поняла Федора Борисовича?

— Пишу. — Оленин улыбнулся смущенной улыбкой и сразу стал похож на провинившегося вихрастого мальчишку, которого родители нарядили в неподходящую ему одежду, — Но, как я уже говорил, для себя. И если хочу, печатаю за свой счет. Ерунда, конечно. Но вам наверняка известна история знаменитого московского булочника Филиппова? Нет? Ох, как же вы молоды… Непростительно молоды.

— Можно подумать, что вы старик, — усмехнулась Катя. — Так что же за история?

— Ничего особенного, кроме того, что он писал стихи, не такие уж плохие, к слову сказать, а печатал их за свой счет, для друзей и знакомых.

— И в чем же соль этой истории? — заинтересовалась Катя.

— А в том, что каждый человек должен понимать свое место, и правильно себя оценивать. Филиппов был миллионером, владельцем прекрасных магазинов, и это главное. А поэзией просто баловался, ничуть не воспринимая себя всерьез. В отличие от моей бывшей жены. Уж она-то воспринимала свою персону более чем серьезно. И ей все время не давали покоя чужие лавры. А отсюда рождается зависть. Знаете, Катюша, зависть одной творческой единицы к другой — это настоящий ад! Хуже, чем у крестьянина к богатому соседу.

— Один мудрый человек сказал, что люди готовы сознаться в любом самом страшном пороке, кроме зависти, — проговорила Катя, опустив глаза.

— А вы умная девушка, Катерина. — Оленин посмотрел на нее с некоторым удивлением и восхищением. — Не только талантливая, но и умная. А это, как вы понимаете, совсем не одно и то же. Ну нам пора. Готовы?

— Да. Только пальто надену — и я к вашим услугам.

Во дворе около подъезда их ждал светло-голубой «Вольво».

Ехать было совсем близко, и вскоре они уже входили в будущие апартаменты Никиты, где, кроме пары умопомрачительно дорогих зеленых кожаных кресел и навороченного музыкального центра посреди голых стен, не было ничего. Конечно, если не считать мебелью пустые ящики из-под пива и валяющиеся по всей квартире пустые бутылки и окурки. Хозяин образцово-показательного свинарника встретил отца сильно помятый и очень недовольный ранним визитом (уже давно перевалило за полдень).

Никита Оленин был холеным, загорелым, стильно подстриженным и наманикюренным молодым человеком. Кате так и хотелось сказать что-нибудь вроде: «А вы знаете, что метросексуалы вышли из моды?» — но эта реплика была бы слишком в стиле ее шефа, так что девушка смолчала. И еще Катя заметила огромную, прислоненную к стене фотографию работы своего бывшего мужа и сразу же поняла, какой стиль ей здесь навяжут.